Марианна Алферова - Соперник Цезаря
— Эй, слушайте! — повысил голос Зосим. К нему оборотились. — По дороге в Город должен ехать сенатор Тедий с охраной. Надо продержаться до его появления. Всем ясно?
— Продержимся, — пообещал Полибий.
Клодий сделал знак кабатчику:
— Вина. Всем.
Кувшин с неразбавленным лесбосским вином стал переходить из рук в руки.
— Добрая богиня, — прошептал Зосим, — коли живыми уйдем, посвящу тебе золотую чашу.
— О чем ты болтаешь? — удивился Полибий. — Молишься женскому божеству? С чего бы это?…
Зосим не ответил, подошел к окошку и глянул наружу. Люди Милона по-прежнему держались плотной стаей. Сам Милон вышел из повозки. Гладиатор Биррия что-то ему говорил, указывая в сторону таверны. Кто-то из людей Милона принялся барабанить в дверь, но ему, разумеется, не открыли. Однако парень попался настойчивый, все колотил и колотил, будто надеялся разбить дубовую доску.
— В Тартар вас всех, — пробормотал Зосим сквозь зубы.
— Зосим, иди сюда! — Патрон поманил Зосима пальцем, тот подошел, нагнулся.
— Милон с людьми ушел?
— Пока нет, сиятельный.
— Пока. — Клодий криво усмехнулся. — Злишься на меня?
— Нет, доминус. Такого нельзя было угадать. Ведь Гай столько лет твой клиент.
— Да, печать была как настоящая. Почерк при письме на воске подделать ничего не стоит.
Они, не сговариваясь, повернулись и посмотрели на Этруска.
— А ну, иди сюда! — Голос Клодия звучал тихо, но был как лед, даже Зосиму стало не по себе.
Этруск подошел. К полным его губам прилипла фальшивая улыбка.
— Ты подделал печать?
— О чем ты, доминус? — Этруск растянул рот еще шире. — Да я никогда…
— Ты подделал печать на письме, что доставил сегодня Гай, — уже без тени вопроса в голосе продолжал Клодий.
— Доминус… Клянусь! Да я за тебя умру! — Этруск рухнул на колени. — Да я…
— Мерзавец! — ринулся к нему Полибий. — Я видел, как ты разговаривал с Гаем. — Гладиатор схватил раба за шею, будто хотел задушить.
— Я же не знал! — захрипел Этруск. — Гай сказал…
— Отпусти его! — приказал Клодий. — Ну, так что тебе сказал Гай?
— Что случайно сломал печать на письме по дороге. Сказал, что ты рассердишься. Умолял выручить. Двадцать сестерциев обещал.
Полибий сорвал с пояса Этруска кошелек и высыпал содержимое на скамью. Пять денариев.[17] И еще какие-то медяки.
— Ты нас продал, скотина, — прохрипел Полибий и отшвырнул пустой кошелек. — Что с ним делать? — Гладиатор ударил провинившегося раба пониже поясницы.
Тот рухнул на грязный пол.
— Пусть соберет деньги. Они — его, — сказал Клодий. — Он еще понадобится.
Этруск поднял голову и глянул на Клодия.
— Доминус, я же не знал, клянусь!
Клодий отвернулся. Этруск принялся ползать по полу, собирая деньги, потом забился в угол, прижимая кошелек с денариями к груди.
— Сколько же от Милона получил Гай?! — Полибий грохнул кулаком по столу.
— Скоро узнаем, — пообещал Клодий.
Зосим тем временем отозвал кабатчика в сторону:
— У тебя есть выход на крышу? Только не ври. Мой патрон не любит, когда врут.
— Есть лаз. — Кабатчик старался держаться браво, но у него дрожали губы.
— Отлично.
Зосим оглядел рабов. Надо непременно послать человека в Альбанскую усадьбу Клодия. Но кого? Лучше всего — Полибия: он смел, изобретателен и ловок. Но нет, Полибий нужен здесь. В драках на форуме он был незаменим. Этруск уже «отличился» сегодня… Да, тут нужен человек неподкупный. Взгляд Зосима упал на Галикора. Немолодой, молчаливый раб, преданный хозяину. Не из страха, а потому, что считает себя всем обязанным Клодию. На Галикора можно положиться.
Зосим отвел пожилого раба в сторону и зашептал на ухо:
— Поднимешься на крышу. По черепицам ступай осторожно, чтобы ни одна не свалилась. И спускайся так, чтобы люди Милона тебя не видели. Спрыгнешь в кусты лавра за таверной. И бегом в Альбанскую усадьбу. Беги, будто ты гонец из Марафона. Вели слугам спрятать сынишку хозяина в каком-нибудь тайном месте. Нет, лучше не так: сам спрячь и никому не говори — где. Все понял? — Галикор кивнул — он вообще был молчун. — Клянись Юпитером Всеблагим и Величайшим, что исполнишь!
— Клянусь.
— Гляди, чтобы люди Милона тебя не приметили! — напутствовал Зосим.
Потом вернулся к патрону. Тот выглядел как будто лучше. Он даже встал, опираясь на плечо Зосима. Поднял руку, будто стоял на рострах[18] и собирался держать речь перед народом Рима. Все разом притихли.
— Квириты![19] — воскликнул сенатор, и разношерстная публика в таверне заулыбалась. — Квириты! — повторил Клодий и даже сделал жест, будто размахивает полой тоги, — известный всему Риму жест Клодия-оратора. — Там, за дверьми, стоит Милон со своей шайкой. Видимо, ребята очень проголодались, раз не желают уходить и рвутся к нам обедать. Но вы понимаете, жратвы на всех не хватит, так что пусть Милон ищет другую таверну.
Акт I
РИМ. ДВЕНАДЦАТЫЙ ЧАС
Картина I. Катилина
Трижды Катилина был под судом и трижды оправдан: его обвиняли в связи с весталкой, в разорении провинции и, наконец, в убийстве. Катилина не просто убил Марка Мария Гратидиана,[20] а руководил расправой и сам истязал с наслаждением. Но проскрипционные списки[21] Суллы[22] освятили это убийство. Зато на консульских выборах Катилина в очередной раз провалился. Быть по своей природе жестоким неприлично. Пытать и убивать должны рабы и наемные слуги, патриций проливает кровь только в бою.
Здесь и далее — отрывки из записок Публия Клодия Пульхра, уцелевших на выскобленном пергаменте, переданном Зосиму.5 ноября 63 года до н. э
I
— Дождь… — вздохнул Клодий, стоя под навесом вестибула[23] и кутаясь в толстый простонародный плащ с капюшоном.
Впрочем, дождь заканчивался — уже последние капли стучали по мостовой, да шумела вода в водостоках, убегая в Большую клоаку, а оттуда — в зеленые воды Тибра.
В разрывах туч мелькало синее небо. Клодий плотнее закутался в плащ и зашагал мимо глухих стен особняков, лишенных окон и однообразно повторявших друг друга. Различия вносили лишь вестибулы, одни — украшенные колоннами, другие — росписью или трофейными щитами. Несмотря на дурную погоду, на улицах царила суета — сновали слуги, носильщики, почтари, даже знатные куда-то шествовали, накинув поверх тог толстые плащи. Уже спустившись с Палатина, Клодий нагнал лектику,[24] которую неспешно несли восемь темнокожих рабов. Неожиданно занавески носилок дрогнули, высунулась полная обрюзгшая физиономия. Брат Аппий! Какая встреча! Интересно, куда направляется старший брат? Может быть, к Лукуллу за Город, вкушать жареных дроздов? Но первым вопрос задал Аппий:
— Ты куда?
Носильщики тут же остановились. Остановился и Клодий, откинул с лица капюшон.
— Прогуливаюсь, — последовал неопределенный ответ.
— Сатурналии еще не начались! — Аппий так и кипел, он даже протянул руку, будто собирался схватить Клодия за плащ. — А ты расхаживаешь в этих серых рабских тряпках! Постыдился бы! Ты — патриций! Где твоя тога?
— Еще не Сатурналии? — почти искренне удивился Клодий. — Как жаль! Люблю повеселиться от души! Это же замечательно, когда все равны, и не надо делить людей на рабов и господ; можно пировать, обнимая одной рукой хорошенькую рабыню, а другой — хорошенькую матрону.
— Ты пьян!
— Ничуть. Пьян я был вчера и буду сегодня. Но в промежутке между вчера и сегодня я трезв. — Клодия забавляла Аппиева злость.
— Ты позоришь род Клавдиев!
— Братец, что с тобой? С чего ты решил меня воспитывать? Мне двадцать восемь, наш отец скончался, и в правах мы с тобой равны.
— Ты пьянствуешь в тавернах с рабами. Всякий сброд у тебя в друзьях! Твое место в лупанарии![25]
— Я не против. Там порой попадаются милашки, одна беда — у них такие тесные клетушки! Одну смугляночку из Вифинии я выкупил и выделил ей в своем доме покои попросторнее.
— Прекрати фиглярствовать! Ты… — Аппий замолчал, сообразив, что их перебранку слышат рабы-носильщики.
— Ну да, ты мной недоволен, я понял, — кивнул Клодий.
Тут опять хлынул ледяной дождь.
— Э, так не пойдет! — возмутился Клодий. — Ты читаешь наставления, сидя в лектике, а мне прикажешь слушать поучения и мокнуть?
Аппий нахмурился, будто, в самом деле, был готов разразиться очередной гневной тирадой, но потом вздохнул и отодвинулся в глубь носилок. Клодий запрыгнул внутрь, снял мокрый плащ и, свернув, сунул под ноги.
