Дмитрий Полетаев - Форт Росс. Призраки Фортуны
И вот теперь, не без некоторой печали, приходилось думать о «закате» Мамонова. Предрешен вопрос был тогда, когда уселся молодой красавец за стол переговоров императрицы с самим Габсбургом, с самим австрийским императором, куда даже Потемкина не позвали. Тут-то и порешил светлейший: все, и с этим пора прощаться. «Жаль, хороший был малый – спокойный. Ну да ведь Катюху-то как понесет, что ту колымагу под гору, – так ужо и не остановишь!» – вздыхал про себя Григорий Александрович, из-под прикрытых век наблюдая за любовником своей жены, хмуро уставившимся в окно дормеза.
Причин хмуриться у Александра Матвеевича было предостаточно. «Это же надо, чтобы я да своими руками…» – кусал губы граф Дмитриев-Мамонов. Хоть и был он еще молод и слыл человеком не семи пядей во лбу, но опыта при дворе поднабрался достаточно, чтобы разобраться в хитросплетениях придворных интриг, тем более когда все было шито белыми нитками. Да и повторялось все по одной и той же набившей оскомину схеме. «Хоть бы чего новенького придумали!» – угрюмо хмурил брови Мамонов. Но самым обидным было то, что он сам же и порекомендовал Потемкину этого поручика, чтоб его Бог пришиб! И видя теперь, как императрица все чаще поглядывает на Резанова, то и дело подзывает его к себе Потемкин, отправляя то с одним, то с другим поручением, демонстративно подчеркивая тем самым особое к нему расположение, Мамонов не мог не признать, что где-то он просчитался. «Вот уж действительно слепа Фортуна, – не без грусти думал Мамонов, тайком поглядывая в окно на гарцующего неподалеку и отдающего какие-то распоряжения Резанова. – И ведь надо же! Своими руками себе же поджилки и подрезал!» – сокрушался Александр Матвеевич, лихорадочно пытаясь найти решение возникшей проблемы.
В защиту Мамонова следует заметить, что выбрал он Резанова совсем не случайно. Резон, что называется, у него был. Когда Потемкин напрямую попросил его порекомендовать офицера для назначения начальником личной охраны императрицы на период ее путешествия, Мамонов сразу вспомнил о своем бывшем сослуживце. Перед тем, как самому «взлететь», Мамонов имел возможность приглядеться к молодому подпоручику. Резанов совсем недавно был переведен в элитный полк из артиллерии, держался особняком и считался тихоней. В гулянках и офицерских попойках не участвовал, хотя деньгами в складчине всегда участие принимал, чем вызвал уважение сослуживцев, любивших погулять за чужой счет. С прибалтийскими немками, традиционно «обслуживавшими» измайловцев, не знался, по крайней мере, замечен с ними ни разу не был. Из-за чего спустя некоторое время офицеры прозвали Резанова «монахом». Наверное, это полковая кличка и натолкнула Мамонова на мысль представить Потемкину именно Резанова. Только вот забыл он в тот момент, что судьбу «монаха» с той минуты будет определять уже не Святейший Синод и уж тем более не он, а силы куда более искушенные и могущественные. А также не ко времени запамятовал Александр Матвеевич старую русскую пословицу, что «в тихом омуте черти водятся».
А когда вспомнил, было уже поздно.
Глава пятая
Тихий омут
1787 год. Резанов. Начало пути
Резанов Потемкину понравился сразу. Но была одна проблема. То, что внешние данные гвардейца, как говорится, «придутся ко двору», у Потемкина не вызывало сомнений. Внутренние его качества – вот что погружало светлейшего в раздумья.
Держался Резанов как-то странно. Не то чтобы он был не учтив или, не дай бог, высокомерен – кто отважится быть высокомерным в присутствии фельдмаршала империи, светлейшего князя Священной Римской империи, всемогущественнейшего фаворита императрицы?! Но даже то, как склонился молодой офицер перед Потемкиным, говорило испытанному царедворцу о многом. В поклоне была одновременно учтивость и какое-то болезненное самолюбие. «От ить, молодежь пошла, в самом деле. Самомнение нынче наперед персоны в залу шагает! Да уж, что и говорить, новые ветры задули!» – размышлял про себя светлейший.
Оно и правда, новые идеи и веяния, которыми бурлила в то время неспокойная Европа, никогда еще не шагали так свободно в Россию, распространяясь со скоростью лесного пожара среди молодых и неокрепших умов, как в последние десятилетия. Продвинувшись в глубь Европейского континента на половину Польши, почти вплотную подойдя к границам Пруссии, Россия как будто топталась в нерешительности. Застыла гигантская держава, оказавшись не готовой к такому кипению рвавшегося на свободу человеческого разума. Век Просвещения брал свое, и Россия вдруг неожиданно оказалась с ним визави. И Резанов – Потемкин это почувствовал сразу – был из числа этого нового для России типа людей. Он представлял новое поколение молодежи, для которой не привилегии, полученные от рождения, а собственное образование, помноженное на личные амбиции, становилось краеугольным камнем их жизненной позиции, на которой они выстраивали затем свои карьеры. И довольно успешно! В образованной молодежи, в специалистах, говорящих на нескольких иностранных языках, непомерно разросшаяся империя постоянно ощущала нехватку. «Да уж, этот, пожалуй, далеко пойдет», – решил про себя князь.
На Потемкина глядели большие серые глаза с такими длинными и пушистыми ресницами, что даже веки, казалось, не выдерживали их тяжести и потому выглядели полуприкрытыми. Это придавало лицу молодого человека выражение некоторой надменности. Надо заметить, что ощущение это было не таким уж и неверным. Стоило узнать молодого человека чуть поближе, заглянуть в его душу чуть поглубже и можно было легко изумиться невероятному градусу кипения его внутренних страстей. Будто зная это, Николай Петрович мало кому позволял заглянуть в сокровенные уголки своей души.
Рано оставшегося без матери Николя воспитывал отец – честный, прямой и добропорядочный человек. Резанов папеньку боготворил, хотя тот, с точки зрения Николая, все же имел один недостаток – он был не богат.
Матушка, беззаветно любя сына, перед смертью успела вдохнуть в него какую-то почти мистическую веру в свое «особое» предназначение. Однако подкрепить это финансово несчастный Петр Гаврилович Резанов никоим образом не мог. С малого поместья, в котором прошло детство Резанова, доход был невелик, что заставляло Петра Гавриловича трудиться в поте лица. Надо отметить: он добился в жизни многого. И поездил по России-матушке, и в различных присутственных местах поработал предостаточно. Был даже одно время председателем судебной палаты в Иркутске. То есть почет и уважение старший Резанов снискал повсеместные, а вот богатства не нажил. Хотя возможности были. Как и во все времена, Россия жила тогда по общеизвестному принципу, сформулированному генерал-губернатором Сибири Денисом Ивановичем Чичериным: «Тот, кто, сидя в присутственном месте, не сколотил себе приличного состояния, либо дурак, либо лгун». Резанов-старший ни лгуном, ни тем более дураком не был. Просто принадлежал к другой, короткой и безвозвратно уходящей в прошлое эпохе, когда человеческое достоинство и честь ценились на Руси выше золота.
Справедливости ради надо заметить, что иногда эти качества приводили и к выгодам. Например, прославившись невиданной неподкупностью, Петр Гаврилович вдруг получил назначение обер-прокурором в столичный Сенат, что, конечно, явилось пиком его безупречной служебной карьеры, но снискать себе какие-то особые финансовые выгоды Петр Гаврилович не смог либо не захотел. Уж такой это был необычный человек.
Как бы там ни было, но ко времени ранней юности Николя семья перебралась в Петербург. Николай Петрович, предоставленный по большей части самому себе в связи с занятостью папеньки, рано обратил внимание на книги. Учеба у него шла успешно, к наукам Николя проявлял незаурядное влечение и недюжинные способности. Особенно к языкам. И надо отдать должное Петру Гавриловичу – отказывая себе во всем, отец не жалел денег на образование сына.
За хлопотами, семейными да карьерными, Петр Гаврилович и не заметил, как пролетели годы. Пора было выпускать «птенца» в жизнь. И старый Резанов решил наконец воспользоваться своими связями и определил сына в полк.
На один из элитных, Преображенский, Семеновский или Измайловский, что полагалось по рангу и дворянскому званию Резановым, пылу не хватило. Точнее, денег – подвел неурожайный год. От невиданной жары весь хлеб, на деньги от продажи которого так рассчитывал старший Резанов, в тот год выгорел на корню. И все же кое-как наскребли, сибиряки-купцы, давние знакомцы Петра Гавриловича, пособили – ссудили денег. Да еще входивший тогда в моду при дворе поэт Гавриил Романович Державин, старый сослуживец Петра Гавриловича и друг семьи, позаботился. Короче, общими стараниями да ходатайствами, впервые употребленными Петром Гавриловичем для личных благ, получил Николя назначение в артиллерийскую роту Его Императорского Высочества Гатчинского полка! Радости отца, как и ближайшего окружения семьи, не было предела! Радость и помогла старику Резанову пережить неумолимо приближавшуюся разлуку с сыном.
