Александр Владимиров - Волонтер: Неблагодарная работа
— Шпион, но говорить буду только с… — тут Андрес задумался, сказать «с режиссером, или продюсером» язык не повернулся, потому и молвил, — только с царем.
— Царем? — переспросил Шереметев. Отступил в сторону, оглядел пленного и вновь уточнил, думая, что «швед» шутит, — царем?
— Царем, — проговорил Ларсон, понимая, что только от его прессинга зависит теперь жизнь. Ведь сейчас эти русские, казались ему куда опаснее тех бандитов, что были, а вернее сказать будут, в будущем.
— Царем, — прошептал граф. — Ладно, будет тебе царь. — Карету, срочно карету. Ермолкин, Бровкин ко мне. Доставьте его немедленно к Петру Михайлову. Пусть командор-бомбардир сам решает его судьбу. Не мое это дело распоряжаться пленными и вести допросы. Мне нужно субординацию соблюдать, а кавалерией командовать. А пытать, — тут Шереметев задумался. — Пусть этим занимаются государь, да его верные палачи. У него для этого кат есть. С этими словами граф развернулся и засеменил к шатру.
Тем временем Ларсона, под надежной охраной доставили к карете. Иван распахнул дверцу и жестом предложил эстонцу в нее забраться. И после того, как тот выполнил его приказ, залез внутрь сам. Андрес сделал вывод, что тот не раз пользовался каретой, не смотря на свой простоватый деревенский вид. Два других солдата устроились на козлах. Карета тронулась и помчалась куда-то на север в сторону моря.
IV
Около часа они втроем (царь, Меншиков и Андрес Ларсон) просидели в домике капитана-бомбардира. Под именем Петра Михайлова, к кому велели доставить эстонца, оказался ни кто иной, как сам государь Московский — Петр Алексеевич Романов, человек, выделявшийся среди своих подчиненных неординарным умом и высоким ростом. Но дюже всего царь интересовался необычными вещами, приветствовал все новое. Сейчас же, поручив командование штурмом крепости фельдмаршалу фон Круи, давал изредка небольшие распоряжения относительно осады.
Когда Ларсона привели в домик монарха, он окончательно отогнал мысль, что это кино. У него была мысль, что это авантюра какого-нибудь военно-исторического клуба, но и она развеялась, когда Андрес увидел самодержца. Вряд ли во всей России можно было бы найти человека, так похожего на Петра Великого, да и еще к тому же увлекавшегося военно-историческими реконструкциями.
Но для государя Московского все началось неожиданно. Полудрема его была прервана вошедшим в домик караульным, который сообщил ему, что кавалеристы боярина Шереметева доставили ему еще одного пленного шведа, в отличие от Паткуля, он не был офицером, и всего лишь пробиравшегося в осажденный город. Самодержец засуетился, прогнал усилием воли дремоту и велел кликнуть к нему Меншикова.
Явившись в небольшую горенку, которую даже голландская печка не протапливала, монарх долго что-то обсуждал со своим фаворитом. Наконец вынес решение, выразив его просьбой присоединиться пленного шведа к его столу, и перейти на службу. Пусть и золотарем.
— Платить буду щедро, — пообещал Петр, наливая второй кубок.
Видя, что казни удалось избежать, эстонец не задумываясь, согласился. Как-никак, монарх предлагал ему иметь дело с золотом. Золотарь это, скорее всего ювелир, размышлял Андрес, делая глоток медовухи на мухоморчиках.
— Выдай ему военное обмундирование, — распорядился государь Меншикову, когда застолье кончилось. — Во-первых, сейчас идет война, все кто мне служат на военном положении и должны одеваться по военному, а во-вторых, с его работой он быстро потратит свой респектабельный вид. — Последние два слова монарх позаимствовал у Андреса. Меншиков хохотнул и вышел из шатра.
— А теперь мой друг расскажите мне о своей стране. Я был в Голландии, Польше, Англии, но у вас в Швеции так и не побывал. И объясните мне, как вам удалось так хорошо овладеть русским языком.
— Государь Петр Алексеевич….
— Капитан — бомбардир, — поправил его Петр.
— Хорошо капитан — бомбардир, — согласившись, кивнул Андрес. Засунул в карман руку и вытащил оттуда пачку сигарет. Закурил. И только тут увидел изумленные глаза Петра. Сначала он подумал, что в Россию царь еще не успел за вести эту привычку. Но тут, же отогнал мысль, так как в лагере Шереметева он лицезрел дымящего трубку солдата. Потом предположил что, в се дело в непривычном виде сигарет, и лишь потом до него дошло, что монарх не отводит свой очей от зажигалки.
— Зажигалка, — проговорил Ларсон, чувствуя, что разговор меняет тематику. Самодержец как-то сразу потерял интерес к Швеции, и знаком попросил подать ему чудесную вещичку. Когда же она оказалась у него в руках, вопросительно посмотрел на шведа. Видя, что Петр просит у него объяснения, Ларсон проговорил, — корпус металлический, внутри бензин.
— Бензин? — переспросил Петр, услышав незнакомое слово.
— Ну, вещество, которое горит, — попытался объяснить бизнесмен, понимая, что до времен Менделеева еще очень и очень далеко, а наука только будет, делает первые шаги.
— Медовуха неплохо горит, — заметил царь.
— Сейчас покажу одну вещь, — проговорил Ларсон, — сделаю для вас лампу. — С этими словами он взял небольшой чугунок, в котором еще недавно была каша. Налил в него настойки, смотал веревочку, что лежала на дорожном сундуке и отрезав от нее кусок. Пропитал его в настойке и поджог. Свет озарил горницу.
— Ну, этим ты меня не удивишь, — расхохотался Петр. — Я же факелы, обмакиваю, чтобы они лучше пылали. А вот твое приспособление очень любопытные. И зажигалка, а вот это, — и он показал рукой чугунок. — Горит совершенно по-другому, чем лучина. Но вернемся к твоей зажигалке. Как же она производит огонь. Ведь огнива почти нет, да и кремня я не вижу.
Пришлось Ларсону поведать в краткости о принципе работы зажигалки. Причем он так выразительно рассказывал, что у государя вопросов все становилось больше и больше, и если бы не Меншиков, ввалившийся, в комнату разговор бы так и не прекратился.
— Переодевайся, — приказал монарх, протягивая ему одежду.
Белоснежный камзол, голубые короткие штаны и кафтан, белые чулки и сапоги-ботфорты. Треуголка. Ларсон разделся до гола, от чего Петр только и воскликнул:
— Ну, ты и тощ швед, вас, что Карл не кормит? А когда тот переоделся, сделал обычное для него заключение:
— Хорош, ох хорош. От моих поданный и не отличить. Как одежда красит человека. А ну-ну повернись. Дай я на тебя с тылу гляну.
После того как Ларсон повернулся к нему спиной, Петр не прекратил своих восхищений.
— Эх, Алексашка. Смотри, экая стать. Не то, что наши бояре. Располнели, растолстели. Эвон и на войну не выгнать. Закрылись в своих Московских хоромах. Придет время, придет. Доберусь я до них, ой доберусь.
Тем временем Андрес извлек свои вещи из старой одежды, и переложил в карманы камзола. Как ни как память, решил он для себя. Вот хотя бы портмоне. В нем несколько банкнот, кредитная карточка, статья, из какого-то научного журнала (бизнесмен и сам не помнил), пара визиток. Еще там Ларсон хранил фото жены. Теперь его нет, оно сгорело. В огне и растворилась память о ней. Вот уже пару минут, переодеваясь, Андрес пытался вспомнить ее лицо. Без успешно. Кто знает, может в последние годы, когда он догадывался об ее любовнике, образ жены стал постепенно вытесняться из его сознания. А уж авария выбила его окончательно.
— Ну, я вижу, ты готов, — проговорил Петр. — Алексашка подыши для него местечко в лагере. Андрес, а ты завтра с утра приступай к своим обязанностям.
Затем подумал немного и попросил у эстонца сигареты, долго разглядывал. Затем бросил на стол. Отошел в угол, где у него стоял небольшой сундук с вещами. Долго рылся, а когда вернулся, протянул золотарю длинную курительную трубку, какими обычно пользовались голландские мастеровые, огниво и кисет.
— Вот бери, — молвил царь, — а зажигалку и твой табак я себе оставлю. Больно диковинные они.
V
Но, утром все пошло не так как хотел государь Московский.
Полковой трубач разбудил спящий остров Кампергольм. Ларсон протер глаза и уставился на дремавшего напротив него солдата в обшарканном стрелецком кафтане. Казалось, тот и не собирался просыпаться, несмотря на небольшой переполох, возникший за стенами шатра. Даже ноябрьский холод не беспокоил его. Было видно, как он посапывал, и его рыжие усы, которые были чуть светлее бороды, поднимались вверх. Решив, что нарушенный покой может ему навредить, кто знает, как стрелец относился к иноземцам, Андрес не стал его не будить.
— А вот дисциплины тут явно нет, — проговорил эстонец, затем накинул поверх камзола длинный плащ без рукавов и вышел из шатра.
Морозно. Даже сюда прорывался ветер с моря. Ларсон запрыгал на одной ноге, затем на другой. Застыл как вкопанный. И взглянул на восток, где уже начало всходить осеннее, даже скорее зимнее, солнце. Его лучи, пробиваясь сквозь ветки деревьев, нехотя скользили по голой земле.
