Ник Перумов - Волчье поле
Глава 2
1Наемников в стены Золотого Анассеополя не пускали. Севастийцы помнили, как не добравшиеся до Гроба Господня рыцари подрядились служить василевсам, а потом решили поменять местами хвост и голову. Божественный Ираклий уцелел чудом, а разгулявшихся «гробоискателей» успокаивали мечами и стрелами три дня. С тех пор наемников держали в лагерях за полноводным Стримоном, пропуская через Порфировые Врата поодиночке и без оружия, только зачем ходить в город, если город идет к тебе?
Ушлые купцы, харчевники и девицы потянулись на «дальний берег», поближе к наемничьим лагерям, благо денежки у вояк имелись в избытке. Василевсы платили за добрый меч и верный лук не просто хорошо, а слишком хорошо. Во всяком случае, воевода росков Василько Мстивоевич, полжизни служивший «великому князю севастийскому», предпочел бы, чтоб Андроник Никифорович был поприжимистей.
Когда у воина заводятся деньги, его тянет их прогулять. Когда у воина заводится много денег, его начинает тянуть домой. Добрая половина роскской дружины подалась в Севастию за серебром на дань поганым да на обзаведение своим двором. Обычно на это уходило лет семь, но намтрийский поход изрядно проредил росков, а князь заплатил мертвым как живым, живым же дал на четверть больше, чем по уговору.
Деньги погибших воевода разделил честно, никто не обиделся. Серебра хватало и от саптар откупиться, и свадьбу сыграть, вот без малого две сотни из вернувшихся шести и наладились по домам. Они еще были рядом, чистили коней, чинили одежду, правили доспехи, а в мыслях своих уже плыли на север. Конечно, по весне объявятся новые охотники за динариями, только когда еще новички пообтешутся… Приходят чужаки на время, а отпускаешь родных навсегда!
Василько Мстивоевич угрюмо цыкнул на приблудившегося к роскам пса, проверил коновязь, перекинулся словечком-другим с часовыми и встал в распахнутых до захода воротах. На душе было муторно, как бывает в ожидании разлуки. Муторно и душно, ровно перед грозой.
За спиной шумел давным-давно ставший родимым домом лагерь, а перед глазами блестела водная ширь, за которой вздымались зубчатые стены Князь-города. Такие б вокруг Резанска, то-то бы поганые зубы пообломали! И ведь не видел Василько Мстивоевич ни Резанска, ни саптар без малого тридцать лет, а как вчера все было! Бегущий по полю белоголовый мальчонка, пара всадников на лохматых степных лошадях, занесенная плеть, хохот, сорвавшийся в галоп Орлик, свист меча, ненавистная саптарская кровь и радость! Неистовая, разрывающая грудь… Вот они, поганые, лежат под копытами и не дышат!
Василько не враз понял, что домой ему хода больше нет. Спасибо, случившийся на дороге старик тропку тайную на юг указал, да не простую, а через Вдовий бор. Туда не то что саптарва, свои не совались!
Беглый дружинник рискнул и не прогадал — первый же из элимских купцов принял Василько на службу, а там понеслось, только поворачивайся! Степные дороги, чужие пестрые города, люди лихие, люди добрые, стук копыт, морская синева, звон монет. Резаничу везло: нечастые раны заживали быстро, киса успешно полнилась, а от караванщиков отбою не было. Не прошло и трех лет, как беглец сколотил отряд в сотню мечников, только негоже воину всю жизнь купцов стеречь. Василько подался в Князь-город и опять угадал. Князь Андроник своим доверял, да чужими проверял. Кто только у него не служил, были и роски. Поглядел тогдашний воевода, как пришлецы с оружием управляются, кивнул головой, и потекли севастийские годочки ровно песок меж пальцев.
Василько Мстивоевич вспоминал. Щурился, как огромный кот, греясь на все еще горячем и все еще чужом солнце, прикидывал, не пора ли вечерять, крутил дареное севастийским воеводой кольцо. А где-то золотились березы, хмурились ели, сиротливо стыли убранные поля. Днем с небес раздавались журавлиные плачи, а по ночам пробовали голос еще не сбившиеся в стаи волки. Кто знает, может, и снег первый пошел, облепил застигнутые врасплох деревья, ровно саптарва земли роскские, пригнул к земле. Деревья да города не люди, где родились, там им и стоять. Не сбежишь, не отряхнешься, разве что ветер отряхнет. Если не сломает. Здесь, возле теплого синего моря, что снег, что Орда казались дурным сном. Были у Севастии другие беды и другие враги.
Воевода отогнал кусачую осеннюю муху и почесал переносицу, вполглаза следя за оживленной, несмотря на вечерний час, дорогой. Всадника в простом плаще опытный глаз выхватил сразу — севастиец сидел в седле как влитой, а конь, рыжий белоногий аргамак, стоил немерено. Не всякому боярину по карману. В награду, что ли, достался?
Поравнявшись с ведущей к лагерю росков дорогой, белоногий уверенно свернул с большака. Воевода вгляделся в нежданного гостя и понял, что видел этого молодца, причем недавно. Гонец княжий? Неплохо бы! За делом, глядишь, кто сборы-то и отложит. Воевода огладил короткую — не боярин и не поп — бороду, готовясь к разговору. За спиной зазвенело и скрипнуло — караульщики тоже слепыми не были.
Вечерний гость остановил коня и спешился.
— Здравствуй, стратег Василий Мстивоевич, — старательно выговорил он по-роскски, — гостя примешь или назад ехать прикажешь?
— Юрий свет Никифорович! — всплеснул руками Василько, признавая княжича. — Да откуда ж ты взялся, душенька твоя пропащая?!
— Вернули меня, — сверкнул зубами гость, — а я сбежал. С пира сбежал. Тошно со змеями из одной чаши пить, стратег. Отвык, пока воевал!
— А и ладно, что отвык, — одобрил воевода, понимая, что ему давно не хватало доброй чаши. — Заводи коня, гулять будем.
— За тем и приехал. — Юрий Никифорович улыбнулся, но как-то невесело. — Четыре года дома не был. Мне бы радоваться, а не могу. Наверное, не так со мной что-то. «Неладно», как вы говорите. Что думаешь, стратег?
— Что тут думать? — пожал плечищами Василько. — Хорошему воину в тереме всегда тесно, ты же не пес цепной, а волк лесной! Куда тебе из брони да в шелка? К вечеру взвоешь, к утру загрызешь кого… Гляди-ка, и эти к нам заворачивают. Купцы вроде.
— Это я их позвал, — засмеялся княжич, став прежним Юрием, готовым что порубиться, что чарку осушить. — Угостить хочу. Ты говорил, что нежданный гость хуже саптарина. Я нежданный, но с угощением. Я лучше саптарина!
— Глупость кажешь, — свел брови Василько, — какой же ты нежданный, если мы в одних щелоках стиранные, на одном огне паленные?! Угощай, спасибо скажем! А мы ответим, тоже, чай, не бедные.
2Первым упился худой, как жердь, воин, памятный Георгию по ночному налету на птениохский лагерь. Вторым бережно, на попоне, отволокли в темноту краснощекого Нафаню, за следующими севастиец не следил. Роски появлялись, исчезали и вновь появлялись. Вспоминали, просили непонятно за что прощения, хохотали, били по плечу и тут же хмурились, поминая убитых. И Георгий тоже что-то объяснял, в чем-то клялся, кого-то оплакивал и пил, пил, пил…
— Здрав буди! — выкрикнул сосед, передавая чашу. В ней было не вино, то есть не совсем вино.
Голова красноречиво кружилась — утро не будет легким, с какой стороны ни глянь. Тошнота, гнев Андроника, вздохи Феофана, печаль Софии, но это потом! После радости, что только еще разгорается.
— Он меда не пивал! — проорал над ухом кто-то, кого севастиец в темноте не признал. — Провалиться на этом месте, он меда не пивал!
— Не пивал, — расхохотался брат василевса, — но теперь пью!
— Коли мед пьешь, то и кафтанами сменяемся! Если не брезгуешь!
— Давай!
— Орел…
— Еще бы не орел! Забыл, кто хана уходил?
— Такое забудешь!
Сил есть давно не было, но чаши упорно свершали круг за кругом. Здоровенный дружинник стукнул кулаком по столу и угодил прямиком в кучу синего винограда. Брызнул сок, стало смешно и весело, будто и не было незнакомой невесты, ослепленного Геннадия, интриг, яда, лжи…
— А что, Юрыш, пошли с нами до Дебрянска!
— И то сказать! Кровь разом лили, меды пили…
— Наших сыщем! Вот Олексич-то с Громыхой обрадуются!
— Помнишь Олексича-то? Как вы об заклад-то бились?
— А кафтан-то твой, Щербатый, как для Юрыша кроен! Может, отдашь?
— И отдам! Бороду б ему, и хоть сейчас в Тверень!
— Лучше в Невоград, наши девки белявых любят!
— А еще лучше в Смолень!
— В Дебрянск, я сказал! А борода до весны отрастет…
— До какой весны, брате?
Смех. Даже не смех — грохот. Камнями с гор, громами с неба, а ведь сперва в Намтрии не до смеха было. Гвардии василевса и наемникам-роскам предстояло сдерживать птениохские орды до подхода подкреплений. Динатских дружин и рыцарей Гроба Господня, что после незадачи с захватившими Город, Где Умер Бог, огнепоклонниками-мендаками освобождали оный Гроб в самых странных местах. Была бы добыча.
Апологеты единения с авзонянами клялись, что нужно продержаться до весны. Не прошло и года, как вопрос «до какой весны» в армии Стефана стал любимой шуткой. Рыцари не пришли, а динатам мешали то дожди, то суховеи, то перебежавший дорогу шакал. Ничего, отбились. К вящему разочарованию «гробоискателей».
