Кинжал Немезиды (СИ) - Чайка Дмитрий

Я почесал затылок, припоминая оставшиеся подвиги достославного отморозка, и присвистнул.

— Кони Диомеда! Елки палки! Я что, должен накормить их мясом хозяина? Не хочу! У меня с Диомедом мир, дружба и полнейшее взаимопонимание. Да и сомневаюсь я, что у него лошади человечину жрут. Кстати, надо бы с ним как-нибудь встретиться.

— Пилос, государь! — показал рукой проводник.

Ехавший рядом царевич Муваса, который жадно оглядывал свои будущие владения, от радости едва с коня не свалился. Крепость на холме внушала ему серьезные надежды на обеспеченную старость. Здесь, правда, не Микены и не Тиринф, циклопической кладкой даже не пахнет, но выглядит все очень достойно. Резиденция царя Мессении лишь немногим меньше акрополя Трои.

— Вот это мой дворец будет? — только и смог вымолвить он.

— Ага, — ответил я. — Твой. И в нем почти две тысячи рабынь. Они будут служить тебе, пока ты служишь мне.

— Я сплю! Мне это снится, — ошалело пробормотал царевич. — Бог Тиваз, я тебе жертвы богатые принесу. Я тебя молил, чтобы ты мне удачи дал. Теперь вот боюсь, как бы унести твои дары и не сломать себе хребет. Мой старший брат взял отцовский трон, но он просто нищий козопас по сравнению со мной.

— Тебе нужно будет еще Элиду успокоить, — напомнил я ему. — Кое-кто из тамошних царьков сбежал.

— Считай, что они уже умерли, государь, — небрежно отмахнулся он. — Поверь, когда я смирю первых, то остальные сами приползут к моим ногам. Никто не захочет подыхать за тех, от кого отвернулись боги. Люди воюют за своих царей, пока есть надежда на лучшую жизнь. А когда ее не остается, они начинают договариваться.

Как и в двадцать первом веке, дворец Нестора стоит в глубине суши, а Пилос Песчаный стоит в отдалении от него. Это порт, и один из важнейших. Лучшая бухта запада, и сейчас вся она покрыта парусами. Мои корабли обогнули Малейский мыс и пришли ко времени, привезя припасы и снаряжение. В их трюмах зерно, бобы, оливки и соленая рыба. Ненавижу все это. Надо заканчивать поскорее с этой войной.

М-да… — думал я, разглядывая корабли и матросов, которые с уханьем тащили их на сушу. — Фрасимед умер, но зато жив Силл, его сын. От него пойдет знатнейший афинский род Алкмеонидов. И если Силл умрет, то не родится такой человек, как Перикл. И тогда история повернет совсем в другую сторону. Хотя… Она уже повернула, и неслабо так. Куда уж дальше. А вдруг Перикл все-таки родится? Это решится совсем скоро.

Лагерь у подножия горы вырос так же быстро, как и под Троей. Леса здесь полно, а потому в первый день насыпали валы, а на второй уже застучали топоры по всей округе. Легионный лагерь — штука к исполнению обязательная. Именно поэтому знатные воины не спешат ко мне на службу. Не дело аристократии ручки пачкать. У меня ведь не забалуешь. Служба начинается с самого низа, и только потом, если окажешься достоин, пойдешь вверх по карьерной лестнице. А я еще удивлялся, почему потомственные столбовых ненавидят. Да вот именно поэтому. Все командиры сотен и когорт — чернь, бывшая голь перекатная. Рыбаки, караванные стражники и пастухи, которые зубами выгрызли себе богатую жизнь.

— Плевка не стоит этот Пилос, государь, — презрительно сказал Абарис на последнем совещании перед началом штурма. — Холм пологий, стены низкие. Воинов внутри едва ли пять сотен наберется. Нам даже большой камнемет собирать не нужно, малыми обойдемся.

— Десять-пятнадцать огненных шаров пустим, — решил я. — Давайте, благородные, как тогда в Трое сделаем. Пусть расчет ночью работает. В Пилосе, я думаю, воды немного. Думаю, завтра мы увидим их у себя в лагере.

Старейшины в длинных хитонах, с зелеными ветками в руках стояли у ворот уже на рассвете. Одуревшие от ужаса люди всю ночь тушили пожары и прятались от летящих камней. За стеной укрылись тысячи, а учитывая скромную площадь Пилоса, они там в прямом смысле сидели друг у друга на головах. Даже десяток огненных шаров, выпущенных за стену в качестве предупреждения, принес неисчислимые бедствия. Многие просто задохнулись в дыму и были затоптаны, когда паника овладела перепуганными людьми.

— Царь Силл вопрошает тебя царь Эней, — упрямо смотрели на меня старейшины. — Зачем ты пришел войной? Чего ты хочешь от народа Мессении? Мы не нападали на тебя!

— Твой царь обладает плохой памятью, посол, — усмехнулся я. — И ты, видимо, тоже. Его отец нарушил данную мне присягу, украл мой скот, а потом убил моего родственника. И он хотел идти войной на царя Микен, моего сына. За это вам придется заплатить.

— Царь Фрасимед уже заплатил, — невесело усмехнулся тот. — Жизнью заплатил. Но мы готовы дать виру за жизнь судьи Калахаса. Назови цену.

— Моя цена такова, — сказал я. — За оскорбление богов, за убийство того, кто нес справедливость, и за нарушение клятвы сына перед отцом, я приговариваю весь род Нестора к изгнанию. И все знатные роды, что сейчас сидят за стеной тоже. Мессения теперь собственность царей Алассии. Это и станет моей ценой.

— Боги помутили твой разум, царь? — посланники побледнели и загомонили, перебивая друг друга. — Ты гонишь всех нас с нашей же земли! Немыслимо! Да кто дал тебе такое право?

Вместо ответа я вытащил меч и положил его на стол. Они все поняли. Послы коротко поклонились и пошли к воротам, а я смотрел им вслед и думал, какую именно глупость они сотворят. Они оказались неоригинальны. Не прошло и получаса…

— Эней! Выходи биться! — это орал сам царь Пилоса, выехавший из ворот на колеснице.

Молодой мужчина, чуть старше меня, с густой бородой и волосами до плеч. Он разоделся как на праздник. Начищенная чешуя доспеха и пурпурный плащ. А еще золото на шее и запястьях. Много золота. Он, наверное, смертник, раз едет сюда один. Только вот он знает, что я его не трону. И все здесь это знают.

— Пропустите! — кивнул я, и ворота лагеря открылись.

— Чего тебе надо, Силл? — задал я вопрос.

— Бейся со мной, если не трус! — брызгал он слюной. — Пусть боги решат, кому жить, а кому умереть!

— Если ты умрешь, — лениво спросил я, — то сдашь Пилос? Твои люди удалятся в изгнание?

— Да! — заорал он, с тоской оглядывая моих воинов и их оружие. — Если так решат боги. А если умрешь ты, то твое войско уйдет, не тронув даже колоса на моей земле.

— Годится, — кивнул я. — Бой будет на закате. Только копья и мечи, без колесниц. Пусть приходят все, кто захочет, их не тронут. Вся знать должна выйти вместе с тобой и поклясться на жертвеннике Калхаса, что выполнит твое обещание. Я же клянусь, что после твоей смерти их семьи довезут в Италию и не дадут там пропасть. Царь Диомед примет их под свою защиту.

— Вот как? — растерялся Силл. — Диомед их примет? Жди, Эней. Я приду.

— У тебя же нога ранена, государь, — непонимающе смотрели на меня командиры. — Куда тебе драться!

— Имею право выставить замену, — пожал я плечами. — Муваса, выйдешь за меня биться?

— Приказывай, государь, — сделал тот шаг вперед. — Убить, ранить или просто оглушить?

— Убей, — ответил я подумав. — Но сделай это быстро и красиво.

— Тогда я возьму махайру, — оскалился тот. — Хороший у него доспех. Мне как раз впору будет.

Знатный воин — товар штучный. Пока Абарис и Хрисагон мальчишками пасли коз, Мувасу учили биться. Этот отморозок разделает под орех любого в моем войске, но тут есть одна тонкость. Сотня бывших козопасов выстоит в монолитном строю против сотни аристократов. А тысяча втопчет в землю тысячу знатных воинов. Это здесь понимали все, а потому только кивнули согласно и разошлись по своим делам. Подумаешь, поединок со ставкой в два полцарства. И не такое видали. А у них ужин скоро, бобы поспели.

Видимо, такое здесь видели не все, потому что к закату холм акрополя был густо заполнен людьми, которые гурьбой повалили из города. На стенах тоже стояли толпы, грозя обрушить их своим весом. Пожары в Пилосе уже потушили, война сегодня закончится, а потому рабам и крестьянам, набившихся в город из окрестных деревень, было страшно весело. Им-то в изгнание не идти. А еще сегодня убьют кого-то из царей, что тоже не может не радовать. Острое чувство социальной ненависти побеждало инстинкт самосохранения. Люди лезли поближе, чтобы не пропустить ничего, и даже отталкивали локтями воинов, не обращая внимания на пинки и затрещины.