Андрей Валентинов - Флегетон
Не помню, кто первый услыхал байку о подводной лодке. Похоже, ее притащили с берега наши соседи по трюму, и вот уже прапорщик Мишрис с самым серьезным видом интересовался у меня, какие подводные лодки состоят на вооружении у красного флота. А также о том, надежно ли защищен феодосийский рейд и доплывем ли до берега.
Я предоставил возможность высказаться поручику Успенскому. Поручик объяснил, что подводных лодок, по-научному, «субмарин», у красных видимо-невидимо. Экипажи всех лодок назначаются лично Бронштейном, причем, все члены РКП(б) обязаны во время подводного плаванья питаться исключительно сырым мясом. Естественно, человеческим. Особенно страшна для нашей эскадры субмарина «Красный Дракула», экипаж коей состоит исключительно из вампиров, воспитанных по методике Брэма Стокера, который, как всем известно, является главным агентом коминтерна в Великобритании. «Красный Дракула» страшен тем, что охотится исключительно за юными прапорщиками, из которых изготовляются чучелы для Охотничьего Зала Большого Кремлевского Дворца.
Прапорщик Мишрис был, похоже, полностью удовлетворен этим объяснением. Я лишь присовокупил, что в дальнейшем за распространение подобныз слухов буду выкидывать за борт. И незамедлительно, так что даже «Красный Дракула» не поможет.
Мы покинули Феодосийский рейд 5 июня и пошли на юг. Берега исчезли из виду, налетел ветерок, начало понемногу укачивать, и на палубе стало неуютно. Впрочем, поручик Успенский уже вполне освоился в трюме, сколотив бригаду преферансистов, а прапорщик Мишрис поступил мудрее всех и заснул; прапорщик Немно, презрев начинающуюся качку, пытался растопить ледяное сердце нашей Ольги гитарными аккордами. Кочевая жизнь приучила нас осваиваться где угодно. Трюм, между прочим, еще не худший из вариантов.
Я стоял на палубе, истребляя свой и без того небольшой запас папирос. Хотелось просто глядеть на море и ни думать ни о прошлом, в котором было мало хорошего, ни о будущем, не обещавшем хороших перспектив. Но холодного философа из меня не получилось – неубитое чувство любопытства заставляло отмечать новые подробности нашего необычного путешествия.
После полудня корабли внезапно повернули прямо на восток. Итак, Одесса и Херсон отпали. Оставалось понять, куда же мы пойдем, – к Керчи или прямо на восток.К вечеру корабли свернули на север.
К Керченскому прливу мы подошли поздно, уже в сумерках. Но даже при плохой видимости можно было заметить с северной стороны несколько узких силуэтов – миноносцы сторожили вход в Азовское море. Наслушавшись еще в гимназии о Цусиме, я не без волнения ожидал первых выстрелов, но корабли начали перемигиваться и без помех потянулись в узкое горло пролива. Итак, здесь нас уже ждали суда нашей Азовской флотилии, и цель десанта лежала где-то на побережье Азовского моря. Замысел Якова Александровича удался – пролив мы проскочили без единого выстрела. Очевидно, слухи сбили с толку не только прапоршщика Мишриса.
Мы шли через пролив целый день. Часть транспортов волокли за собой баржи, что сильно замедляло ход. Моряки начинали нервничать – красных можно было ожидать с минуты на минуту. К счастью, на этот раз обошлось, и к вечеру мы собрались все вместе невдалеке от таманского берега. По кораблю пронесся слух, что высадка назначена у села Кирилловка, невдалеке от устья реки Молочной. Тут уж не требовался даже атлас прапорщика Мишриса, чтобы понять направление будущего удара. Итак, замыкая наш полугодовой круг, мы снова возвращались в Мелитополь.
Увы, триумфального марша у нас не получилось. Весь день 6 июня ветер крепчал, усиливалась качка, а наутро поднялся шторм. Вообще-то говоря, Азовское море не считается морем в полном смысле этого слова. Древние звали его Меотийским болотом. Похоже, они не попадали в шторм в этом болоте, иначе отнеслись бы к нему более уважительно.
Трепало нас крепко. На палубе лучше было не появляться – вполне могло смыть, и мы скучились в трюме, получая все возможные при шторме наслаждения. Как ни странно, прапорщик Мишрис держался молодцом и трогательно откачивал бедную Ольгу, которая временами была на грани обморока. За поручика Успенского я не волновался, а вот прапорщик Немно внезапно затосковал, побелел, мне даже стало за него боязно. Помочь было нечем. Поручик Успенский, начитавшийся в детстве книг господина Станюкевича, предложил старый боцманский способ – избиение страждущего железной цепочкой до крови. Признаться, ежели бы я верил в успех, то, пожалуй, применил бы нечто подобное.
Нижние чины оказались на удивление стойкими. Правда, лица юнкеров несколько позеленели, но это могло быть вызвано скверным освещением трюма. Господа бывшие краснопузые, распив добытый где-то самогон, играли в шмен-де-фер. В общем, за личный состав я был более-менее спокоен.
Ночью, несмотря на волны, мы вытащили прапорщика Немно на палубу и стали приводить его в чувство. Свежий воздух приободрил нашего цыгана, и он вполне связно изложил, по просьбе поручика Успенского, три наиболее простых способа увода лошадей из запертой конюшни. К тому шторм начал понемногу стихать, и корабли вновь взяли курс на север.
Вскоре мы вновь остановились и до утра простояли невдалеке от берега. Сквозь утреннюю мглу можно было различить несколько транспортов, уже начавших высадку, причем, ежели мой «цейсс» меня не обманывал, высаживалась конница. Около шести утра очередь дошла и до нас. К самому берегу подойти не удалось – не было пристани, и пришлось прыгать прямо в воду, держа повыше винтовки, чтобы стволы не хлебнули воды. К счастью, берег молчал – Кирилловка была пуста.
Наконец, высадились все, мокрые, злые, вдобавок, многие еле держались на ногах. Прапорщика Немно поддерживали под руки, а нашу сестру милосердия пришлось уложить на шинели прямо на песок. Рядом разгружалась баржа, с которой выводили несчастных замученных лошадей и выкатывали повозки. Постепенно берег заполнялся пехотой. Конницы уже не было, – как выяснилось, конная бригада генерала Шифнер-Маркевича уже ушла на север, к Акимовке.
Штабс-капитан Дьяков подыскивал какой-нибудь подходящий сарай, чтобы немного обсушиться, но тут к еам подлетел незнакомый полковник в плащ-палатке, потребовал командира и, не дожидаясь, начал распоряжаться. Оказалось, лошади и повозки предназначались для нас. Наш отряд в составе одной из пехотных бригад должен был двигаться вслед за конницей Маркевича.
При виде лошадей прапорщик Немно мгновенно ожил, лично проверив упряжь на наших повозках. Наконец, разместившись, мы покатили, насколько позволяли несчастные лошади, с сторону Акимовки. Впрочем, прапорщик Немно был теперь в своей стихии, и когда четвероногие сбавляли ход, он начинал выть по-волчьи, отчего лошадки тут же прибавляли аллюра. Вскоре нас нагнал небольшой конный отряд, сопровождавший Якова Александровича. Командующий спешил развить наметившийся успех и шел вместе с авангардом.
Тут нас явно не ждали. По дороге мы то и дело встречали совершенно сбитых с толку краснопузых, которые стояли с поднятыми руками у обочины дороги, бросив винтовки прямо на землю. Мы подбирали винтовки, конфисковывали весь имевшийся запас махорки и отправляли их к месту высадки десанта, в Кирилловку. Разбираться было некогда, тем более перед нами были не красные орлы, а обыкновенная тыловая сволочь, такая же, как у нас, только красного цвета. На них жалко было тратить лишнюю пулю.
Правда, до Акимовки мы так и не дошли. На полдороги, у села Родионовка, шел бой – наша конница сцепилась с заслоном красных. К счастью, мы поспели вовремя, и к вечеру вышибли комиссаров из села, причем, большинство их препочло не бежать, а попросту сдаться в плен. Мы не потеряли ни одного человека – в Акимовке у красных стояли одни лишь тыловые команды, едва ли знавшие толком, с какой стороны стреляет винтовка. Удивительно, что они вообще решились принять бой. Первый успех заставил на время забыть все мрачные предчувствия. Казалось, время пошло вспять, мы снова в Донбассе и наступаем на Харьков, гоня перед собой очумелых большевиков. Однако, с тех пор прошел год, и мы были не в Донбассе, а всего лишь на подступах к Мелитополю. А его еще приходилось брать.
Уже на следующее утро, 9 июня, штабс-капитан Дьяков, вернувшись с короткого совещания, которое проводил в штабе бригады сам Яков Александрович, озабоченно сообщил, что в Акимовку красные подбросили свежие силы, и какие-то части уже идут вдоль реки Молочной прямо на нас. Командующий приказал немедленно выступать.
В тот день было как-то по-особенному жарко, мы все ждали грозы, но небо оставалось чистым. К полудню все вконец одурели, и ежели бы не наши повозки, то отряд пришлось бы останавливать на дневку. Красных все не было, и я уже начал было подумывать, что мы с ними попросту разминулись. Так бывало, и не так уж редко. Но где-то в час дня впереди что-то загремело, мы соскочили с повозок и развернулись в цепь. Вскоре стало понятно, в чем дело, – показавшаяся небольшая деревенька горела, из-за белых хат лупили гаубицы, а прямо на нас резвым аллюром мчалась конница, за которой тянулась пехота. Штабс-капитан Дьяков приказал приготовиться, но через минуту все выяснилось. И конница, и пехота оказались нашими. В деревеньке, которая называлась Владимировка, окопались красные, и наш авангард дал задний ход. Вскоре они залегли рядом, образовав беспорядочную кучу, по которой тут же ударила красная артиллерия. Не было возможности даже привстать, чтобы окопаться.
