Кир Булычев - Младенец Фрей
Движение трапа все продолжалось и ускорялось, так что в тот момент, когда он решил все-таки оторваться от корабля, он вздрогнул, по нему прошла предсмертная судорога… и трап оттолкнулся от «Симонова». Теперь его ничто более не удерживало, и трап рухнул на набережную, предварительно выбросив Андрея.
К счастью, Андрей был уже метрах в трех от бетона, и потому — везет так уж везет, — упав к ногам Бегишева, он лишь ушибся.
Зато Бегишев перепугался.
Ему показалось, что трап обязательно ударит по нему — от страха отнялись ноги. И вместо того чтобы убежать, Оскар сел на набережную. Алик попробовал его поймать и оттащить, но промахнулся.
Он водил руками на уровне плеч, а шеф сидел и дрожал на земле у его ног.
И мычал…
Потом уж Андрей узнал, что Алеша собирался шагнуть на трап, когда тот ушел из-под его ноги.
Алеша замер над пропастью. Одна нога в воздухе.
Чуть было не полетел вниз, но его подхватила и рванула назад находчивая и хладнокровная Бригитта.
Крик поднялся несусветный. Он вырвался наружу, как только трап, с грохотом развалившись, замер вдоль борта.
Кураев и Глинка отделались легким испугом. Андрей получил несколько синяков и царапину на щеке, что сразу превратило его в человека, недостойного доверия. Такие не работают официальными переводчиками. Это сильно расстроило Фрея, который хотел, чтобы его фирма выглядела солидно.
Бегишев не сразу пришел в себя. Антонина отпаивала его валокордином, вокруг носились люди, по запасному трапу спустили врача-шведа и корабельного врача — осетина. Потом примчались «Скорая» и пожарники. Подъехали полицейские. К приезду репортеров компания Бегишева успела погрузиться в «Вольво» и укатить с набережной.
— Это они в меня целились, — сказал Бегишев. Антонина достала карманный тонометр и надела на палец шефу, чтобы выяснить, не угрожает ли ему высокое давление.
— Руки коротки, — сказал Алик. — Ох, я до них доберусь.
Пальцы его рук сгибались, будто он уже держал пистолет.
— Меня хотели убить, — сообщил Бегишев шоферу. Машина была просторной. Алик сидел рядом с шофером, а Андрей с Фреем разместились на откидных сиденьях.
Бегишев откинул голову, и Антонина спросила:
— Кровь носом не пойдет, ты как думаешь?
— Руки коротки, — снова сказал Алик.
— У нас такого еще не было, — заговорил наконец шофер — он оказался русским.
— Представляешь, при всем народе! — сказал Бегишев.
— Меня смущает другое, — сказала Антонина. — Как они могли все так спланировать.
— У них свои люди в команде, мы уже убедились, — ответил Бегишев.
— Доберемся и до них, — сказал Алик. — Как до того повара.
Андрею захотелось спросить: «Значит, это твоих рук дело, мерзавец?» Но тут машину тряхнуло на трамвайных путях, и заболело плечо — он его ушиб.
— Возьми пластырь, — сказала Антонина, — у тебя ссадина кровоточит.
Глядя в зеркальце заднего вида, Андрей наклеил на щеку пластырь.
— До меня добраться захотели! Какая наглость! Чтобы сегодня же прочесали весь пароход!
— Где мы здесь людей найдем? — спросила Антонина, трезвая голова.
— Найми киллеров, — приказал Бегишев.
Никто с ним спорить не стал, но было ясно, что киллеров никто нанимать не намерен.
Машина поехала по набережной, у которой вперемежку с теплоходами стояли каботажные суда, катера и даже плавучие рестораны.
Андрей, стараясь не вслушиваться в бредовый разговор, который шумел вокруг, смотрел в окошко: набережная обтекала классическое здание королевского дворца или, может быть, парламента, за ним был виден мост со львами, а под мостом текла быстрая, почти горная речка, без мусора и бутылок, зато с белыми лебедями.
— Аркадий Юльевич ждет в «Ривьере», — сказал, не оборачиваясь, шофер.
Бегишев кивнул — он, видно, об этом уже знал.
«Вольво» миновала обширный сквер. Посреди сквера стояла статуя — человек, похожий на Карла XII перед Полтавской баталией, указывал перстом на Москву.
Но никто, кроме Андрея, статую в агрессивных намерениях не заподозрил, и она скрылась в морозном тумане.
Автомобиль затормозил у широкой лестницы, дверь в ресторан открылась немедленно, как только изнутри увидели гостей. Небольшого роста, энергичный, подтянутый мужчинка в твидовом костюме выскочил на холод. Казалось, что он старается убежать от большого черного зонта, который гнался за ним, покачиваясь в руке гигантского негра в голубой ливрее.
Мужчинка протянул обе руки вылезшему из автомобиля Оскару, но Бегишев, не ответив на приветствие, заверещал:
— И это называется безопасностью, мать вашу! На меня покушаются фактически у вас на глазах. А где гарантии?
Ловким движением мужчина по имени Аркадий Юльевич подхватил колечком правой руки локоть Бегишева и повлек его наверх, к зеркальной двери.
— А мы разберемся, — повторял он. — Обязательно разберемся, кому это было выгодно и кто направлял руку.
— Нашим врагам! — крикнула сзади Антонина. Она старалась приблизиться к мужчинам, но ее игнорировали.
Они подошли к отлично сервированному столу, причем именно на пять человек — компания минус Алик, которому пришлось остаться снаружи, хотя он так рассчитывал посидеть с барами за столом и был обижен недооценкой его роли. Даже вякнул Бегишеву: «Как же без меня вы будете?» Но тот сообразил, что сидеть за столом с телохранителем неправильно — это тебе не «Рубен Симонов», и ответил: «Подождешь».
Аркадий Юльевич посадил Бегишева рядом и, как бы продолжая давно завязавшуюся беседу, наивно спросил:
— Давай подумаем, против кого была направлена эта идиотская шутка… если это было шуткой?
— Вот именно! — И тут же Оскар, сообразив, что версия шутки его не устраивает, добавил: — Это было покушение. Чистой воды покушение. Вы не видели, а то бы в штаны наложили.
— Оскар! — Антонина решила защитить девичью честь.
— Это открытый вопрос, — вмешался Владимир Ильич. — Ведь я находился в двух шагах, и, возможно, трапом целились в меня.
— А попали в меня, — не выдержал серьезности разговора Берестов.
Он дотронулся пальцем до щеки.
— Не болит? — заботливо спросил Аркадий Юльевич. — А то я могу вызвать специалиста.
— Спасибо, не болит.
— Так что же это было? — добивался Бегишев.
— Допустим, что имело место обычное российское головотяпство.
— Вы хотите сказать, что я выдумал покушение? — Бегишев обиделся.
— Кстати, тебя, Оскар Ахметович, — ответил Аркадий Юльевич, — не только на трапе не было, но даже и в непосредственной близости…
— Только Андрей был на трапе, — сказала Антонина.
— Вот именно! Ваш переводчик Андрей Берестов, я правильно информирован?
— Правильно.
— Но не хотите же вы сказать, что вся эта операция проводилась только для того, чтобы искалечить вашего переводчика?
— О нет! — сказал Бегишев, которому жаль было отказываться от престижного ореола жертвы террористического акта.
— Тогда давайте знакомиться, — сказал Аркадий Юльевич. — Я здесь работаю в совместной фирме, меня зовут Аркадием Юльевичем.
Андрей сразу почувствовал, что наконец-то видит настоящего хозяина. И хотя Бегишев ему не подчинялся и даже в ходе дальнейшего разговора пытался подчеркнуть свою независимость и значение, Аркадий Юльевич явно был птицей более высокого полета.
Как он сам сказал, когда ели горячее:
— Без меня вы вряд ли провернете эту операцию, а я без вас, если очень нужно, управлюсь.
Андрей догадался, что у Аркадия Юльевича был на борту человек, который внимательно следил за группой Бегишева, — иначе откуда Аркадию Юльевичу знать некоторые детали вполне локального, чуть ли не интимного свойства.
Но больше всего Аркадия Юльевича интересовал, конечно же, Фрей.
И Ленину это внимание понравилось.
Наконец-то ему позволили распушить перья и походить гоголем.
Разговор сразу принял сюрреалистический оттенок, потому что собеседники, к раздражению простой души — Антонины, вели разговор так, словно Ленин был настоящим вождем пролетариата, только приболел и таился несколько лет от народа по настоянию врачей.
— А кто вам зрение обследовал? — интересовался Аркадий Юльевич.
— Глазное дно?
— Ведь при инсульте важны показания офтальмолога.
— У меня был лучший, Авербах. Не слышали? У него была квартира у Кировских ворот в доме «Россия».
— Ах, не говорите, там потом на чердаке помещалась мастерская Соостера, эстонского художника, из авангарда. Слышали о таком?
— Ну зачем же мне бывать в доме своего глазного врача? — удивился Фрей.
— А я тогда был в райкоме комсомола инструктором. Нас вызывает третий секретарь, по идеологии, и говорит: надо, чтобы это гнездо разврата и абстракционизма перестало существовать.
