Евгений Красницкий - Отрок. Часть 7.
Сделать Погорынье опорной базой для завоевания Туровского княжества и Волыни — вот ваша с боярином Федором задача! Посадить князем в завоеванных землях сына Ярослава Святополчича — вашего дружка молодости — вот ваша с боярином Федором цель. А мотивация ваша — ожидание милостей и преференций от будущего князя Вячеслава Ярославича. Впрочем, зачем же так плохо о людях думать? Может же ими руководить чувство долга, по отношению к сыну покойного друга? Смутное время настанет, когда Мономашичи между собой схлестнутся, на радость Черниговским князьям. К тому времени здесь в Погорынье должно быть сформировано войско для Вячеслава Клёцкого, причем, в тайне от Вячеслава Туровского. Или Вячеслав Туровский должен думать, что это — его войско, а иеромонах Илларион должен думать, что это — зародыш Православного рыцарского ордена, а Нинея должна думать, что это — войско для восстановления Древлянской державы. М-да, лихо закручен сюжет».
— Что примолк, Михайла? Не придумал еще?
— Придумал, деда. Это-то, как раз, не сложно. Труднее, по-моему, кормить и вооружать войско.
— А мне, как раз наоборот, с этим проще. Давай-ка, выкладывай: что ты там придумал?
— Все просто, деда. Помнишь, как ты приказал найти причину, для того, чтобы Кузьме и Демьяну самострелы сделать?
— Кхе! Помню! Полгода прошло, а сколько всего случилось… можно подумать, что лет пять минуло. Ну, и?..
— Так все то же самое! Что почетнее: в обозе дни доживать, или молодежь воинскому искусству обучать? Ущербным себя чувствовать или человеком умудренным, опытным, нужным для важного дела? Себя вспомни: я же тебя тогда этим самым и соблазнил. И еще я тебе тогда сказал: получится с нами троими, начнем ставить на учебу других ребят. Так и вышло. А теперь я тебе скажу: получилось с тобой, пора и других опытных воинов к делу возвращать!
— Ну, поганец! — Дед восхищенно округлил глаза. — Как обошел, как обернул!
Лис! Истинно Лис! Кхе! Ну надо же! Это ты что ж, еще тогда все придумал?
— Нет, конечно, деда. Тогда я только и думал, как бы твой запрет обойти — найти причину, которая, как ты сказал, на каждый день причина. Но если тогда все получилось, то почему же сейчас не получится? Только причина у нас получается не на каждый день, а на много лет вперед. Стариков, кстати, можно не только этим соблазнять. Можно поставить условие, что каждый ученик Воинской школы, пока учится, и в течение, скажем, пяти лет после окончания, должен отчислять Воинской школе десятину от добычи. Из этой десятины, четверть или треть делить между наставниками, как вознаграждение за учебу, а остальное тратить на нужды самой школы.
— Четверть! — Тут же скупердяйским тоном заявил дед. — Хватит с них и четверти. А для парней что придумал?
— Для них у меня тоже два соблазна придуманы. Первый — возможность выкупить свои семьи из холопства. А чтобы головы сложить не боялись, надо дать им обещание, что семьи погибших волю будут получать. Не все, конечно, но обязательно найдутся такие, что не пожалеют жизни за освобождение родни. И для начала, чтобы поверили нам, надо вольную семье Григория дать. И не просто волю, а с домом, землей, угодьями. Только селить их надо не рядом с Ратным, а рядом с новой крепостью, пусть их дом станет первым домом слободы.
— Гм, слободы, говоришь? Слово какое-то… — Дед неопределенно пошевелил в воздухе пальцами. — Вроде бы и понятно, о чем речь, а вроде бы и…
— Да и неважно, деда! Все равно, это будет началом посада вокруг крепости. Артель Сучка для своих семей дома поставит, семья Григория там же поселится, семью Простыни туда же определим…
— Какого Простыни?
— Того, которого мы с Роськой у Афони выкупали, помнишь?
— А-а! Этот, малохольный. Верно говорят, что у них баба вместо мужика все решает?
— Да, Плава[5] — баба разумная, шустрая и повариха хорошая. А мужик возле нее пребывает. Сильный, работящий, но своим умом жить не способен. Правильно прозвали: Простыня[6]. Вот, кстати, еще одна забота: полторы-две сотни ребят накормить, обстирать, обшить. Бабы нужны, деда.
— Бабы всем нужны! Кхе…
— Это правда, что ты наших дев собрался в Воинскую школу к Прошке отправить, щенков службе обучать?
— Ну, была такая мысль. Ты же сам как-то толковал, что благородным девицам должно владеть доступным оружием, верхом ездить, еще чего-то там. Мне-то и до сих пор сомнительно, но Анюта… Кхе! Вот, пусть и обучаются.
— Деда! За что? Девки в Воинской школе! Ты представляешь, что там начнется?
— Кхе! Испугался? Правильно испугался! Когда парни в воинском учении отдельно от всех живут — одно дело, а когда рядом девки обретаются — са-авсем другое! — Дед непонятно чему развеселился и лихо подкрутил усы. — Вот тут-то ты, господин старшина, все воеводские «радости» и познаешь!
— Деда!
— Да не трясись ты. Мать с ними отправлю, она и девок в строгости содержать сумеет, и парням твоим, если что, окорот даст. Все равно, у них с Алексеем складывается, вроде бы… — Дед вздохнул, все его веселье как-то сразу истаяло. — Жаль мне Анюту отпускать, но что ж поделаешь? Она же еще не старая, что ж ей вдовой вековать? Или тебе такой отчим не по нраву? Был бы Фролушка жив… Отца-то вспоминаешь, Михайла?
— Вспоминаю… «Не помню я его. Ничего не помню из того, что до «вселения» было. Какой он был? Мать как-то обмолвилась, что рукоприкладствовал, но, вроде бы, не часто. Пятерых ему родила. Любила его или просто девчонкой увлеклась лихим парнем, а потом уже поздно было? Алексей собой хорош, хоть и ранней седины много. Мужик, по всему видно, крутой, жизнью битый, но не сломанный. Вообще-то, натуральный бандит — людей резал, как скотину, даже детей, сам признался, хотя половцы ЗДЕСЬ не то, чтобы за людей не считаются, но замочить степняка — не грех, а скорее, доблесть. С Саввушкой своим носится, как наседка, даже странно бывает смотреть — мужики в Ратном таких нежностей себе не позволяют, по крайней мере, на людях. А Савва мать принимает, от других шарахается, особенно от мужиков, а к матери льнет. Кто его знает? Может и сложится у Алексея с матерью, совет да любовь, как говорится. Но… если обидит ее, убью. Даже не задумаюсь!». Дед, что-то совсем пригорюнился — усы обвисли, плечи опустились, он поерзал на лавке, потом со вздохом поднялся.
— Пойду я, дел много…
— Погоди, деда, не договорили еще!
— Потом, Михайла, потом. Отдыхай, поправляйся…
— Ты тогда вели кому-нибудь, чтобы Дмитрия ко мне прислали.
— Ладно.
«Все еще переживает за сына, и мать любит, как родную дочку, не хочет расставаться. Даже забыл спросить: какой я второй соблазн для пацанов измыслил? Мать уедет и останется с Алексеем, я тоже в крепости засяду, Лавра он не очень любит, да и проблем с ним… Зато Татьяна скоро ему еще одного внука родит или внучку, а Листвяна… Так, Листвяна. Что у нас тогда с наследством получается? По листвичному праву мне не светит вообще ничего — отец умер раньше деда. Все права у Лавра, а после него у Кузьмы с Демьяном. Но Листвяна может родить пацана… Тут все решает сам дед — может признать сына наследником, а может и не признать. Тогда просто даст вольную Листвяне и будет ее кормить до того, как пацан не вырастет. Но Листвяна-то, наверняка, рассчитывает на большее. На что именно? Сотником Лавру не быть, он и в десятники-то не вышел — был рядовым у брата, потом оказался подчиненным Глеба, теперь — Тихона. Но сотня, скорее всего, деда не переживет, остается воеводство. Это титул наследственный, а не выборный, но воевода из Лавра, как из меня балерина. Может Листвяна на это надеяться? Если дед проживет еще лет двадцать, может. Тогда ее пацан уже будет совершеннолетним, а Лавру будет за пятьдесят. Но под воеводой должна быть дружина, а она, по крайней мере, ее зародыш, сейчас, подо мной… Вот почему мать Первака приговорила! Бабы, насчет наследства и прочих династических заморочек, секут на много лет вперед. Ничего удивительного: пребывая «при муже», не имея права голоса, они привыкают действовать окольными методами и просчитывают даже самые маловероятные варианты развития событий, заранее прикидывая способы получения нужного результата. Вот мать и просчитала: сын Листвяны — законный наследник, а Первак — во главе дружины. В таком варианте Лавр, Кузьма и Демьян — по боку, если вообще живы останутся. Если же Первака из этого расклада устранить, то мадам Листвяне корячится облом по всем направлениям сразу! Получается весьма жесткая альтернатива: либо мне жить, либо Перваку. Однако, ситуация. Допустим, Первака с доски снимаем… Что образуется? Мне, по-прежнему, наследство не светит, воеводство наследует Лавр, а после него кто-то из близнецов. Я остаюсь «во главе вооруженных сил Погорынья», а Листвяна со своим бастардом? По листвичному праву, если дед признает сына от Листвяны, тот должен сесть на воеводство после Лавра. Кузьма с Демьяном такой вариант примут? Не уверен, во всяком случае, я буду на их стороне, а не на стороне малолетнего «дядюшки». Листвяна это понимает? Не может не понимать! На что она готова пойти, ради осуществления своих планов? Пожалуй, на многое, вплоть до устранения всех троих: меня, Кузьмы и Демьяна. XII век есть XII век, на многое ЗДЕСЬ смотрят гораздо проще и комплексуют меньше. И «скамейка запасных» у Листвяны довольно длинная — кроме Первака, есть еще Вторуша и Третьяк. Так что, устранением одного Первака проблема, надо понимать, не решается. Корень всего в Листвяне, но убить ее — убить деда. Старого эта потеря может запросто сломать. Это молодые свыкаются с потерями, их время лечит — образовывающиеся пустоты в душе так или иначе заполняются, а чем старше становишься… М-да. Вот так и убеждаешься на практике в правильности некоторых положений теории: из двух равнозначных рациональных решений надо выбирать наиболее нравственное, а из нравственных альтернатив — самую рациональную. Как бы странно это не выглядело, но правильный, с точки зрения нравственности, выбор, рано или поздно, обязательно оказывается и самым рациональным, только не всегда это бывает очевидным в момент принятия решения.
