Сергей Артюхин - Другим Путем
Шверник и Микоян промолчали, что окончательно вывело хозяина подмосковной дачи, становящейся настоящей базой заговора, из себя.
– Анастас! Коля! Ну, может, хватит уже? Делать надо дело, а у нас даже идей нет! Что за… – договорить глава заговорщиков не успел.
– А чего тут придумаешь, – буквально на днях переставший быть председателем Президиума Верховного Совета СССР Шверник, столь невежливо перебивший "старшего товарища", выглядел угрюмо, а сложившиеся под глазами тени намекали, что нормального сна он не видел уже несколько дней. – Видел, как он меня ловко заменил? Даже не запнулся, пока замом делал, на себя менял. И Пономаренко рядышком. Думаю, недолго мне в Президиуме осталось. И что прикажешь делать? Против этой его затеи выступить? Открыто? Сам же понимаешь, чего тогда случится. Нас съезд размажет, даже не заметив.
– Ну, пожалуй, насчет "не заметив" я не соглашусь, – Микоян отрицательно покачал головой. – Но с "размажет"… Тут вопрос бесспорный. Нам даже товарищи из областей не помогут.
Солнце, в этот момент спрятавшееся за тучку, словно согласилось с мнением заслуженного товарища. Хрущев обхватил голову руками и мрачно уставился на белую поверхность накрахмаленной до невозможности скатерти.
– Может, все же рискнуть? – Шверник пожал плечами и откинулся на спинку стула. – Или еще вариант: банально не рисковать вообще. Оставить все как есть. На пенсию выйти и спокойно себе дожить свой век. Мемуары, вон, написать. Назвать пафосно: "Фронтовые годы" там, или наоборот – "После войны". Партию похвалить посильнее, товарища Сталина, Берию, да и нашего дорого Генерального Секретаря тоже. И не мучиться. Коли уйдем, трогать не будут, тут я насчет Драгомирова уверен. Тем более что и не знает он пока про все эти наши шашни. Подозревает разве только.
– Думаешь, отпустит? – Микоян с сомнением посмотрел на коллегу и товарища.
– Да наверняка, – Шверник пожал плечами. – На кой фиг нас ему судить тогда? Он и подозрения даже отбросит. Ибо станем мы безопасны, аки какие-нибудь там мирные цветочки.
Над столом вновь повисло молчание. Молчание тяжелое, мрачное и очень, очень неуютное. Хрущев буквально чувствовал, как где-то в глубине начинает подниматься волна отчаяния, когда ты видишь, что вот она, опасность, надо ее обойти – а сделать ничегошеньки не можешь. И эта беспомощность, страх провала, какой-то подспудный ужас – все это вместе вдруг так напомнило ему времена Сталина, что глава заговора буквально взбесился.
Вспыхнувшее где-то в подкорке воспоминание о том самом дне, когда он бежал из Харькова от приближающихся немцев и должен был придумать хоть что-то – что угодно! – чтобы оправдаться перед Самим за бездарно сданный врагу город, снесло плотину самоконтроля и вызвало в Хрущеве настоящее состояние бешенства, чистой, первозданной ярости, как у каких-нибудь берсеркеров.
И, как и тогда, решение пришло неожиданно.
– НЕТ! – врезавший по столу Хрущев буквально рявкнул. – Мы не сдадимся! Ясно вам? Не сдадимся!!!
На Микояна, впрочем, вся эта экспрессия не произвела ни малейшего впечатления. Он только поднял голову и спросил:
– Делать-то что будем?
– Так, – Никита Сергеевич кое-как взял себя в руки. – Первым делом – главы обкомов. И республиканские комитеты тоже. Сначала заручимся их поддержкой.
– И что это нам даст? – уныло поинтересовался Шверник.
– Само по себе – ничего. Но! Попробуем оттянуть начало съезда.
– Время вообще-то на этого работает, – бывший председатель Президиума не хотел фамилию Драгомирова даже произносить.
– Это пока. А мы попробуем через местных товарищей на глав райкомов подействовать. Есть же у них там свои, верные и надежные кадры? Не может не быть, – с каждым словом Никита Сергеевич все яснее видел блуждающий где-то в тумане план.
– И-и-и?… – Микоян пристально уставился на коллегу.
– И перетянем на свою сторону еще и некоторое количество райкомов. Делегатов на съезд все равно через меня утверждать будут… А уж я постараюсь отобрать правильных людей.
– Хм-м-м, – Микоян, человек во внутрипартийных интригах понимающий как бы не больше всех в стране, глубоко задумался, явно что-то прикидывая.
– А знаешь, Никита… Может ведь и получиться. А на съезде уже не одни будем. И глядишь, даже и не в меньшинстве. Надо, конечно, подумать еще, посчитать, посмотреть, что к чему, но пощупать обкомы можно будет.
– Только надо бы еще и Политбюро уравновесить. И президиум хоть частично на себя перемкнуть, – Шверник задумчиво почесал затылок.
– Провал нам нужен, – Хрущев, увидевший надежду, стремился план проработать до максимума возможного, ибо дамоклов меч советского правосудия мотивировал неплохо. – Как и хотели. С Ираном. А то из-за французиков больно успешным выскочка выглядит. Надо ложку дегтя в бочку добавить.
– Уж лучше половник, – неуклюже пошутил Шверник.
– Думать давайте. Какую гадость еще к нему привязать? И как?
– Может, попробовать затянуть обсуждение Конституции в Верховном Совете? – подал идею Микоян. – Сами знаете, пока проект не утвердим, референдума не будет. А не будет референдума – не будет и утверждения народом. Проблема исчезнет. Без нее вся эта его задумка с окружкомами через съезд не пройдет.
– Попробуем, только аккуратно, дабы не переусердствовать. Как метод потянуть время пойдет, – закивал Хрущев. – Еще что-нибудь?
Новых идей не последовало.
– Ладно, первые наброски у нас есть. Значит, так. Коля, поработаешь с Советом. Я пока начну потихонечку товарищей на местах подбирать. Ну а тебе, Анастас – самое сложное, Иран. Сам понимаешь, без него шансов гораздо меньше, – Никита Сергеевич с легкостью поделил фронт работ. Возражений, впрочем, не последовало.
* * *
Нефедов с нежностью перебирал пальцами детали разобранного пистолета Стечкина, ставшего последнее время практически частью руки. Тяжелый, крепкий пистолет. И довольно-таки красивый. Была в нем мрачноватая элегантность холодной беспощадной смерти.
Сам по себе майор тоже выглядел неплохо. Хоть и относительно невысокого роста, он обладал мощью вошедшего в силу медведя. Широкая грудная клетка, квадратные плечи, длинные руки. Кожа Андрея была смугловатой – подарок от смешения всех возможных кровей, как и у множества граждан страны Советов. Здесь присутствовала и татарская кровь, и славянская, и что-то от народов Сибири и Кавказа. Черные вьющиеся волосы оставались коротко подстрижены – рациональность, не более того.
– Садись, друг, – негромко произнес Андрей вошедшему в комнату забытой на окраине Бендер-Аббаса развалюхи. – Я рад, что Аллах позволил тебе прибыть вовремя.
Молодой перс, как ему и сказали, осторожно присел на грубый табурет, стоявший рядом с дверью. После чего выпрямил спину и сложил руки на коленях, на какую-то долю секунды оказавшись донельзя похожим на радивого студента, слушающего лекцию.
Его звали Фарид. И в прошедшей гражданской войне он потерял семью. Отца, мать, двух братьев и сестру. И сейчас все, что ему было нужно – это месть. Месть, осуществить которую могли помочь русские.
К русским Фарид относился хорошо. По многим причинам. Одной из них было воспоминание про немолодого русского солдата, подкармливавшего его и его друзей в годы Большой войны, когда Иран был занят советскими и английскими войсками.
Другой причиной стало обучение. Советские люди научили его обращаться с оружием. Научили правильно двигаться и правильно думать. Научили его, как отомстить. И за это он был им очень благодарен.
Сидящего перед ним воина, с прикрытыми глазами перебирающего детали разобранного пистолета, Фарид побаивался. Потому что один из членов его, Фарида, тройки, немолодой уже курд как-то негромко посоветовал слушать внимательно и смотреть во все глаза. И то, как он это сказал, заставило молодого еще парня не отводить от "большого русского" взгляда.
Нефедов тем временем молчал. Он ждал прибытия еще двоих членов ячейки, напряженно раздумывая.
Первая настоящая операция на территории Южного Ирана. Первый серьезный укол по узурпаторам, не желающим отдать народу право на распоряжение собственной землей.
Планов Москвы, всей картины в целом, Андрей не знал. Лишь некоторые наметки плюс то, что подсказывали ему собственные аналитические способности и опыт. Очевидным для майора было только, что в деле каким-то образом замешаны курды.
Впрочем, приказ не требовал невыполнимого – речь шла о наказании, сиречь убийстве, генерала Теймура Бахтияра. Человек, ответственный за многочисленные преступления против курдов и неоднократные покушения на шаха, должен был умереть. И то, что его голову потребовали именно представители курдского населения, а не шах, Андрею виделось абсолютно ясным. Курды хотели гарантий перед переговорами. И одной из таких станет голова ненавидимого ими основателя САВАК.
