Воин-Врач V (СИ) - Дмитриев Олег

Народ за столом оживлённо общался, чавкая и облизывая вкусный, горячий ещё сок, что тёк с чебуреков. Умиротворение и благостность царили полные, и измазанные щёки и бо́роды патриарха и великого волхва это убедительно подтверждали. Но вдруг оба они притихли, нахмурились совершенно одинаково и утёрли тыльными сторонами ладоней губы, приняв вид если не боевой, то к боевому вполне приближенный. Ожидать от них такого единодушия, пожалуй, можно было лишь в одном случае. При наличии общего врага. Но Гнат и его летучие мыши молчали. Мы со Всеславом обернулись.

К столам подходил старый тощий сутулый дедушка. Сивые длинные волосы его завивались от ушей до самых плеч под забавной шапочкой без полей, подол длинной хламиды поднимал пыль. На лице, худом, морщинистом, смуглом и носатом, причудливо соседствовали вселенская скорбь и крайняя заинтересованность.

— Ой вэй ты гой еси, великий князь Всеслав Брячиславич! — затянул он, взметнув руки так резко, что очередной откусанный чебурек в руках Гната неуловимо превратился в нож. Который твёрдые, хоть и жирные пальцы, цепко держали за лезвие.

— Гой, гой, — с неожиданной, судя по взметнувшимся вверх седым бровям, для старика усмешкой перебил его Чародей. — И тебе поздорову, Абрам. Какие заботы привели тебя в мой дом?

Это был тот самый торговец родом из далёких стран, что давным-давно жил в городе. Водил дружбу с Силом-кузнецом и знал поимённо каждого из ребятишек в своём конце. И, случалось, покупал у друга и дарил детишкам его новые придумки: маленькие ветряные мельницы или птичек, набранных из щепочек, которых можно было повесить на верёвке в горнице и смотреть, как те величаво кружатся на сквозняке.

— Вей з мир, сам великий князь Полоцка не забыл старого никчёмного торговца! Для зачем мне такое признание и уважение? — глаз старика, чёрный и влажный, как у старой лошади, скользил по князю, словно пытаясь понять, как с ним лучше себя вести. Это племя, как говорила Всеславова память, всегда находило оптимальные варианты. А тут вот что-то пока не удавалось. Потому что сам оборотень, распахнув пошире мою старую память, решил, видимо, поразвлечься.

— Мне больно слышать твоих слов, Абрам! Как я мог не признать тебя, старого и почтенного человека? Или ты скажешь, шо я уже перестал узнавать людей?

Сказано это было с тем неожиданным южно-русским колоритом, которому явно предстояло в этом времени настаиваться ещё лет триста-четыреста. Но оборотень снова всё переиграл по-своему.

— Тю! А ты, батюшка-князь, часом, не из наших ли? — отреагировал торговец.

— Из каких это из «ваших»⁈ — с негодованием воскликнул воевода. Но диалог развивать не стал по лёгкому взмаху Всеславовой руки.

— Ну, из наших. Из французов! — мгновенно отозвался Абрам, продолжая пристально изучать князя, включаясь в игру.

— Не, папаша, я не с французов. Я ж мурин, не видишь что ли? — вытаращил на него глаза Всеслав, обводя себя руками. Народ за столом молчал намертво, явно не понимая, как реагировать на эту странную словесную дуэль.

— Шо бы сказала на то моя покойная жена⁈ — возопил Абрам. Но глаза его по-прежнему были внимательными, будто он никак не мог решить, как же правильно разговаривать с открывшимся с неожиданной стороны князем, и брал время на размышление.

— Ой-вэй, — почти зеркально отразив его собственный приветственный возглас, завёл Всеслав, — бедная, бедная Фира! Давно ли я видал её на взвозе? Шо она будет сказать, когда узнает за то, как ты мне стоишь тут как поц и при всех её хоронишь⁈

По лицу иудея вслед за изумлением от явно нежданных репризы и терминологии пробежало облегчение. Видимо, он таким образом проверял, а настоящий ли перед ним князь? Тот ли, с каким хоть парой фраз, но удалось перемолвиться до того, как он ушёл тогда весной с войсками на Немигу?

— Я не так выразился, — пошёл было на попятный торговец.

— Не имей привычки выражаться, Абрам. Тут бабы среди здесь. Зачем пришёл? — переход от базарного на княжеский получился очень резким, ощутимым. И за спиной гостя возникла пара Гнатовых.

— Я с тебя удивляюсь, великий князь! Скажи кому, шо ты так умеешь — никто ж не поверит! — он резко остановился и чуть развёл руки, заметив, видимо, две дополнительных тени на земле, по бокам от его собственной.

— Сам устал удивляться. Посидишь с моё — ещё не тому научишься. Ну? — нетерпеливо бросил Всеслав.

— Племянники приехали с закатных земель. У них там такой гвалт стоит, шо и здесь ушам больно, — теперь он говорил медленнее, тише, весомее.

— Это бывает. Жизнь такая. Подробнее, — фразы князя, рубленые, короткие, намекали, что долго говорить сейчас совсем некстати.

— Генрих стал собирать золото. Много золота. Только начал, да с его лабазов пока ещё отовсюду соберётся, — старик говорил, конечно, иносказательно, как привык. Но нам с князем было вполне понятно. — Видать, посмотрел на латинян и решил, шо раз Вечный город кому-то удалось поставить на уши, то про его Аахен и говорить не о чем.

— Правильно решил. Знаю про то. Ещё? — дёрнул бровью князь.

— У англов неспокойно. Всё метут: и золото, и серебро, и скот. Как перед большой бедой, — а вот тут в голосе торговца проскользнуло опасение.

— И о том ведомо мне. Удивишь, может, чем? — голос Всеслава вышел на давешнюю «неживую» частоту, от которой Абрам вздрогнул, как от удара.

— Люди говорят, там, за морем, за Па-де-Кале, начинается большой гембель. Вильгельм теперь уже не так быстро скачет на север, как последние два года. Будто раздумал занимать и жечь дотла чужие земли, хоть это на него и не похоже. — А вот это, видимо, и было целью его визита.

— За новости благодарю, Абрам. О том, что войска Бастарда могут оттянуться с севера к Дувру, не знал. Посидишь с нами? Может, ещё что занятное расскажешь? — обратный переход с протокольно-допросного на нормальный заставил иудея вздрогнуть ещё раз. Как и то, что чужие тени на земле перед ним исчезли по ещё одному взмаху Чародеевой ладони.

— Ты не устаёшь удивлять, княже. Ты знал от том и был готов? — удивление в его голосе победило даже национальный колорит.

— Так голову ж на плечах имею, а не тухес, Абрам. А вот тот Вильгельмов личный маленький гембель у них, думается мне, очень скоро превратится в бо-о-ольшой общий гармидер на весь их остров. И если у тебя ещё осталась там родня, помимо племянников, то им уже почти совсем поздно бежать оттуда сломя голову. Но, пожалуй, могут и успеть. Мой воевода, Гнат Рысь, наверное, подскажет тебе что-нибудь на этот счёт.

— А ты сильно изменился, княже, — задумчиво проговорил старый торговец.

— Сам устал удивляться. Говорю же — посиди с моё, — ровно повторил Всеслав, выдержав пронзительный взгляд старика совершенно равнодушно.

— Ни-и, я старый, но не дурной, — развёл, теперь уже очень осторожно, медленно, руками Абрам.

— Тогда проходи уже, садись за стол, будь моим гостем, а то столпился, как неродной. О делах после поговорим. Вот только даже не знаю, как и быть-то… — озабоченность в голосе Чародея заморозила торговца буквально в полушаге от лавки.

— А шо не так? — напрягся он.

— Та ни, всё так. Да только думаю: вот, представим себе, есть вкусная еда, зовётся она диковинным словом «чебуреки». Но помимо кашрутной говядины есть там и не только. Наши святые книги говорят, что ограничения в пище не касаются странствующих, хворых и кормящих. Об том, что на тот счёт говорит и думает себе Тора — ума не приложу. Но, допустим, может же чудесным образом получиться так, что во всех остальных чебуреках «и не только» есть, а вот именно в тех, что попадут в твои руки — нету? — Всеслав продолжал играть, а я и понять не мог, для чего ему это было нужно.

— Ни слова больше! Замолчи свой рот, ты всё сказал, и даже много! — старик хищно поводил ноздрями большого носа и взгляда от котла с удивительными пирожками не отрывал. — Я — вечный странник, старый и больной! И обречён кормить дикую ораву голодранцев-племянников! И уж если даже ваш миролюбивый Бог дозволяет иногда смотреть вокруг не так пристально, как следовало бы, то наш-то и подавно!