Наши уже не придут 5 (СИ) - "RedDetonator"
«Если любишь свою землю — работай на ней, а не давай её угнетателю. Если любишь своего брата — помогай ему, а не смотри, как его бьют. Если любишь свою страну — борись за неё, а не кланяйся тем, кто её грабит». Это напрямую противоречит учению Ганди, но так просто и очевидно, что ему нечем ответить, при этом не прослыв прихлебателем колонизаторов.
«Англичане говорят, что они „несут цивилизацию“, но они воруют наш хлеб, золото и свободу!» Это постулат, из-за которого к Ежову возникло много вопросов со стороны бомбейской администрации, но повезло, что он не озвучивал его на своих собраниях. Но он распространился через листовки и буклеты, а за них отвечает не Ежов и не его секта, а какие-то «посторонние люди».
После этого этапа работы, наступит следующий, в котором появятся новые постулаты, с немножко другим наполнением:
«Если кто-то говорит, что любит народ, но при этом живёт в роскоши и управляет им, как рабами — это ложь!»
«Неприкасаемые — это наши братья, так же, как крестьяне, торговцы и ремесленники».
«Бог дал нам одну кровь, одни руки, одну землю — почему же мы делимся на касты?»
«Но те, кто сидит во дворцах, кто богатеет за счёт других — это не наши братья. Они не любят нас, а лишь используют — и это главный грех!»
«Если в стране есть богатые, которые не работают, и бедные, которые трудятся день и ночь — это не любовь, а обман».
«Настоящая любовь — когда каждый получает по труду».
«Если ты не работаешь, а живёшь за счёт других — значит, ты вор, и у тебя нет любви!»
«Так жили наши отцы — так будем жить мы!»
Вот за это Николая могут вполне обоснованно закрыть в зиндане или тихо притопить в ближайшей речке.
— Как там толпа? — спросил Ежов у Рамануджана, своего ближайшего и вернейшего сподвижника.
— Толпа настроена решительно, гуру, — ответил он, отвесив глубокий поклон.
Он подобрал его на улице, умирающего от голода и больного, дрожащего от лихорадки. Он вылечил его, выходил, своими руками поил его куриным бульоном, а после этого поселил в гостевую комнату своего особняка.
Ежов очень хорошо разбирается в людях: ему хватило двух задушевных разговоров, чтобы убедиться в фанатичной преданности Рамануджана своему духовному наставнику. Он настолько лоялен, что Николай даже посвятил его в часть своих ближайших планов и дал возможность вести самостоятельные проповеди. И Рамануджан построил у себя в голове какое-то искажённое понимание социализма: он уверен, что уже при социализме удастся построить общество всеобщего благоденствия и справедливости.
— В прошлые разы было точно так же… — с сомнением произнёс Ежов.
— Уверяю вас, благословеннейший, — зачастил Рамануджан. — В этот раз всё будет иначе!
Николаю нужны были бесчинства и беспорядки. Желательно с массовыми жертвами. Желательно среди индусов.
Для этого он уже в четвёртый раз проводит «спонтанные» митинги по различным поводам. В этот раз он использовал подвернувшегося Ганди, который сам напрашивался на публичные дебаты. Только вот Ежов, до сегодняшнего дня, не был уверен, что сможет аргументированно развалить линию защиты своего главного оппонента. Но сегодня с утра ему пришла в голову мысль: «А зачем устраивать диалог, если можно устроить монолог?»
Ганди пришёл на громкий публичный вызов, наверное, приготовил очень много аргументов и контраргументов, но успел озвучить лишь несколько из них, после чего был грубо прерван Ежовым и больше не смог вставить и слова.
Второй раз Махатма на такое не клюнет, больше публичных дебатов с ним у Ежова не будет, поэтому Николай очень надеется, что сегодня прольётся кровь. Желательно литрами.
— Возьми с собой ближних любящих и иди распалять толпу, — велел Ежов. — Если толпа сама не начнёт, то ты знаешь, что делать. Сегодня можно.
— Слушаюсь и повинуюсь, гуру… — вновь глубоко поклонился Рамануджан, после чего поправил сокрытый под халатом пояс с кобурой и покинул покои.
«Они сразу подумают на меня», — задумался Николай, меря шагами свои покои. — «Да и Ганди не упустит возможности ткнуть в меня пальцем и обвинить в том, что это по моей вине на улицы Бомбея пролилась кровь».
Это значило, что ему уходить из города прямо сейчас — если что-то начнётся, он уже будет в безопасности, а если ничего не начнётся, то он просто поедет медитировать на берег озера.
Николай залез в свой четырёхлитровый «Бентли», в котором его уже ждали водитель, по совместительству телохранитель, а также его женщины.
— Едем на озеро, — приказал он водителю.
— У нас будет пикник? — спросила Шакантала.
Она новенькая, из обеспеченной семьи — прониклась учением Ежова и сбежала из дома. Отец с братьями нашли её в Бомбее, в доме Ежова, а тот решил проблему просто — заплатил очень серьёзный выкуп, удовлетворивший родственников полностью и чуть-чуть сверху.
— Лучше, — улыбнулся Николай.
Чандра и Кири похотливо захихикали.
Обе успели родить ему по двое детей, а Шакантала только недавно оказалась в положении.
Махатма Ганди критикует его за эту «безнравственность» — Николай живёт с шестью женщинами в одном доме, не женился ни на одной из них, завёл с ними одиннадцать детей, что, вообще-то, должно порицаться индийским обществом. Только вот у Николая полноценная секта примерно на четыреста тысяч человек. Только в Бомбее у него около восьмидесяти тысяч последователей разной степени приверженности. А сочувствующих и, что немаловажно, завидующих ещё больше. Ведь если завидуешь, значит, хочешь так же…
Водитель-телохранитель коротко кивнул и дал знак грузовику с телохранителями.
Вслед за «Бентли» Ежова поехал военный грузовик, в кузове которого находилось четырнадцать вооружённых автоматами и одним пулемётом охранников из членов секты.
«Любовь любовью, а безопасность важнее», — подумал Николай, поглаживая Шаканталу по округлившемуся животу.
*6 декабря 1937 года*
— А куда мы едем? — спросила Маниша, ещё одна женщина Николая.
— На усадьбе стало небезопасно, поэтому мы едем в надёжное место, — ответил Ежов.
Его озёрная усадьба хорошо известна колониальной администрации, поэтому очень скоро сэр Роджер Ламли, 11-й граф Скарборо, губернатор Бомбея, пошлёт за Ежовым солдат из 4-го бомбейского полка гренадеров или из 2-го гуркхского полка. Скорее всего, из последнего — гуркхи лучше всего подходят для подавления подобного рода восстаний, ибо безжалостны, потому что чужеземцы и терять им тут нечего.
После того, что случилось в городе, Николая может ждать лишь скорый суд, на котором его приговорят к смертной казни.
Наконец-то, его кропотливая работа дала плоды — Рамануджану даже не пришлось ничего делать — сектанты «Прем марг» накопили достаточно ярости и вышли на улицы с намерением изгнать англичан из родного города.
Кровь пролилась почти сразу, когда полиция попыталась остановить многотысячную толпу. Сектанты заготовили топоры, серпы, багры, дубинки с гвоздями, переделанные кухонные ножи (1) и прочее оружие ближнего боя, чтобы было чем ответить полицейским.
Восставшие пошли по центральной улице, собирая маленькие ручейки единомышленников с соседних улиц — к моменту, когда почти что стихийное шествие добралось до квартала белых людей, толпа насчитывала примерно сто пятьдесят или даже двести тысяч человек. Взрослые мужчины, женщины, старики и даже дети — все присоединились к шествию, по своей воле или были захвачены толпой в поток.
Расстреливать их начали сразу после того, как восставшие разобрались с полицейским патрулём, прибывшим на вызов от неравнодушных жителей. Патруль начал стрелять в ответ на бросаемые камни, после чего был смят и растерзан.
Это была ключевая ошибка администрации, возможно, главная — если бы патруль не стрелял, шествие могло бы закончиться ничем. Но полицейские начали стрельбу, пустили толпе кровь, а затем обагрили её руки своей.
А дальше разъярённая толпа ворвалась в район Колаба, начала громить магазины и кафе — те, кто успел завладеть едой, ломанулись сквозь толпу обратно к своим голодающим семьям, что перевозбудило тех, кто шёл позади. В результате большой давки, погибло не меньше тысячи человек, но это лишь приблизительные данные, как и общее число восставших.
