Собиратель земель (СИ) - Старый Денис

Поэтому смерть даже одной тысячи киликийских воинов — это тайное счастье императора, настолько тайное, что опасно этим делиться хоть с кем-то.

Чуть иначе сложилась судьба французского короля, который дошел без особых приключений и только с санитарными потерями до Антиохии. Но французское войско разлагается, теряя управляемость. Как докладывают императору, дело не в сражениях, или же в том, что франки сами по себе недисциплинированные, а в нерешительности воевать короля франков Людовика. Разлад в королевской семье влияет на все войско.

Но эти мысли василевса лишь отголосок недавнего доклада. А теперь же император общался с императрицей.

— Жена моя, чего же ты грустишь? Разве не понимаешь, что почти все, что происходит, нам на пользу? Моя империя может воспользоваться ситуацией, и мы упрочим свое положение в Азии, — взывал император к супруге Евдокии. — Или ты скверно чувствуешь себя? Вновь тошнит?

— Нет, нет, муж мой возлюбленный, — с некоторым надрывом, силясь не заплакать, отвечала императрица. — Все правильно ты говоришь, и я желаю нашей империи счастья и процветания.

— И оно будет. Я чувствую Божью благодать, которая, наконец, вновь пришла на ромейскую империю. Ты, жена моя, вынашиваешь ребенка, венецианцы молчат и не собираются пока воевать с нами. Паписты умирают, воюя с мусульманами. Я рад подобному. Но скажи мне, сколько еще серебра ты готова подарить сербам? Они и без того в снах видят ослабление моей державы и приобретение своей независимости, — вдруг, лицо василевса стало предельно серьезным, даже мрачным и он резко отвернулся. — Полторы тысячи марок только за последний месяц были переданы тысяцкому Братства Геркулу. Тобой переданы!

Евдокия растерялась. Только что она чуть ли не плакала, пять минут до этого женщина сдерживала так и рвущееся веселье, теперь ей хотелось сбежать и спрятаться где-нибудь в укромном уголке императорского дворца. Перепады настроения — это нормальное явление для беременной женщины. Вот только перед мужчиной подобным не оправдаешься. И как не гнала слезы императрица, они предательски появлялись.

Евдокия знала, что о ней ходят разные слухи, но главная сплетня — это любовная связь с воеводой Братства. Нобилиссим Никифор заверял, что никто не должен знать о том случае, когда Евдокия дала волю своим эмоциям и сама пришла к воеводе Владиславу. Более того, были найдены те, кто эти слухи распускает. Евдокия не знала, но с некоторыми людьми, которые особо громко кричали о новой распутнице Феодоре, случился «несчастный случай». Ведь это несчастье — заполучить удар ножом в сердце?

Любила ли она воеводу? Императрица Евдокия даже себе не ответит. Оставался какой-то образ, замешанный на тоске по родине. Влад — молодой, энергичный, не по годам умный мужчина. Воспоминания о их близости не выходили из головы императрицы. Но, любовь ли это? Скорее, нет. Вероятно, это сравнение с тем, что она чувствует, скорее, не чувствует, к своему мужу. Не будь той встречи с Владом, не случись той искренней страсти, Евдокия и не знала бы, что такое бывает. А, если не знаешь, так и тосковать о потерянном нет смысла.

Нет, Мануил, как считается в обществе, любил свою жену. Иные говорят, что даже чрезмерно, теряя мужскую гордость и потакая императрице Евдокии во всем. Ей завидовали. Мало того, что василевс красив, статен, молод. Так это еще и, если не самый могущественный правитель в Европе, то уж точно один из них. Считалось, что богатства императора несметны. И даже самые верные и приближенные к трону люди не догадываются, сколько сотен талантов золотом спрятаны во дворце правителя. Невдомек им подумать и посчитать, что в казне не так уж и много денег.

— Кто выдавал тебе серебро? Никифор? Не слишком ли я его приблизил к себе? — говорил император, продолжая демонстративно отворачиваться.

— Василевс, чем же я провинилась? — спросила Евдокия дрожащим голосом. — Ты повернешься ко мне? Или я могу считать, что неугодна тебе?

Император молчал. Он боялся поворачиваться. Боялся потому что знал, что сразу растает, не может он отчитывать Евдокию, любит, или даже не так… он болеет ею.

— Я не против того, что ты помогаешь Братству. Но пойми же! Это политическое дело. За каждую помощь нужно требовать отдачу. Почему они до сих пор не на границе моей империи и не отражают набеги сельджуков, которые участились? — говорил Мануил, все же повернувшись к жене.

— Я поняла тебя, василевс, — покорно, опустив голову, говорила Евдокия.

— Не смей меня наедине так называть! — выкрикнул Мануил. — С тобой я муж.

Император сделал два шага в сторону жены, протянул руку и нежно, с трепетом держа голову Евдокии за подбородок, побудил женщину поднять глаза. Он смотрел на нее и не мог налюбоваться. Не особо разбираясь, что их разговор происходит в одной из комнат во дворце, где происходят церемонии разного толка, мужчина стал раздевать жену. Еще не так и виден живот, вовсе его не заметно, будто бы и не беременная, а лекари не запрещают любить жену, так что…

— Мануил, муж мой, ну, не здесь же, — ворковала Евдокия, готовая почти на все, чтобы больше не возвращаться к опасному разговору. — Ну, хорошо, я сама разденусь…

Евдокия пока не понимала, частью какой игры становится. Никифор не прост, как и многие при дворе василевса. Здесьимеет место быть такое правило, что каждая партия всегда перестраховывается на случай скоропостижной смерти василевса. И есть люди, которые сделали свою ставку на Евдокию и на того, кто сейчас жил в ее утробе.

Того, что Никифор знал об императрице, считалосьдостаточным, чтобы иметь, в случае чего, управляемую регентшу при малолетнем правителе. Сам нобилиссим свел Евдокию и воеводу Влада, чтобы иметь не только компромат на императрицу, но и заручиться поддержкой Братства.

Что такое три тысячи воинов-братьев, которые сейчас собраны и крайне интенсивно обучаются на сербской земле? Это вероятность государственного переворота или же защита для правителя. Тем более, что Никифор не один, есть целая партия, которая, в случае будь какой ошибки василевса, готова действовать жестко.

— О! А ты слышала, в чем французский король Людовик обвинил свою распутную жену Алианору? — отдышавшись от быстрого, и для Мануила эмоционального, акта супружеских обязанностей, говорил император.

— Нет, муж мой, — отвечала Евдокия, спешно прикрывая наготу платьем.

Ей было неудобно находится в неглиже перед Мануилом, даже неприятно.

— Она изменила королю с воеводой Братства! А еще она понесла дите… скорее всего, от воеводы. Правда, он оказался не единственным, с кем она возлегла. Если бы не дите, так и не раскрылось бы ужасное грехопадение. А так королева вытравить хотела плод греха, а королю донесли об этом лекари, — рассмеялся император, но сделал это театрально, отслеживая при этом реакцию жены.

Платье упало на пол, глаза стали наполняться влагой, но женщина смеялась, делала это, скорее, истерично, будто с ума сошла. Мануил удовлетворился увиденным, не понял, что Евдокия через смех даже не плакала, она орала, вот только делала это не наружу, а кричала внутри себя, что еще сложнее и болезненнее.

Любовь? Ревнует Владислава? Нет! Она почувствовала, что стала одной из, а не единственной, с кем преступил мораль воевода.

Я сидел за столом и смотрел на людей, которые оченьхотели со мной поговорить, да еще и настаивали, что встреча должна состоятся тайно. Смотрел и почти ненавидел переговорщиков-хитрованов.

Нет, они мне особого зла не сделали, пока. Но есть и их вина в том, что я все еще нахожусь во Владимире. Их же вина и в том, что развязалась очередная усобица и погибло много русичей, которые могли пригодиться для иных дел, для усиления Руси и ее экспансии.

Без меня происходят тектонические события, которые многими даже осознаться не могут. Да чего там, многими… никем. Разве же есть на Руси те, кто понимает значимость всех людей, прибывающих на мои земли? Огромные обозы, словно великое переселение народов, будто кочует большая Орда, вошли на земли Владимирского княжества.