Ольга Чигиринская - Ваше благородие
Кой черт далеко — здесь, в двух шагах, у каждого из них в кармане. Арт слушает, как завороженный. Как кролик перед удавом. Не отлипает от советского капитанишки. Капитанишка наступил на его самую любимую мозоль и артистически на ней танцует, хотя и сам этого не знает.
-…И пусть вовеки не быть возврату, и все кругом застелила тьма —
Покуда плыть хорошо фрегату, пирату жить хорошо весьма.
Никто стихии не одолеет — ни я, ни люди, ни корабли,
Но я не сгину, покуда тлеет во мгле страданья огонь любви.
И я мечтаю, чтоб он пожаром стал и объял бы моря…
Но ты, Мария, не плачь, пожалуйста, — это просьба моя.
Одна, но есть еще и вторая — к концу последнего дня
Скажи священнику, умирая, о том, что помнишь меня…
Да, смерть еще далеко…
Все еще впереди…
Не плачь…
На этой ноте отзвенела гитара, закончилась песня, завершился день. Все было предрешено и необратимо, записано в господень organizer. И необратимость будущего, сама мимолетность последнего мгновения тишины делала его, это мгновение, нестерпимо прекрасным и светлым. И каждый вобрал в себя света сколько смог, предчувствуя наступление ночи, и не ожидая от нее ничего хорошего чисто инстинктивно, хотя и думая, что рационально. И это последнее мгновение они все прочувствовали, попытались слегка затормозить и просмаковать, как бывалый курильщик смакует, растягивая, последнюю сигарету, если знает, что впереди — долгие дни без курева.
Потом Лебедь сказал:
— Ну, спасибо, капитан. Поеду водка пить, земля валяться.
Все начали расходиться. Майор сунул руки в карманы и зашагал вниз по склону, к перекрывшим дорогу БМД. Глеб, сунув гитару Васюку, решил его проводить до машины.
— Не бери дурного в голову, а тяжелого в руки, — сказал ему Лебедь на прощание. — Пока. Завтра я вас сменю.
Его «Уазик» выехал за ворота и покатился по «серпантину» обратно, в Гурзуф.
8. Непонятности
Над всей Испанией безоблачное небо…
Сигнал к началу войны 1936 года в Испании.29 апреля, Москва,1946
Иконостас был собран в полном составе.
Пренеприятнейший (который, разумеется, себя пренеприятнейшим не считал, а полагал, напротив, милейшим человеком и радетелем о благах державы) слушал Маршала с пристальным вниманием. Остальные, напротив, занимались кто чем — рисовали в блокнотах чертей, что ли? За исключением Молодого, который молодым, конечно, тоже не был. Было ему хорошо за пятьдесят, но, как доказал в своей впоследствии подтвердившейся лжетеории Эйнштейн, все в мире относительно. Относительно самого Пренеприятнейшего и особенно — относительно Генерального, Молодой был еще каким молодым!
— Так тебя понимать надо, что наши войска Крым заняли? — спросил Пренеприятнейший.
— Территория Восточного Средиземноморья контролируется, — подтвердил Маршал.
— Тогда пора, вроде, приступать ко второй части плана, — «Пренеприятнейший» обратился к «Видному липу». — Пора ведь? Это по вашей части, товарищ К?
— Ох, пора, — кряхтануло Видное Лицо. — Сколько там, на Острове, задержано белогвардейцев?
— Тысяч пятьдесят, — сказал Маршал.
— Так, стало быть, потребуется пятьдесят эшелонов, — навскидку сказало Видное лицо. — Так это ж чепуха, капля в море.
— Не следует забывать, что будут новые… поступления, — напомнил «Окающий». Кстати, говорят, что этот… Лучников у тебя на Лубянке?
— А кто говорит? — перехватил вопрос «Замкнутый».
— Да… Слухом земля полнится, — отшутился «Окающий».
—Ай-яй-яй,… (отчество «Окающего»), да как же вы разным глупостям-то верите? Нет у меня никакого Лучникова. В бегах Лучников…
— Ничего… — отрубил «Пренеприятнейший». — Поймаем! И не таких ловили…
«Видное лицо» ничем себя не выдало. Ловите, братцы, ловите! Может, и впрямь кого поймаете… — он представил себе, какими эти две рожи будут завтра — Маршал и «Пренеприятнейший». И «Окающему» тоже перепадет говна-пирога…
Уже сейчас он наметанным ухом подмечал неуверенные нотки в голосе Маршала. Остальные не подмечали, а если и подмечали, то относили на счет своей значительности. Но мгновениями его охватывал холод: а что, если не рассчитал? Если крымцы и впрямь окажутся сущими бабами и позволят себя отыметь ни за так, за здорово живешь? Ох, и думать об этом не хотелось.
— Все-таки не хотелось бы никакого насилия, — тихо вставил Молодой. — Как-нибудь помягче, что ли. Какой-нибудь консенсус найти…
— Любишь ты… (имя Молодого), всякие мудреные слова, — шутливое неодобрение сквозило в словах «Окающего», но звучало оно где-то на грани, на которой, при желании, могло сойти за настоящее.
На том и строились отношения, пронизанные страхом и ненавистью: на игре оттенков, на тончайших непонятностях и двусмысленностях, где каждый шаг можно было истолковать так — а можно и этак, и все старались употреблять слова, смысл которых был не менее, чем трехзначным — чтобы в случае чего, отпереться: нет, я ЭТОГО не говорил, а если и говорил, то СОВСЕМ ДРУГОЕ имел в виду, а если и ЭТО имел в виду, то хотел уж точно ТРЕТЬЕГО, а ЧЕТВЕРТОЕ сделал, а ПЯТОГО ждал, а ШЕСТОЕ…
— Народной любви хочет… — буркнул «Пренеприятнейший», — Девка красная…
Краем сознания «Видное лицо» отметило эту реплику «Молодому», но ход его размышления не прерывался.
Если верить Востокову, Чуфут-Кале начал сопротивляться еще днем. Да, очень кстати какой-то болван сбил Чернока, очень кстати. Теперь — добиться от Востокова «Красного пароля», наверняка ребята из Чуфут-Кале постараются сами передать «Красный пароль», но — чем черт не шутит, вдруг у них не получится?
Без сомнения, Маршал рассчитывает на то, что Чуфут-Кале будет раздавлен в ближайший час. Спит и видит, как туда подвозят тяжелые тонны взрывчатки и равняют скалы с землей — вместе с вырубленной в них военной базой и ребятами, ее защищающими. Неожиданно Видное Лицо прониклось к этим белогвардейцам теплой симпатией. Держитесь, ребята, держитесь! Вам бы только до утра досидеть, а там уж — поднимется весь Крым… И идиот-Маршал, а вместе с ним и его шеф, Пренеприятнейший, на утреннем заседании полетят из Политбюро вверх тормашками. А на их место сядет он — Миротворец, Воссоединитель, умница, красавец, страж правды и порядка — только бы все получилось как надо! Но вся прелесть ситуации заключается в том, что даже если не все получится как надо, то он, Видное Лицо, ничем не рискует. Востокова и Сергеева — в расход, от мертвых никто ничего не узнает — и голова цела.
Маршал опять что-то трепал: об авианосцах «Минск» и «Киев», взявших под контроль Феодосийскую и Севастопольскую бухты, о двух мотострелковых дивизиях, высаженных в Севастополе, Керчи и Феодосии, о «голубых беретах», контролирующих аэродромы… Честно говоря, Маршала бы уже сейчас здорово тряхнули, если бы о Видное Лицо, оторвал от стула задницу и сказал, все, что ему стало известно по секретным каналам — от полковника Сергеева и других агентов в Крыму. Но ему не нужно было, чтобы Маршала тряхнули, а Пренеприятнейший, в свое время торопивший начать присоединение, и торпедировавший кузенковскую идею мирной, постепенной ассимиляции, остался цел. Ах, Марлуша, знал бы ты, в чью дудочку играешь… Он вспомнил доклад Сергеева: что Марлен нес в свой последний вечер в гостинице Третьего Казенного Участка, какую-то бредятину об Основополагающей… Он потом прослушал записи, а сейчас вдруг неожиданно подумал, что Марлен был, в сущности, прав — наверное, допился до настоящих откровений. Основополагающая крутит нас всех, вопреки разуму и воле — вот ведь, и полтора месяца назад в этом кабинете было принято самое кретиническое из решений, возможных в данной ситуации: оккупировать Крым. Причем вдвойне кретинизмом было маскировать эту оккупацию под военно-спортивную игру. Еще бы бантики десантникам налепили и танцевать приказали! И сам он, «Видное Лицо», голосовал ЗА этот идиотизм — а попробовал он проголосовать против, или еще того хуже: встать и сказать: что за бред вы несете, товарищи?! И сколько еще народу в этом кабинете было ПРОТИВ? Молодой — тот наверняка. Этот всегда в душе против всяких оккупаций. Но голосует исключительно ЗА — консенсус-то ему нужен в первую голову с нами! Окающий — скорее всего тоже против: привык харчиться из крымских супермаркетов, ездить под предлогом переговоров в Ялту. «Замкнутый» — по большому счету, тоже ПРОТИВ — присоединение Крыма играет на руку только Пренеприятнейшему, а зачем Замкнутому такой конкурент, если Замкнутый — без пяти минут Генеральный, и только дожидается какого-нибудь сердечного приступа. Один Пренеприятнейший — ЗА: еще бы, шило в жопе, не терпится потеснить Замкнутого на его посту. Но ситуация такова, что высказаться ПРОТИВ оккупации Крыма — значит быть ПРОТИВ генеральной линии. И выходит, что Пренеприятнейший один, вооружившись Генеральной — ЗА, а за ним разная мелкая сошка вроде Седого, Тихого, Незаметного, Тугодума… И вот — они уже большинство голосов, а тебе ничего не остается, как и свой голос прибавлять к этому венику, и получается — ЕДИНОГЛАСНО. Все как один — а на самом-то деле, и впрямь ОДИН!
