Ольга Чигиринская - Ваше благородие
Они возвращались на Родину. Разгромленные, разбитые, ошеломленные своим поражением и неожиданным поворотом мировой оси, колебанием твердой и понятной земли под ногами, возвращались, униженные зряшностью своих смертей и той легкостью, с которой беляки сами похерили свою победу — словно это хобби у них такое, воевать, а потом, победив, сдаваться…
Но многие возвращались задумавшимися.
Брось, я никакой здесь неудачи не вижу.
Будь хоть трубачом, хоть Бонапартом зовись.
Я ни от кого, ни от чего не завишу.
Встань, делай как я, ни от кого не завись.
Итак, песня уже была готова, структура ее была ясна, мелодия — отточена. Она была не просто песней, но диалогом. оставалось решить, кому же поставить в диалоге точку…
Глеб решил. И записал:
И, что бы ни плел, куда бы ни вел воевода —
Жди, сколько воды, сколько беды утечет.
Знай: все победят только лишь честь и свобода.
Да, только они — все остальное не в счет.
Сеген-мишнэ Шимон Файнштейн нашел Верещагина в бойлерной.
— Вроде бы отопительный сезон уже закончился, — сказал он, вытирая мгновенно вспотевший лоб. — Товарищ, не в силах я вахту держать. Есть еще такая карикатура прошлого столетия — «Верещагин занимается самосожжением».
— Не смешно. — Артем отправил в топку еще одну пачку бумаги, поковырялся кочергой.
— Как ты тут не загнулся… — Файнштейн снова вытер пот. — Я принес тебе ксиву.
— Давай.
— Отчего умер твой унтер? Это действительно несчастный случай?
— Бестактный вопрос, Семен. Я же не спрашиваю, что сделали арабы с твоим старшим братом.
— С-сука, — лицо сеген-мишнэ напряглось. — Держи свою ксиву. Вот авиабилеты.
— Большое спасибо алуф-мишнэ Гальперину.
— Большое на здоровье.
Артем пролистнул свой паспорт, полюбовался двумя туристическими визами — австрийской и израильской. Австрийская выглядела респектабельнее.
Из паспорта выпал маленький прямоугольничек картона. Визитная карточка. Атташе по торгово-финансовым вопросам, посольство Израиля, Вена.
— А это еще что?
— Если у тебя возникнут трудности, — спокойно объяснил Файнштейн. — Появляйся. Тебе помогут.
— Какого рода трудности?
— Ну, скажем, с работой…
Прямоугольничек картона полетел в топку.
Семен вздохнул и достал из нагрудного кармана еще один, точно такой же.
— Картон «кашмир» — очень дорогой материал для растопки, — сказал он. — Это совсем не то, что ты имел в виду. Не вербовка. Тебе действительно помогут с работой, услуга за услугу. Ты сдержал свое слово. И вылетел из-за этого из армии. Должен же старый стервец Рабин компенсировать тебе твои неприятности.
— Работа не в разведке?
— Где скажешь… Совет: как только появишься, сразу скажи, что хочешь в МОССАД. Тебе тут же подыщут что-то другое.
— Ну?
— МОССАД не берет добровольцев.
— А Эли Коган?
— Вот после него и не берет.
Верещагин спрятал визитку в задний карман джинсов. Бросил в топку последнюю пачку листков, пошуровал кочергой, подождал, пока прогорит, потом выгреб золу в ведро.
— Что палили, если не секрет?
— Письма.
— Угу. Знаешь, как на хибре «Сжигаю мосты»? Очень красиво: «Агешер нисраф». Запомни.
— Постараюсь. Окажи мне еще одну услугу, помоги встать и добраться до квартиры.
— Всенепременно. Слушай, я думал, что на сломанную ногу обязательно накладывают гипс…
— Не обязательно. От гипса мышцы теряют тонус.
— Он думает о тонусе… Думай лучше о своем тухисе.
— А что о нем думать… Через три дня я его отсюда увезу “Австрийскими авиалиниями”.
* * *— Я жду, — сказал он. — Как прилетаю, так сразу начинаю ждать.
Самолет компании «Austrian airlines» подрулил к терминалу. По эту сторону стойки таможенного контроля начал скапливаться народ.
— Позвони мне сразу, — попросила Тамара. — Обязательно.
— Конечно.
Мучительно. Сорок минут до отлета, а говорить не о чем.
— Куда ты потом?
— Еще не решил.
Хоть бы поцеловал. Раз в жизни наплевал на свою джентльменскую повадку и не постеснялся на прощанье поцеловать ее — пусть даже на людях.
Аэро-Симфи, ворота миров. Встречи и прощания. Долгие проводы — лишние слезы…
Верещагин оглянулся на табло, высвечивающее время до отлета, скользнул невидящим взглядом по окружающей публике, прижал Тамару к себе и поцеловал в губы — длинно и жадно. У таможенной стойки рейса на Париж зааплодировали.
Тамара смутилась, отступила на шаг назад. Еще секунду они не разнимали рук.
Таможенный контроль. Да, сэр. Проходите, сэр.
Он оглянулся, помахал рукой и исчез в квадратном проеме терминала.
В зоне по ту сторону таможенного контроля на последние крымские тысячи Верещагин купил бутылку “Реми Мартен” с доставкой и заполнил карточку на имя Фаины Абрамовны Файнштейн, посольство Израиля.
Вечером в бахчисарайской квартире зазвонил телефон.
— Артем, ну что? Как ты?
— Прекрасно. Тащиться в город не было сил, я заночевал в отеле аэропорта. Ты смотрела вечерние новости? Ты знаешь, что случилось?
— Нет, — Тамара похолодела, представляя себя что-то бесповоротное…
— Месснер в одиночку без кислорода поднялся на Эверест!
Примечания
1
Стихи М. Щербакова. Конечно, где-то это свинство, и следовало бы мне самой сочинить стихи для Глеба, но лучше я не умею, а хуже — не хочу. У Стругацких Банев тоже сочинил песню Высоцкого, массаракш.
2
Перифраз строчки из Огдена Нэша. “Грех упущения — менее гласный, но зато он самый опасный, что причиняет истинны страдания”.
