Всемирная выставка в Петербурге (СИ) - Конфитюр Марципана
— «Можно мирно»! — Перебил его Нечаев. — Вот! Охранке удалось обвести вокруг пальца даже вас, основной боевой актив русской интеллигенции! А что говорить о народе! Усыпили, успокоили... Рассказали сладенькую сказочку... Ничего не надо делать, сидите смирно, вам рабочий Мишка всё устроит! Вместо того, чтобы покарать губернатора, который приказал выпороть целую волость, стонущую от непосильных поборов, вы бегаете за парнем со стройки, уговариваете его стать русским царём и ложитесь спать, полные розовых мечтаний! Это, что ли, революция?!
Венедикт обескураженно молчал. То, что составляло его мир, его надежды весь последний месяц, было полностью разрушено. Нечаев говорил совершенно логично. И как только сам Венедикт не додумался до всего этого?! В самом деле, позволил усыпить свою революционность! Позволил связать по рукам и ногам самой древней и жалкой верёвкой — и сам не заметил! Уж не в том ли было дело, что ему очень хотелось сыграть некую особенную роль в преображении России?.. Через сорок лет сказать потомкам: «А вы знаете царя Михаила, с которого новая жизнь началась у нас? Я отыскал его! Без меня его бы не было! Я автор»...
— Не горюйте, я вас не виню, — сказал, меж тем, Нечаев, сбавив тон. — По вам видно, что вы революционер самый настоящий, горячий, искренний. Только заблудившийся немного. А вот ваши товарищи, быстренько решившие свернуть террор в преддверии воцарения «добренького батюшки царя», оказались не теми, на кого может уповать страдающий русский мужик! Теперь и понятно, почему вы оказались за бортом этой организации. Вы слишком настоящий для неё! В вас так много духа борьбы, что вы просто не можете уживаться с этими благодушными дамочками в чепчиках, играющими в революцию как в куклы! Может быть, они поняли это... А может, просто самоуспокоились настолько, что решили распустить организацию, почивать на лаврах и ждать, когда всё разрешится само или с помощью этого Михаила.
— Логично... Быть может... Вы правы...
— Я прав. Поверьте, юноша.
— Признаться честно, вы меня обескуражили.
— А вот зря вы так! — Сказал Нечаев. — Чуть что не по вам — и сразу сдаётесь, да?! Нет уж! Это не по-нашему! С таким настроем-то империи не сковырнёшь! Я вот девятнадцать лет сидел в тюрьме, а до этого ещё двенадцать! И не обескуражился, ничего.
— Ну вы-то герой настоящий...
— Да бросьте! «Героем» может стать любой идейный человек. Надо просто действовать последовательно.
— И какова же, по вашему мнению, должна быть теперь последовательность моих действий? — Спросил Венедикт.
— Да всё просто. Убить его.
— Как?!
— Любым способом.
— Да нет, я не про это... Для чего нам... казнить Михаила? Он ведь не чиновник, не при власти... Он не сделал ничего дурного...
— Сделал. Он мешает революции. Ведь я уже сказал, что он питает глупую сказочку про доброго царёчка, усыпляет революционный инстинкт массы.
— Неужели вы считаете, он в сговоре с Охранкой?
— А неважно. Может быть, и не сговаривался. Может быть, его используют вслепую. Так или иначе: объективно он работает в их пользу! В их, не в нашу! И потом... Неужели вы думаете, этот Михаил и в самом деле стал бы царём для рабочих? Ну что за наивность! Неужели вы не знаете, как власть портит людей?! В лучше случае, в первые дни он попытался бы заботиться о народе! Быстро понял бы, что это не так просто и не выгодно — и стал бы просто царствовать для себя, как и сотни царей до него...
— Да, но... Он хороший человек, мне показалось... Знаете, он спас Веру Николаевну во время пожара!
— Нет смысла смотреть на индивидуальные доблести и преступления каждой отдельной личности, — отрезал Нечаев. — Мы должны видеть глубже! Глядеть в его суть! Важна объективная роль Михаила, а не какие-то его личные добренькие поступочки, понимаете?..
— Ну...
— Только не говорите, что изнеживающее чувство дружбы для вас важнее блага нашего народа!
— Нет, конечно! — Встрепенулся Венедикт. — Но вы считаете... Вы, значит, полагаете, что ликвидация Михаила пойдет народу во благо? Его ведь так любят... О нём говорят... Он стал в моде...
— Вот потому и во благо! — Ответил Нечаев. — Массы чересчур расслабились, уверовав в скорый приход царя народного. Нужно этот сладкий сон разбить! Нужно дать им понять, что благополучие трудового класса возможно лишь после свержения всякой монархии! Мы должны возбудить в массах революционный энтузиазм — ради них же самих!
— Если Михаил погибнет, все решат, что это царские ищейки его убили...
— Вот и славно! Большой шанс на революцию! Если заводские мужики, услышав о гибели своего кумира, двинутся на Зимний и прикончат там последнего оставшегося немца по фамилии «Романов», я смогу сказать, что прожил жизнь не зря! А вы?
— Ну... Да...
— По-моему, это блестящий шанс и для нас, и для всей страны, — торжественно проговорил Нечаев. — Понимаю, что вам жалко Михаила, как своё открытие, если можно так сказать, свою придумку. Но вы видите: я предлагаю использовать эту личность для начала революции куда более полезно и эффективно, чем вручать ему, неразумному, власть над всеми нами!
— Вероятно...
— Это чудо, что мы встретились.
— О да! Вы герой для меня! Никогда и не мечтал с вами общаться!
— А я и не мечтал найти такого подходящего человека для ликвидации этого Михаила, как вы, Венедикт.
— Я?!
— Конечно.
— Вы знакомы с ним. Знаете внешность. Умеете вызвать его доверие. Имеете опыт в его розысках и знаете уже, в каких районах он обычно околачивается. Ваш товарищ тоже в этом сведущ, — и впервые за весь разговор Сергей Геннадьевич обратил внимание и на Федю.
— Я сведущ, — сказал тот с готовностью. — Вы только не забудьте про галоши.
— Не забуду, — ответил Нечаев и ласково улыбнулся. — Приходите завтра оба вот сюда...
С этими словами он вытащил листок бумаги с заранее указанным адресом, датой и временем.
— Что там будет? — Спросил Федя.
— Учредительный съезд новой партии.
— Партии?
— Да. Настоящей революционной партии, который предстоит перевернуть всю Россию. А не кучки розовых мечтателей вроде той, где вы крутились прежде.
***
Учредительный съезд партии марксистов-народников — да, так её, не мудрствуя лукаво назвали! — проходил средь бела дня в какой-то квартире на Пятой Рождественской улице. «Уж не арестуют ли всех скопом? Больно людно!» — шепнул Федя Венедикту. «Я думаю, Нечаев дело знает», — ответил тот. Сегодня он был ещё больше очарован своим новым-старым знакомым.
Говорил Нечаев вещи очевидные, но не всеми почему-то понимаемые пока что: что революция в России назрела и непременно случится в ближайшее время; что к ней необходимо готовиться, наращивая своё влияние во всех сферах жизни, а больше всего — в нелегальных; что мирную борьбу придумали подкупленные Охранкой провокаторы, глупцы и соглашатели; и что террор, наконец, это главное средство сегодняшней интеллигенции.
— Мы доделаем то, чего не доделали в восемьдесят первом году, — объявил под конец лидер партии. — Очистим от царизма землю русскую. Сперва Михаил — будь он правда член этой семейки или же самозванец, нам всё едино. Затем — сам Сергей. И тогда уж — республика!
— Как во Франции! Конвент и гильотина! — Крикнул кто-то.
— Нет, буржуазные порядки, разнаряженные в греческие тоги, нам не нужны, — отозвались из другого конца комнаты. — Республика должна быть всемирной, социалистической и рабочей.
— Почему это рабочей? А крестьяне?
— Трудовой класс — единый!
— О России надо думать! Нам нет дела до всемирных учреждений! Немцы ваши не указ нам! Что проку с этих болтунов, если они и понятия не имеют о крестьянской общине?!
— Крестьянская община отмирает...
— Вот и нет!
— Это устаревший инструмент, насильно сохраняемый государством для того, чтобы держать крестьян в узде...
— ... Однако ж это и ячейка социализма одновременно! Ведь давно уже доказано...
— Оставьте! Только не надо заводить старую песню о якобы бунтарском характере русского мужика! Показал он свой характер... Что, в народ не находились?
