Владимир Коваленко - Боевые паруса. На абордаж!
Шестой набрал в грудь побольше воздуха. Задержал дыхание и принялся наводить мушкет. Стрелять решил в грудь — лишний шанс повредить бумаги. Вот строй чуть открылся… Палец нажал на спуск, но лишь сухой стук осекшегося курка разорвал воздух. Порт! И воздух влажный после дождя. Отсюда и осечка. Пришлось обновить затравку на полке, снова взвести курок.
Объект уже говорит с адмиралом, теперь речь идет не о практической пользе от убийства, лишь о чести Гардуны. Орден выполнит заказ. Точней, три заказа: свой и два чужих. Кто-то получит шальные деньги, не работая… Что ж, это можно считать милостыней — или задатком для тех, кто, быть может, со временем достигнет должной сноровки и получит предложение о вступлении. Могут и не пожадничать: сейчас цель любому эспадачину встанет слишком дорого. Севильскому командорству, и то придется залечь на дно. Целиком, и не меньше, чем на месяц.
Объект лезет за пазуху. Палец выбирает холостой ход.
— Адмирал! На крыше!
Рука Шестого не дрогнула. Зато адмирал сделал шаг вперед — чтобы лучше видеть…
Судейский, несмотря на широкий зеленый наряд, выглядит не шутом, а священником. Суров и решителен. Конечно, не всякий день в Севильский порт приходит главный корсар короля. И все же…
— В чем дело, сеньор?
— В этом пакете. Я должен передать его вам.
Антонио де Исаси не протянул руки. И порученцу не кивнул.
— Что это?
— Последний доклад известного вам рыцаря Калатравы. Ради того…
— Что с ним? — адмирал подскочил, ухватил за плечи немаленького ростом судью. — Что с Луисом?
— Убит третьего дня. Передал…
— Адмирал! На крыше!
Дон Антонио шагнул вперед, неуклюже становясь между выстрелом и действительной целью. Тут судья ему под ноги и подкатился. Как раз вовремя — над крышей недалекого склада полыхнуло, донеслись удар выстрела и свист тяжелой пули. Только тут моряки и стражники опомнились и принялись: одни — закрывать адмирала, другие — ловить несостоявшегося убийцу.
Куча мала. Правда, мала. Ну, разве полными именами — внизу, в основании, на спине — дон Диего де Эспиноса, младший алькальд Севильи в предпоследний день службы. На нем, лицом книзу — дон Антонио де Исаси, адмирал моря, флагман фландрской армады. Поверх, тоже спиной к врагу, пара офицеров, о которых Диего известно одно: их вес. Немалый: дышать не получается. Наконец, началось шевеление, неподъемная тяжесть стала полегче. Адмирал поднялся. Протянул руку.
Алькальд принял помощь. Рывок, и он на ногах, только по-котеночьи мяукнул. Стала видна дыра в зеленом бархате, залитая темным. Раненый ничего не соображает, зато адмиралу перевязывать раны не впервой. Пока — начерно, наперво, заткнуть, прямо поверх одежды, тряпичным комом, примотать покрепче, чтоб кровь не сочилась…
— Поймали! — докладывает один из стражников. — Тащим к дону Хорхе. Там и выжмем, как положено.
— Да, делайте… — раненый трогает лоб здоровой рукой.
— Я пошлю своего офицера. Послушать. Не возражаете? Кстати, вы и правда младший алькальд над портом?
— Да. Дон Диего де Эспиноса, к услугам вашей милости.
Исаси морщится.
— Вы соратник Луиса и довели его работу до конца. И — спасибо… молодой человек. Баски совместно пролитую кровь не забывают. Не закрой вы меня собой, докладывать вам было бы некому. Рана у вас неопасная, кусок мяса пулей сорвало. Я таких повидал немало, если не воспалится — все будет в порядке…
Позже, в присутствии, у сверкающего белоснежной повязкой альгвазил Эррера спросит:
— Я только не пойму, отчего ты адмиралу так не показался.
— Как?
— А так, что он тебя вообще за судью не признал. «Соратник», «молодой человек»… И никак не младший алькальд! А то и не младший. Повысить тебя адмирал не мог, но проявить вежливость…
Диего вместо ответа улыбнулся загадочно. Санчо принялся бурчать: мол, мало того, что хороший человек не пойми с чего в отставку уходит, так и в загадки играть взялся. Пока рассуждал — глядь, а раненый исчез. Завтра утром, ранен или нет, стоять ему мессу, принимая звание севильского лиценциата. Вечером — гулять с университетской братией. А там, верно, женится и подастся на более спокойную службу. Пресловутые два года вышли. Это сеньор Эррера — птица невысокого полета, и выше нынешнего беспокойного места ему не воспарить. Диего еще подниматься и подниматься, если не собьют влет. А у стражи есть иные дела. Например, заняться неудачливым стрелком.
Сейчас заглянет палач, скажет: «Все готово» — и пожалуйте, сеньор-мушкетер, в гости к испанским сапогам, тисочкам и иглам для пальцев да каленому на остром огоньке железу. Будь ты дворянин или раб, ребенок или старик — королевская юстиция признает лишь показания, взятые под пыткой. И если свидетель имеет все шансы отделаться однократным поднятием на дыбу, проделанным со всевозможной почтительностью, то тебе, голубчик, светит полная обработка, после которой колесование станет облегчением и избавлением!
Поднять грязную руку на королевского комиссара и адмирала морей — шутка ли! Дело явно привлечет внимание Его Католического Величества. А потому мы тебя выжмем досуха, не обессудь. И ни к чему повторять волшебное в обычных делах слово. «Гардуна»! «Гардуна» или нет, твое дело — дело короля!
— Все готово.
Лестница ведет вниз. Недовольно скрипит железная нога старшего алькальда. Ступени, пропахли страхом — для преступников, рутиной — для судейских. Застенок глубже обычного подвала, в котором, кроме дыбы, и нет ничего. Вопли преступников не должны тревожить покой добрых горожан, чьи дома в поисках безопасности прижались к судебному присутствию.
— Вам должно меня отпустить.
Хорхе только хмыкает.
— Если ваш орден сошел с ума, то я — еще нет. Вы слишком высоко замахнулись. Впрочем, мы отвлекаемся. Занесите в протокол — угрожал высокому следствию. Дальше… Инструменты пытки продемонстрированы. С их действием преступник — тебя ведь, сволочь, с поличным взяли — ознакомлен.
А тот — решился. Заговорить от одного вида пыточной — недостаточно, чтобы избавиться от мук совсем, но это может их облегчить. Вот и выкладывает убийца-неудачник все подряд. Что он целый магистр Гардуны — неужто не врет? Что почитал задание рутиной, а лично почтил не столько для надежности, сколько из больших денег, заплаченных аж из трех источников. Которые он тоже готов назвать. И… Что эта тварь несет?!
— Поверьте, Гардуна не намерена идти против католического короля. Мы воины веры, в конце концов. Моей настоящей целью был алькальд Эспиноса. Я могу это доказать! Мы его пытались убить по дороге к адмиралу. Это я признаю. За то же, что объект спас его превосходительство, столь неудачно подставившийся под выстрел, орден испытывает к объекту искреннюю благодарность.
На дона Хорхе смотреть страшно. Не человек. Медведь-шатун. Лицо каменное, но ярость прорывается в каждом движении, в каждом слове.
— Орден согласен отозвать контракты на дона Диего?
Затравленный взгляд. Магистр понял. Если он скажет «нет», внезапно оказавшееся на месте судьи чудовище его разорвет. Но если он скажет «да»… Об этом узнают. И тогда любая медвежья ярость покажется ему благодеянием, несущим забвение. Орден умеет… Он семь сотен лет жил под маврами. И научился многому.
— Орден никогда не отзывает контрактов, — и, скороговоркой, навстречу бешеным глазам, — но мы можем гарантировать неприкосновенность вашей семьи… Всех потомков, навечно! Всех прочих ваших сотрудников… Именем Иисуса!
Эррера громко выдохнул. Такое действительно случалось. И тогда… Неужели можно будет жить и служить без вечной оглядки? А Диего уже не спасти…
Дон Хорхе оборачивается.
— Санчо, вон отсюда! Домой, и чтоб тебя на службе неделю видно не было! Это приказ. И — передай Бланке: наш дом должен превратиться в крепость…
Поворот к палачу.
— И ты марш к семье.
К писарю. Короткое молчание.
— А я?
— А у тебя ни жены, ни детей. Так что… приказы внести в протокол. Продолжай писать. Не повезло тебе…
— Но… без палача…
— Сам приму грех на душу.
Магистры ордена умеют держать пытку, даже мавританские изыски. Не вечно — достаточный срок, чтобы товарищи успели их отбить или подарить быстрое избавление от всех болей мира сего.
Впрочем, Хорхе не требуется привычный инструментарий. Вот чего орден не мог учесть — а должен бы за полторы сотни лет испанской славы над миром. Дон Хорхе немало послужил в Вест-и Ост-Индиях. И кое-какие навыки, о которых в Кастилии поминать не принято, приобрел. Китайцы же составляли большую часть населения тогдашней Манилы. А этот народ превзошел в умении терпеть и причинять боль даже индейцев…
Наверху все идет заведенным чередом. Вот за неудачливого дебошира внесли штраф, и он покидает негостеприимную камеру. Унося с собой, вместе с несвежей рубахой, память о донесшихся снизу воплях. На обычной следственной дыбе так не орут, да и крик шел из глубины — какая преисподняя упрятана у дона Хорхе внизу, мало кто знает, а кто узнает на своей шкуре — редко вновь видит мир Господень иначе, чем через решетку.
