Владимир Коваленко - Боевые паруса. На абордаж!
— Ола! — дружный выдох за спиной. Скрежет полуобнаженных мечей впереди. Славный порыв — спасти товарища, пусть и наперекор правилам чести. Только… спасать некого!
Будь это не площадная дуэль, будь у Диего в руке не смертоносец из Толедо, а учебная шпага-негритянка с помпоном вместо острия, Антонио потер бы ребра, поморщился да отправился домой лечить ушиб. А так…
Диего изучил анатомию и как фехтовальщик, и как судья, которому следует иногда надзирать за пыткой, посматривать, чтоб палач не угробил подследственного, а то и свидетеля. Знает, даже слишком хорошо, что натворила острая сталь. Тяжелое лезвие ударило в ребро, не между, но разница вышла только хуже. Клинок разорвал кость, острые осколки, как лезвия «волчьей метлы», располосовали легкое. Меч пробил тело насквозь.
Да, уже тело. Нечто, похожее на восковую куклу для анатомирования с удивительно знакомыми чертами лица. Убивать Диего доводилось не раз и не десяток, но наколоть, как бабочку, на гибкую сталь меча человека знакомого — впервые… А за спиной — восторг! Восторг, который невольно захватывает и победителя, и даже недавних товарищей убитого.
— Удар в профиль! — ахает голос, что никак не сдаст небесную механику. — Профессор, а ведь вы только что, вместе с офицеришкой, «пройдоху Паблоса» насмерть прихлопнули!
— Точно! Кто его теперь читать-то будет?
— Качать профессора!
В голосе Диего сквозит растерянность.
— Я лиценциат… И вообще меня надлежит арестовать.
— Тут юрисдикция университета! А если ректор подпишет приказ против тебя… Так мы его в реку, а на место ректора тебя и выберем!
— Самозащита, все видели!
— Качать лиценциата!
Меч снова поднят.
— Сперва убейте.
А в душе… ликование. И стыд за собственные чувства, который понемногу уходит под веселые выкрики.
— Фу! Диего, и тебе не стыдно в учеников указкой тыкать?
— Все тот же недотрога!
Кто недовольно хмурится, кто хохочет — и хлопает по спине соседа, и тот тоже заливается смехом. А отсмеявшись, начинает тормошить убийцу.
— Так ты что, грешишь с сестрой этого бедолаги?
— А почему брат, а не муж? Как-то неправильно…
— Сеньоры, я опаздываю на диспут!
Как будто теперь он может проиграть в словах сердца, уже выигранные быстрым металлом! Так и пройдет защита тезиса: каждое слово аудитория встретит радостным ревом. Оппонента просто не будут слушать. Это Севилья! Здесь помнят дона Луиса Нарваэса-и-Пачеко, а мантия дружна с мечом, как нигде более. Диего будет счастлив и на радостях не заметит легкого свечения воздуха по левую руку от себя…
Руфина сидит за шитьем, наставляет зеленой мантии рукава. Пригодятся. Ох, и пригодятся. Поднимает взгляд навстречу тихим шагам. Мать. Короткая игра в гляделки. Руфина прежде проигрывала. Но не в последние годы.
Бланка садится на постель дочери, руки устало ложатся на колени. Молчит. Когда прежде она выбирала слова для разговора со своей кровинкой?
— Пошла бы, подругу утешила.
— Я? Я не могу…
«Не могу». Раньше дочь и слов-то таких не произносила.
— А если Ана руки на себя наложит?
— Но ведь я… Сама…
— Ана этого не знает. И не узнает еще неделю. Если тебя ненавидеть станет, потом — какая разница? Ты ей нужна сейчас. Что у тебя внутри — твое дело. Ну, еще мое с Хорхе, но больше — ничье. Так что ступай. Я кликну жену Венегаса, пусть проводит.
Собиралась Руфина долго. Может, потому, что прежде ей нравилось наряжаться, чтоб сходить к подруге. А теперь… Что тут вообще можно сказать, когда два человека, которых любит Ана, сцепились насмерть — то ли из-за собственных дел в порту, то ли из-за ее же чести? Которую каждый понимает по-своему.
Такие коллизии любят драматурги. Тот же Лопе де Вега! Только отыграв роль, актер сойдет с подмостков, а их угораздило попасть в «Звезду Севильи» живьем. Да и роли легли странно, будто в труппе не хватало актеров… Одна эта загвоздка сильно изменит благородный финал!
Что ж, тут ничего не поделать, только отыграть небольшую сцену. Наверное, совсем без слов. Дать человеку выплакаться и выговориться. Это-то она может!
Так Руфина думала, пока ее не проводили в покои доньи Аны. Пока не положила руку на плечико неотрывно глядящей в окно подруги. И сразу оказалась в цепких когтях развернувшейся фурии.
— Пришла? — Выдох гнева в глаза. Такой Ану прежде видеть не доводилось. Не человек, кошка бешеная. — Хвастаться будешь, как твой жених ловко да красиво моего брата убил?
Руфина только и смогла, что пролепетать:
— Диего мне не жених…
— Не лги мне! Твою жалкую тайну полгорода знает! И к кому он по ночам бегает с виолой. И кто ему мантию штопает. Небось, и сегодня дырочки зашивала?
Вот как раз сегодня мантия цела… Только говорить этого не стоит. Тем более над ней еще полночи сидеть с иглой.
— Я…
— Вот именно! И у тебя еще хватило наглости прийти в мой дом!
Но руки опустила. Руфина вздохнула. И правда, здесь ей делать уже нечего.
— Я твоя подруга. Как бы дело ни поворачивалось, это так. Помни это. А пришла я, и верно, зря…
Повернулась — и была поймана за разрезной рукав.
— Стой-ка! Подруга, говоришь? Так выбирай! Я или он.
— Что?
— Выбирай. Я теперь же велю принести Святое Писание, и ты на нем поклянешься, что не выйдешь замуж за дона Диего де Эспиносу!
Вот как ей мало надо. Рука поверх шершавого переплета, несколько слов — и опять висит на шее, слезы льет, совсем как в девичестве. Отстранилась. На лице улыбка. Радостная, будто брат воскрес, и не так уж много в ее чувствах игры — той, что последний год заменяла прежнюю искренность. Снова подруга… Даже жаль, что всего на неделю.
Когда Руфина вышла, появился муж. Слушал. Теперь он всегда будет слушать. Говорит, это не вопрос доверия, а самый простой и точный способ знать, что вовсе не отменяет разговора. У мужа и жены уши разные, и слышат очень розно. Кто не верит, может спросить любую замужнюю даму.
— Ну? — спрашивает. Не только про разговор с подругой. Еще и про визит в Академию.
— Не получилось. Невеста его противоядиями поит. Ничего, больше не будет, — сказала Ана. — Я с нее клятву взяла.
Гаспар кивнул. Откуда ему знать, что любое зелье от доньи Бланки не минует Диего. Только теперь попадет к нему через другие руки. Руки спасительницы, перед великодушным сердцем которой его будет терзать вина. Укрепленная тем, что его, неподсудного убийцу, прогонит невеста. Куда он теперь денется?
— Но в Академию больше — ни ногой, — продолжил муж, — Диего я займусь сам. Есть люди… Дороги и переборчивы. Но деньги у меня есть, да и водится он с колдуньей.
Ана побелела.
— Ты что?
Ана молчит. Мысли не приходят. А счастье, купленное родной кровью, уходит.
— Еще один раз, — Ана наконец собралась с мыслями, — иначе Диего на меня подумает. А лучше — два-три. И все.
Муж внимательно посмотрел в глаза. Которые сегодня много плакали — и искренне, и притворно — и немало смеялись, теперь же холодны и спокойны. Ненадолго, конечно. Женщины вообще непостоянны. А уж в невзгодах, так и вовсе…
— Вопрос чести, — цедит Гаспар, — верно. Но ты же будешь видеть… его.
— Буду. Переживу. Это ведь ненадолго.
— Тебе придется с ним говорить. Возможно — принять объяснения. Еще раз повторяю — принять. И не пытаться растерзать на месте.
— Приму. Я буду очень спокойная, муж мой. Ради сына.
Гаспар медленно наклоняет голову. Быть по сему. Отлично! Яд у нее остался. Вот только выпить цикуту доведется вовсе не Диего, которого она предупредит. А от любых убийц со шпагами дон Терновник отобьется!
История четырнадцатая, об адмирале, убийце, пыточном застенке и выборе дона Хорхе де Теруана
Он — шестой. Последней надеждой сделать дело пусть не тихо, но аккуратно, был пятый.
Наблюдение — неприметная девчонка с полной корзинкой свежей рыбы — подает знак. Объект близко! Значит, у всех не заладилось. Шестой не знает, что команда эспадачинов первого нарвалась на патруль. Погремели сталью, ушли… но теперь не во всякой церкви спрячешься! Началось с Апельсинового двора, но на неделе пара монастырей вдруг разрешила альгвазилам прочесать частым гребнем ночлежки. Как сказали настоятели — сплошь друзья ордена Иисуса — дабы доставить место для ночлега людям действительно бедным… Второй, с кинжалом, струсил. Ордену придется отыскать его и убить, настолько неприятно, чтоб пытки в королевских застенках казались щекоткой. Третья, с отравленной иглой, не протолкалась сквозь толпу. Четвертого, с арбалетом, скрутила стража. Пятый — снова нож — совершил попытку, но лежит с разбитой головой.
Объект показался, но в неудобной позиции — вокруг шестеро стражников. Два бездоспешных тела мушкет пробьет — но на младшем алькальде очень может быть кольчуга. На стражах вовсе железные нагрудники. Древняя дрянь из городского арсенала не удержит тяжелую мушкетную пулю, но не даст ей убить второго.
