Владимир Коваленко - Боевые паруса. На абордаж!
— Вы хотите сказать?
— Мне нужен порядок в квартале. Контрабанда — не моя епархия. А вот странная монета… Может, это иностранцы готовят мятеж? Случись что, спросят с портовых властей.
— Благослови вас…
— Благословениями сыт не будешь, — улыбнулся Диего, — а жалованья мне вовсе не платят.
Купец ничуть не погас.
— В любых разумных пределах… — начал он.
— Я взяток не беру, — напомнил алькальд, — но сведения — те же деньги. Давайте обговорим, какую информацию и в какие сроки вы возьметесь доставлять мне, а вернее, тому, кто сменит меня на должности…
Диего не знает, что скоро, очень скоро у него откроется новый источник сведений — неожиданный и смертельно опасный.
История тринадцатая, в которой дон Диего принимает исповедь, хотя и не священник
Законы против роскоши пришлись на руку шпионам — и дону Диего де Эспиносе, младшему алькальду над портом города Севильи. Сегодня он сам на себя не похож — взял в платяной лавке ношеный плащ с алой каймой, истрепанной до бахромы, да шляпу с высокой тульей и свисающими книзу краями. Надвинул на глаза — и нет чиновника, а есть невнятная фигура, столь подобная тем из посетителей веселого заведения, кому приходится прятаться от людской молвы.
Разумеется, на встречу с одним неизвестным явился другой. Толкнул плечом, извинился за неловкость…
— Одними извинениями вы не отделаетесь!
— Вы желаете поединка? — От громких голосов прохожие брызжут в стороны. Это опасно. По голосу могут и узнать. Разве хрипотцы добавить…
— Нет, я желаю немного вина. И, пожалуй, сыра. И не овечьего, от которого в этих местах не продохнуть! Вино за ваш счет, разумеется.
— А ведь вы правы. Время идет к сиесте, а жару лучше всего пережить под землей. Там, в прохладе, чего нам только не подадут!
— Но узнавать блюда нам придется по вкусу и запаху. А вот и удобное местечко…
— Отлично. Навестим.
Что ж, вся улица слышала, как двое чуть не сошлись в смертельной схватке, а потом решили запить ссору. Нередко так начинается дружба.
Впрочем, за дверью пусто и гулко.
— Бывают подвалы пыточные, а этот — разговорный. Хозяин прошел со мной три десятка абордажей, жены нет, слугам он дал выходной. Мы можем говорить. Собственно, говорить буду я… Все прочее — дело ваше.
Таинственный незнакомец зашвырнул шляпу в угол, обнажив шевелюру — соль с красным перцем. Скинул плащ, обнажив вышитый на колете с «гусиной грудью» знак ордена Калатравы.
— Да, я тот, кто некогда получил метку от вашего друга и наставника, — сообщил, — а потом перебежал вам дорогу перед купцом-самоподжигателем. Впрочем, два года назад я занимался совсем иным делом, а потому о былом — хватит. Теперь же… Теперь меня травят, как волка. Видите ли, я провел некоторое расследование. Искал серебро…
— …а нашел ячмень?
— Серебро тоже. И, видимо, собственную смерть. Впрочем, что это я расклеился… Всегда знал, что в постели не умру. Так почему не на этой неделе? Севилья прогнила, довериться мне некому, у вас же репутация Цербера. Потому я и здесь… В общем, я намерен морочить голову убийцам так долго, сколько смогу. Ваша цель — передать бумаги с плодами моих трудов адмиралу Исаси. Он должен прийти недели через две, если повезет с ветром… Столько я не пробегаю. Потому — оставляю дело на вас и вашу совесть. Если вы честный слуга короля, вы исполните свой долг. На большее рассчитывать не смею, да, в общем, и не имею в том нужды.
— А что там, в бумагах?
— Ничего особенного. Нанесение ущерба флоту, почище французских пушек. Еще контрабанда, торговля с врагом и прочие мелочи.
— Позволите взглянуть?
— Пожалуйста. Имеете право знать, за что будете рисковать шкурой.
Прерывистый свет свечи вырывает с бумаги имена и дела, по коим должно воздаться. Провоз неучтенных слитков из Перу… Вице-король… Португалия… Печатный пресс в известном месте… Избыток лошадей, кажущийся благодаря суете в порту, подложный в бумагах. Ячмень, уходящий через английские руки кормить кавалерию мятежников. То-то суда частят — им плавать вовсе не далеко: до Лиссабона и обратно! При этом у мошенников чистые книги — благодаря сговорчивости офицера галерной эскадры. Офицера с очень знакомой фамилией.
Дон Антонио де Теруан. Один раз хотел убить. Другой — выручил. Брат жены друга, и не только… Увы, лист из дела не вырвешь, а королевский комиссар адмирал Исаси не будет различать между жадным дураком и искренним изменником. Взять бумаги и не давать им хода — нельзя. Предательство — иудин грех. Так что, отказать? Рыцаря убьют, бумаги снимут с тела… Пока — с языка сыплются окатистые слова, не завершающиеся ни отказом, ни обещанием.
— Понимаю, почему вы выбрали меня. Кажется, мы вышли к одному и тому же месту с разных сторон.
Темная фигура напротив кивает.
— Жаль, до конца доберется один. Первая мишень — я. Постараюсь, пока жив, оставаться и единственной. Но, когда при мне не обнаружат бумаг, вам припомнят эту встречу. Так беретесь?
Взгляд Диего шарит по столу. Вино в глиняных стаканах, душистый пшеничный хлеб, вяленая рыбина… Пламя свечи, раздувшееся огненным шаром благодаря темноте, или? Алькальд уже решил, но продолжает рассматривать пламя. Губы движутся. Очередной псалом — тому, к кому, иначе как в молитве Господней, обращаются редко. К безжалостному, который собственного сына заставил испить чашу земных страданий. Правая рука сжимает эфес меча.
Зато рыцарь — улыбается, глядя на сидящего перед ним мальчишку. У парня чуть руки не трясутся! Что ж, теперь он их потрет… или умоет. Одно хорошо: гончую колотит не от страха!
— Итак, дон алькальд?
Мальчишки больше нет. Молодой судья поднимает стакан с молодой кислятиной, делает длинный глоток.
— Я, как и вы, не люблю неоконченных дел.
Стакан — об пол, вдребезги. Плещут черные, как старая кровь, капли… Договор скреплен, говорить больше не о чем. Двое молча едят хлеб с рыбой, запивают вином, вот и все, даже сыра не нашлось. Два человека, едва познакомившись, прощаются навсегда. Видел бы их лица иной Диего — Веласкес, начинавший как живописец подвальчиков-бодегонов, вряд ли упустил бы типажи. Какая была бы картина! Один — уходит во тьму, другой — всплывает из глубин ему навстречу… Увы, их видит только прохладная кладка подвальных стен.
У двоих начинается разговор ни о чем, удовольствие, которое старший себе позволяет, как последнее желание перед казнью. Младшему попросту интересно. Чтобы не ерзать от нетерпения, занял руки — крошит хлеб в вино. Старший откинулся на спинку стула, разбросал ноги поудобней. Смакует разговор, как выдержанное амонтильядо. Мелькают слова.
— Ах, вот оно что… Лишнее серебро идет в балласте?
— Да. Видимо, слитки…
— Я упросил кое-кого в универе… проба точно как в твердом песо…
— Значит, ячмень, что они берут для лошадей, идет мятежникам?
— Точно. И парусное полотно… Не английское! Я разбираюсь в тканях, поверьте. Но я, дурак, думал — Брабант.
— Нет, малость северней…
Улыбки — только в самих словах. Голоса спокойны. Разве Диего отъедает окончания. Астуриец!
Время вышло. Остается — прищурившись, выйти на безжалостный свет, что саваном укутывает город в последние полчаса сиесты. Чем меньше глаз, тем лучше. Над пустыми улицами — громкий шепот. Не для товарища, с которым на деле уже расстались:
— Вы очень помогли моему расследованию, молодой человек. Из вас выйдет толк… Прощайте.
— Честь имею, сударь.
Рыцарь не видит, как дон Диего де Эспиноса портит его игру. Не то что шляпой махнул, не шею утрудил — спину согнул в поклоне. Не перед дамой! Доселе такой диковинки Севилье видеть не приходилось. А еще поясной поклон важному человеку обычно отвешивают так, чтоб тот заметил, никак не в спину. И вездесущие глаза города это замечают…
Судебное присутствие портового района живет прежней жизнью, изрядно, впрочем, сдобренной суетой вокруг прибывшего наконец флота Терра Фирме. Беготня не прекращается даже в потемках! Вот дон Хорхе разносит оплошавшего альгвазила: бедняга пропустил в галерные доки карету. А потом еще и выпустил!
— Она же не грузовая…
— Улицу перегораживает не хуже. Эй, Санчо! Смотри, чтоб твои молодцы так же не оплошали.
— Мои — ученые, — ворчит Эррера. — Диего, сегодня тренировки не будет. С ног валюсь.
— Жаль, — откликается Терновник, а сам зевает. Да так заразительно, что половина присутствия немедля следует примеру. Санчо — тоже. Так последнюю новость и выложил — прикрывая рот ладонью.
— Помнишь того типа, что тебя едва не подколол в самом начале карьеры? Нашли его сегодня ночью. Убит. Две пули, шесть ударов шпагой, один в лицо. И четыре трупа вокруг. Я позаботился узнать, как звали при жизни эти тела, и знаешь что? Севилья потеряла лучших эспадачинов. Представляешь, как нам тогда повезло?
