Борис Батыршин - Мартовские колокола
— Нас учат совсем другому. — покачал головой кадет. — Маршировка, строевые приёмы, военная история, география, фехтование. Еще химия с физикой, конечно, языки… не спорю, всё это, конечно, необходимо будущему офицеру, но… как бы вам объяснить, Варенька? Тогда, на манёврах, я поставил себя на место офицеров Троицкого батальона. Ведь они, поверьте мне, отлично знают своё дело — ну, то самое, которому нас и учат в корпусе. Более того — некоторые из них даже участвовали в настоящей войне! Но — барон Корф с вашим, Марина, кузеном и остальными справились с ними… как со слепыми щенятами! Вам не понять, какой это был разгром — но я‑то ясно видел, что они делали со своими противниками что хотели, а те не в силах были ничего предпринять. Вспомните сами — пятеро против семнадцати, причём трое из этих пятерых — мальчишки, не старше меня! Я тоже хочу научиться тому, что умеют они.
— Но разве вас плохо учат? — удивилась Марина. — У вас же учителя — настоящие офицеры, вот вы сами рассказывали про вашего ротного начальника, капитана Прянишникова — что он герой Плевны…
— Вот именно! — Он ведь тоже был на тех манёврах, я разве вам не рассказывал? Господин капитан подвёз меня потом до училища; он всю дорогу восхищался этими мальчишками, а под конец заявил, что если бы у него под Плевной была хотя бы рота таких бойцов… — и Серёжа махнул рукой. — Я понимаю, господин капитан, возможно, несколько и преувеличил — но всё равно никого из нас ни чему подобному не учат. А как Роман справился со штабс–капитаном, помните? Прямо как гурон из «Открывателя следов»[46] — одним ножом! А что будет, когда они вырастут?
— Да и как у нас учат… — продолжал Серёжа. — Вон ваш, Марина, кузен, вместе с этим молодым человеком, Яковом, как ловко ту мортирку освоили! А у нас, поверите ли, даже присловье такое в ходу: «Самое страшное в пехоте — артиллерия». Артиллерийское дело, знаете ли, вообще нелегко даётся… — и Серёжа тяжело вздохнул при этих словах.
А вздыхать ему было с чего. Кадету сразу припомнился капитан, преподававший в корпусе непростую артиллерийскую науку. Большинство кадетов, видевших своё будущее в кавалерии или пехоте, премудрость эту не жаловали, а потому боялись этих уроков, наверное, сильнее, чем опасались бы на войне мортирной бомбы.
«Кадет, чем же пушка отличается от гаубицы?»
Господину капитану весело — смотрит, как кадет молчит у доски и улыбается. А кадету каково? А полковник знай, продолжает:
«А какова траектория?…»
Кадет уж и куда деться не знает — то бледнеет, то краснеет. А капитан превосходно себя чувствует:
«Кадет, раз уж вы говорить вдруг разучились, так может быть, нам споете?»
А кадет и петь не умеет. И уж тем более не знает кадет ничего ни о траекториях, ни о взрывчатых веществах…
«Следующий!»
И развеселившийся, довольный капитан, широко улыбаясь ставит страдальцу ноль…
— В общем, не учат нас таким вещам, милые барышни. — отвлёкся от невеселых воспоминаний Серёжа. — Вот и хочу я, пока есть такая возможность, подучиться тому, чего в кадетском корпусе не покажут, — спасибо капитану Прянишникову, что разрешил и весьма даже одобрил. Думается, в будущей военной службе мне эта наука не помешает.
— Ну что вы, право, Серж, всё о службе да о военном деле! — капризно надула губки Марина. Ей явно не нравилось, что внимание молодого человека посвящено какому–то постороннему предмету. — Вот вы лучше скажите — вы к нам на бал собираетесь?
— На какой? — переспросил Серёжа. — Святочный, должно быть? Но это еще не скоро, больше трёх месяцев.
— Нет, бал в честь дня основания нашей гимназии — ну, то есть воспитательного дома для детей офицеров, погибших в балканскую кампанию — поправила кузена Варя. — Неужели забыл? Он в конце ноября бывает; ты же в позапрошлом году был у нас, ещё до того, как в корпус поступил! Мы с Овчинниковой совсем маленькими тогда были…
— Да… — хихикнула Марина. — Как помню, какие у тебя банты были — прямо головы за ними было не различить!
— А ты тогда испугалась — не осталась в долгу Варя. — Помнишь? Когда после мазурки для старших воспитанниц мы все вышли на балкон, и швейцар со сторожем стали пускать фейерверки? Ты даже заплакала тогда…
— Всё ты придумываешь, Русакова! — вспыхнула вредина–Маринка. — Я, если хочешь, вообще ничего не боюсь! А мазурку помню — мне ещё так тогда танцевать хотелось, просто ужас — но приглашали только старших девочек, и я от обиды и правда разревелась за колонной…
Кстати, о танцах, — вдруг вспомнила Варя. — Знаете, Серж, не могли бы вы оказать мне одну услугу? Дело в том, что Иван Семёнов — ну, вы безусловно, понимаете, кого я имею в виду, — как ни удивительно, совершенно не умеет танцевать. А я очень хотела бы, чтобы он присутствовал на нашем балу. Так, может быть, вы с Овчинниковой — и она кивнула на Марину, — как–нибудь поможете ему… восполнить этот пробел в образовании?
* * *— Честно говоря, непонятно мне, что это барон так за эту идею кружка ухватился? Ну, я понял бы, если бы с офицерами занимался, или там с кадетами… но мы, гимназисты–то ему зачем?
— Не, всё правильно. — ответил Ваня, обходя свежую кучу навоза на мостовой. — Тьфу, никак не привыкну, что у вас все улицы загажены, что ж это такое… Я так понимаю — в кадетском корпусе ему, несмотря на его лейб–гвардейский чин, никто не позволил бы ничего сверх программы менять. Ну а с офицерами — там и так у Фефёлова нововведений достаточно. Гимнастика, вон, эта «сокольская», пейнтбол, опять же, осваивают — те ружья, что Нессельроде оставил. Вот барон и решил сделать образцовую такую группу из мальчишек — а потом и в газетах её разрекламировать, и начальству повыше показать. А там, глядишь, и поедет…
— Хорошо это твой папа насчёт «разведчиков» придумал. — задумчива сказал Николка. — Прямо как у Фенимора Купера — там тоже Кожаный чулок Бампо с индейцами разведчиками были, а книжки эти в гимназии любой читал. И стихи хорошие, про волков…
— Стихи — это не Фенимор Купер. — поправил товарища Иван. — Это другой поэт, Киплинг его зовут, англичанин. Он вообще ещё не поэт — то есть, поэт, наверное, только самые свои знаменитые книги еще не написал. Он сейчас путешествует где–то то ли в Бирме, то ли в Индии, не помню…
— Да, Олег Иваныч рассказывал. — кивнул Николка. — Но ведь стихи–то всё равно его — хотя бы и не написанные? А хорошо придумано — мальчик, выросший вместе с волками… и вожак этот, белый волк, Акела — здорово!
— Да, эффектный символ — это наше всё. — усмехнулся Иван. А с волком — тут вот какая история. Папа рассказывал, что была в его детстве такая книжка, про время после нашей гражданской войны — «Судьба Илюши Барабанова». Так там есть эпизод — когда первые пионеры борются с тогдашними скаутами.
— Пионеры? — не понял Николка. — Так это, вроде бы, сапёров так называют, которые на войне всякие мосты строят и полевые укрепления.
— Ну да, а по английски — еще и «первопроходцы». Вспомни, у твоего любимого Купера даже книга такая есть. Вот и большевики — ну, помнишь, я тебе про революцию рассказывал, — когда решили организацию для детей создавать — и взяли это название.
Николка кивнул. В последнее время Ваня очень много рассказывал ему о том, что должно будет произойти в мире в ближайшие 130 лет — и отнюдь не всё из услышанного мальчику нравилось. Он всё больше думал о том, как хорошо было бы это изменить …
— Так вот — продолжал Ваня. — А отряды скаутов уже тогда были — остались от дореволюционных времен. Они тогда по всей Европе появились — придумал их один английский генерал, во время англо–бурской войны[47]. То есть — у нас придумает, у вас–то этой войны ещё не было. Или была одна? В общем, пока у вас скаутов нет.
Так вот, о чем это я… Там, в книжке, у скаутов тоже символы взяты из «Книги Джунглей» Киплинга. Отцу в своё время это очень понравилось — вот он и предложил, как идею для нашего кружка. Даже вот книжечку маленькую со стихами Киплинга для нас напечатал — старым шрифтом, как здесь принято. — И Ваня повертел в руках маленькую в половину журнального листа, брошюрку.
— Да, и ребятам нашим понравилось, — подтвердил Николка. — Как там:
«Ночная песнь джунглей»
На крыльях Чиля пала ночь,
Летят нетопыри.
Стада в хлевах, — свободны мы
До утренней зари…»
Ваня подхватил — глаза у него блестели:
«Удары когтя, стук зубов
Слились в кровавый стон…
Внимай! Охоты доброй всем,
Кто Джунглей чтит закон.»
— Я, честно говоря, и не думал, что ваши гимназисты так легко это примут. — добавил он. — Всё–таки совсем новая идея, у вас здесь ничего такого никогда не было…
— Ну почему уже — не было? — обиделся Николка. — Ты, в самом деле, совсем уж за дикарей нас не считай! Вон, в седьмой гимназии, на Покровке, тоже есть гимназический кружок — его отставной пехотный офицер ведёт. У нас на даче в прошлом году был мальчик оттуда — много рассказывал. Офицер этот, как и наш, Модест Петрович — отставной лейб–гвардеец, только Измайловского полка, штабс–капитан. Так он им там не только гимнастику преподавал, но и военный строй. И приёмы ружейные учил, и объяснял, применяется тот или иной строй, как сделать так, чтобы в бою потерь меньше было, про снаряжение всякое рассказывал. Тот мальчик говорил — из–за него некоторые гимназисты даже решили в военные пойти, а не в университет!
![Борис Батыршин - Мартовские колокола [Litres]](/uploads/posts/books/114000/114000.jpg)