Андрей Посняков - Ладожский ярл
— Заслужи сперва, — оглядываясь, недовольно прошипел Борич. — Оболы ему… Вон, видишь, у дальней стены лавку?
Ярил присмотрелся:
— У очага, что ль? Где квасники?
— Не знаю, квасники они аль пирожники, а только много их там, да и дымно. Сядешь неприметненько, как знак дам, подойдешь, а до той поры — ни-ни! Понял, чадо?
— Как не понять-то, дядько? — подмигнув Боричу, Ярил подошел к длинной, у самого очага, лавке, подсел к торговой мелочи, заговорил с кем-то, вот уже и засмеялся, обернувшись, кивнул — все нормально, мол. Любопытство разобрало парня — кого ж это его наниматель так опасается? Не иначе новую мзду брать собрался, тогда можно с него не один обол срубить и даже не два.
Зорко посматривая по сторонам, прошел мимо корчмарь Ермил Кобыла, приметив нужных людей, приветливо, как родным, улыбался, должникам цедил что-то сквозь зубы, подгонял служек подзатыльниками — чтоб ловчей двигались. Обойдя очаг, цапанул корчемного пацаненка за ухо:
— Дровишки-то повороши, шпынь, вишь, прогорели.
— Уй! — Тот схватился за ухо. — Посейчас сполню, кормилец батюшка.
— Сполню… — проворчал Ермил, отпуская парня. — Оставь тут вас без пригляду…
Еще раз окинув взглядом длинное полутемное помещение, наполненное людским гамом и кислым запахом браги, корчмарь исчез в неприметной дверце. Прошел сенями в клеть. Там, в холодке, на широких лавках спали двое — старинный знакомец Истома Мозгляк и странный лысоголовый парень по имени Варг. Варяг из Скирингссаля. Парень днем в основном спал, бодрствовал ночью, Истома его, кажется, побаивался, ревностно, словно пес, охраняя сон. Вот и сейчас приподнялся на лавке, потянулся за ножом к изголовью:
— Кто здесь? Ты, Ермил?
— Я, я, — гулко отозвался корчмарь. — Вставай, пришел твой огнищанин.
— Пришел? — оживился Мозгляк. — Один?
— Кажись, один. Парень с ним какой-то сидел. Ушел, видно.
Быстро повязав поверх варяжского кафтанца узорчатый пояс, Истома вышел к гостю. Подсел, улыбаясь, поставив пред собой принесенный кувшин:
— Испей, господине. Ромейское!
Борич кивнул, пригубил кубок и едва не скривился. Вино-то, конечно, может, и было ромейским — но самым дешевым, отвратительным мерзким пойлом, вонючим и кислым, которое в Константиновом граде не стал бы пить и нищий слуга. Борич усмехнулся: — Благодарствую.
Истома махом опростал кружку и тут же налил еще. Огнищанин поморщился — не хватало еще, чтобы новый знакомец оказался на поверку тривиальным пьяницей. Чего тогда, спрашивается, звал? Кислятины этой попить?
— Немного времени у меня, — тихо предупредил Борич. — Чады с домочадцами ждут, обещал поране сегодня.
Мозгляк хохотнул. Потом пристально взглянул на Огнищанина. Шепнул, оглядываясь:
— Слыхал, гриди тебя ищут, не сегодня-завтра на суд потащат.
— Это отчего ж? — обеспокоился Борич. — Вроде ничего такого не сделал. Да и искать меня нечего.
— Род Всеслава Сушины ведом тебе, господине?
— Сушина? Не знаю никаких Сушин. — Борич не врал, он и в самом деле не знал.
— Зато они про тебя проведали. Жаловаться хотят князю — девку, мол, ихнюю, сманил, Малену.
— Ах, вон оно что! — Кривоватая улыбка тронула тонкие губы Огнищанина. — Врут они все, не сманивал я у них никаких девок, — твердо заявил он.
— А они уж и послухов нашли. Вечу жалиться будут, видно, усадебку твою хотят отсудить за обиду. Могут и отсудить — ушлые.
Борич задумался, насупил кустистые брови, стрельнул по знакомцу глазами, спросил словно бы невзначай:
— Тебе что до меня за дело?
— Так… — пожал плечами Истома. — По нраву ты мне пришелся — сразу видно, добрый человек. Потому и предупреждаю. И даже помочь кое в чем могу.
— В чем же?
— Сушинины-то ведь могут и не сыскать послухов, — Истома многозначительно скривился. — Мало ль народу в Волхове-реке тонет?
Борич усмехнулся — пожалуй, он и раскусил уже этого чернявого выжигу. Покусал губы и, выждав ради приличия небольшую паузу, спросил:
— Сколько?
— Чего — сколько? — прикинулся увальнем Мозгляк.
— Сколько хочешь, спрашиваю, — нетерпеливо пояснил Огнищанин. — Ногату, куну? — Он понизил голос. — Только уговор: послухи должны сгинуть так, чтобы никогда больше не объявиться.
— Не беспокойся, мой господин, не объявятся, — кивнул Истома.
Борич поиграл желваками:
— Так сколько же?
Огнищанин был доволен, правда, не показывал виду и даже с некоторым уважением посматривал на нового знакомца. Ишь, проныра! С таким ухо нужно держать востро. Однако и полезен может оказаться. А что касается девки… Ух, и задаст же он ей по возвращении! Чего раньше, курва, не рассказала про тех, чья холопка? Подставила, змеюга мерзкая! Теперь вот плати этому лешему. А придется заплатить, никуда не деться. Он, Борич, чужой в Ладоге, а род Сушины — местный. На чью сторону вече встанет да старцы градские? То-то. Князь? Князь, пожалуй, и за него был бы, ежели б те пошли на суд княжий. Так ведь не пойдут — не дураки — по старине сделают. Вече… Что там народишко скажет, а точней, старцы градские, так и будет. А кто его, чужака, здесь знает? Одно слово — чужой. Хорошо, хоть этот чернявый вовремя предупредил… А не сам ли он и навел родичей? И так может быть, людишки в Ладоге ушлые, ухом не вялят. Ну, сам ли, не сам — теперь уж рассупонивать некогда. Придется платить… куда денешься? Борич хоть и был прижимист, да в нужных делах не скупился. Понимал — поскупишься, себе дороже будет. Не дашь мзды этому, отсудят Сушинины девку, да еще, глядишь, и усадьбу за ущерб вытянут. Можно, конечно, попытаться по закону с ними сладить — обратиться за защитой на суд княжий, подкупить послухов, своих нанять… Ой, опять те же ногаты да куны! С этим чернявым, пожалуй что, и дешевле выйдет. Да и быстрей. Потом, конечно, можно будет и с ним разобраться, а то разохотится на шальные куны. И не откладывать это надолго… Да хоть того парня — как бишь его? Зевоту — использовать. Сидит хоть? Борич оглянулся… Сидит. Косит в их сторону глазом — молодец, обол свой отрабатывает честно. Между тем Мозгляк широко улыбнулся:
— Зачем же с доброго человека куны брать? Есть и иное…
Огнищанин напрягся:
— Это что же — иное?
— Да кое-что… — уклончиво ответил Истома. Оглянувшись по сторонам, придвинулся к Огнищанину ближе, понизил голос: — Племяш мой в гриди собирается… Узнать бы поточнее — сколько воев идут к Рюрику-князю да когда? Говорят — лишь малая дружина туда сбирается, может, и не попадет к ним племяш-то? А хотел бы. У Рюрика-князя служить — чести больше. Наш-то, Олег, хоть и хорош, да все ж Рюриком ставленный.
— Угу, — кивнул Борич, лихорадочно просчитывая в уме — стоит ли дальнейшая игра свеч? Ни в какого племянника он, конечно же, не поверил — слишком умен был для этого. Догадался сразу — вот оно, главное дело, только сейчас начинается! Девка да усадьбы — это все затравки ради. Но кого ж так интересует подробный состав отправляющейся к Рюрику дружины? И главное, зачем? Впрочем, зачем — понятно. Кто-то хочет воспользоваться временным ослаблением Хельги-князя и желает все просчитать точно. Неглупый, видать, человек этот «кто-то». Интересно — кто? И можно ли ему доверять? Этот вопрос сильно занимал сейчас Огнищанина, в душе его поднималось радостное чувство. Чего-то подобного он давно уже ждал, делая тайные записи для себя, так, на всякий случай. Вот и дружинные подсчеты перенес себе в грамотку — мало ли, сгодятся. Сгодились… А потом можно будет и толщину стен предложить, и количество стражников, и оружие, и корабли… От подобной перспективы просто захватывало дух! Тут не одной усадебкой и не одной девкой пахло. Мзду агроменную можно срубить — всю жизнь потом жить в богачестве. Не здесь только, правша… Ну, так земля славянского племени велика и обильна, чай, и окромя Ладоги города в ней найдутся. Главное — не продешевить бы. И решить вот уже сейчас — стоит ли верить?
— Может, и помогу я твоему племяннику, — пряча в глазах азарт, прошептал Борич. — Трудно это будет, правда… Больших расходов потребует. — Он многозначительно взглянул на Истому. Тот осклабился:
— Не переживай, господине, поможешь — чай, найдутся куны!
Огнищанин улыбнулся еще шире:
— Ты, верно, хотел сказать — гривны? Так вот, — он жестко посмотрел собеседнику в глаза, — мое слово — две гривны! И будешь знать о дружине все.
— Да мне все не надо…
— Как хочешь. Подумай, — Борич с деланным безразличием покрутил пальцами.
Истома замялся. С одной стороны, князь приказал добыть сведения любой ценой… С другой стороны, две гривны — это ж полста кун, целую корову можно на торгу купить, и неплохую корову. Или — целое стадо овец! Пойдет ли на такое князь… Князь…
Мозгляк вздрогнул, вспомнив неожиданную встречу с Дирмундом. Действительно неожиданную, хоть и предупреждал князь… И тем не менее ошарашил, явившись в образе бритоголового молодого варяга Варга, что спал в клети на лавке, поставленной меж дубочками и тюками с припасами. Спал — до ночи. Ночью — почему-то только ночью — он становился Дирмундом, князем-колдуном, черным князем, которого Истома уважал и боялся. Так сверкал очами — не спутаешь. Ну а днем… Днем Дирмунд словно бы исчезал, оставался лишь Варг — туповатый, словно пришибленный дубиной по голове, парень, едва выучивший пару фраз на славянском. По указу Дирмунда Варг днем спал — да и не мог не спать, ведь каждую ночь в его теле бодрствовал черный князь! И бодрствовал весьма деятельно. Горе было б Истоме, если б не успевал он исполнить всех указаний. Ну, исполнял пока… Знал — Дирмунд умеет быть благодарным. Ну а на этот раз…
