Меир Шалев - Впервые в Библии
Обзор книги Меир Шалев - Впервые в Библии
Меир Шалев
Впервые в Библии
Рафаэле и Цуру
Предисловие
Первая книга Библии называется на иврите Берешит, «В начале», — таковы первые ее слова. Но хотя слова эти относятся в Библии только к сотворению мира, мы находим в ней и многие другие «начала»: то, что происходило в первый раз, — первую любовь, первую смерть, первый смех, первый сон, — а также тех, что были избраны первыми испытать различные чувства: рождение первенца, первую ненависть, первый обман, — равно как и тех, кто удостоился звания первого в истории музыканта, царя, кузнеца или шпиона.
Эти «первые разы» могут порой озадачить. Например, первая смерть в Библии — не естественная. Первый плач — не плач новорожденного, и не слезы родителя, потерявшего сына, и не рыдания обманутого влюбленного; первый в Библии сон приснился второстепенному филистимскому царьку, а не какому-нибудь памятному историческому деятелю; первыми поцеловались не двое влюбленных, а сын с отцом, и поцелуй этот был не выражением любви, а знаком подозрения и способом проверки. И даже первое появление в Библии слова «любовь» связано не с любовью мужчины к женщине, или женщины к мужчине, или ребенка к матери, или матери к ребенку, — нет, первой была любовь отца к сыну.
В этой книге рассказывается о нескольких таких «первых разах» в Библии, и от каждого из них я переходил к размышлениям о других, связанных с ним, сюжетах, так что порой, наверно, слишком увлекался. Впрочем, я поставил себе за правило: каждый «первый раз», послуживший мне отправной точкой, должен быть назван в Библии своим именем. Поэтому первую любовь и первую ненависть, к примеру, я нашел не по указке комментаторов, а благодаря тому, что искал истории, в которых сами эти слова — «любовь» и «ненависть» — появляются впервые.
У меня уже была книга, посвященная Библии, — «Библия сегодня», недавно вышедшая по — русски вторым изданием. Я, однако, не пытаюсь заменить этими книгами чтение самой Библии и, уж разумеется, не претендую на это. Напротив, я настоятельно рекомендую читателям снова и снова перечитывать Первоисточник, всякий раз открывая новое, — в нем и в себе.
Меир Шалев
Первая любовь
Как-то раз я попал в рыбачью деревню в Андаманском море. В отличие от обычных таких деревень, эта не тянулась вдоль берега, а плавала в открытом море. Ее дома были построены на заякоренных плотах, которые соединялись друг с другом канатами и деревянными переходами.
Деревня мирно качалась себе на волнах, то подымаясь, то опускаясь. Меня охватило странное чувство. Обычно, сходя с лодки на причал, сразу ощущаешь приятную, прочную устойчивость суши, а тут одно покачивание просто сменилось другим.
Жили в этой деревне мусульмане, рыбаки из Малайзии. Я долго бродил среди их плавучих домов, пока не увидел приоткрытую дверь и сидевшего за ней худощавого мужчину. Мы обменялись взглядами, он улыбнулся и жестом пригласил меня войти. Мы пили чай. На стене висели фотография и рисунок. На снимке был запечатлен пейзаж, как будто бы европейский — зеленые долины, коричнево-красноватые фрукты, водопады и заснеженные вершины. Рисунок показался мне более знакомым: юноша лежит на жертвеннике, старик занес над ним нож, сверху парит ангел, а сзади, в кустах — баран со связанными рогами.
На мгновенье я подумал, что обнаружил одно из десяти затерянных колен[1], и уже начал было мысленно сочинять письма в Главный раввинат и Сохнут, чтобы там поторопились вернуть это колено домой, в Израиль. Но все же, перед тем как упасть в объятья новообретенного брата, я поинтересовался, что изображено на его рисунке. Гостеприимный хозяин указал пальцем на старика с ножом и со странным акцентом сказал: «Абрагим». Потом показал на мальчика и сказал: «Асмаил». Я не стал спорить, но по возвращении в Иерусалим проверил и нашел, что так действительно написано в Коране. Измаил, а не Исаак — вот тот сын, которого, согласно Корану, Бог велел Аврааму принести в жертву[2]. Конечно же мне следовало знать это раньше.
Казалось бы, такая подмена должна была меня удивить, но вместо этого я почувствовал горечь. Наш конфликт с мусульманами, понял я, возник не только из-за страны и даже не из-за ее святых мест. Мы не поделили любовь. А точнее — отцовскую любовь. И что еще больше усложняет дело — не ту любовь, что выражается в предпочтительном благословении того или иного сына или в каком-нибудь подарке (например, в полосатой рубашке, которую праотец Иаков подарил любимому сыну Иосифу), а ту, что выражается в поступке, и притом самом страшном из всех поступков в книге Бытия, — в принесении в жертву собственного сына. В Библии сказано: «Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь… и пойди в землю Мориа, и там принеси его во всесожжение» (Быт. 22, 2)[3]. Так вот, потомкам Измаила довольно трудно видеть после слов «твоего единственного» и «которого ты любишь» имя Исаака.
Кстати, сами Измаил и Исаак отнюдь не были врагами или соперниками. Уж во всяком случае не так, как Каин и Авель, Иаков и Исав, Иосиф и его братья. Настоящая борьба в семье шла между матерями — Саррой и ее рабыней Агарью. И тот факт, что от этих двоих, Измаила и Исаака, впоследствии возьмут начало две религии, тоже был тогда неизвестен. Но когда Бог сказал «твоего единственного» и «которого ты любишь» именно об Исааке, а Измаил и его мать к тому времени уже были изгнаны из дома Авраама, возникла эмоциональная база для конфликта, от которого мы страдаем по сей день.
Есть тут, однако, и нечто иное. Эти слова: «которого ты любишь» — знаменуют первое появление в Библии слова «любовь». И тут можно подметить две интересные особенности. Во — первых, это любовь мужчины к сыну, а не любовь мужчины к женщине. Любовь мужчины к женщине в Библии отодвинута на второе место, и ею станет любовь Исаака к Ревекке. А во — вторых — это любовь отца, а не любовь матери. Первой материнской любовью будет любовь Ревекки к своему сыну Иакову. Она появится лишь на третьем месте, и в нее тоже будет вплетен мотив дискриминации братьев: Ревекка будет любить Иакова, а Исаак — Исава.
И то и другое представляется странным. Сегодня материнской любви придается большее значение, чем отцовской — как в литературе, так и в социальной и юридической практике. Что до любви мужчины и женщины, то нынешняя литература ставит ее выше родительской любви, да она и естественным образом предваряет родительскую любовь. Без любви мужчины и женщины не будет детей, а следовательно, и родительской любви. Но для Библии всего важнее род и семья, а в данном случае — семья, которая станет народом. Поэтому любовь Авраама к Исааку она ставит на первое место. Любовь родителя к дочери, кстати, не упоминается в Библии вообще.
«Ада и Цилла»
Любил ли Адам Еву? Любила ли Ева Адама? Вполне возможно, однако в Библии их отношения не удостоились названия «любовь». А жаль. Романтический читатель был бы рад впервые встретить слово «любовь» именно в этом случае, потому что Адам и Ева — пара в своем роде уникальная. И не только из-за привольной жизни в раю, не только из-за близости к Богу, но и потому, что они являлись единственной парой во всем мире. Только им одним дано было сполна и долго наслаждаться этим блаженным состоянием нераздельной принадлежности друг другу, которое другим парам выпадает лишь изредка, да и то немногим. Но Библия ни разу не говорит о «любви», царившей между первым мужчиной и первой женщиной. Она упоминает стыд, познание, работу, печаль, власть, роды и потомство. Она сообщает, что у Евы было «влечение» к Адаму (Быт. 3, 16) и что Адам «познал» ее (Быт. 4, 1), — но ни слова не говорит об их «любви». Может быть, любовь и не нужна, когда в мире нет другой женщины и другого мужчины?
И вот так, без любви, Адам познал Еву, и Ева родила Каина. Каин познал свою жену — чье имя неизвестно, — и она родила Еноха. У Еноха родился сын по имени Ирад, и этот Ирад родил Мехиаеля, а Мехиаель родил Мафусаила, и Мафусаил родил Ламеха. Так и написано — «родил». Обычно мужчина «порождает», а женщина «рожает», а здесь рожают мужчины. Может быть, в те далекие дни так и происходило? В любом случае — были мужчины, были женщины, рождались дети, но любовь — нет, «любовь» все еще не упоминалась.
И о Ламехе не сказано, что он любил, но у его жен, в отличие от других женщин тех поколений, были имена, и Ламех даже сочинил для них песню, которая, по его мнению (так я себе представляю), должна была им понравиться:
Ада и Цилла, слушайте мой голос,
Жены Ламеха, внимайте моим словам,
Ибо человека убил я за рану свою
И отрока за свой синяк.
Если за Каина отмстится всемеро,
То за Ламеха в семьдесят семеро.
(Быт. 4, 23–24)[4]
Слово «песня» здесь не упоминается, но ритм и рифма (в ивритском оригинале) говорят сами за себя, и следовательно, Ламеха можно считать первым человеком в Библии, создавшим подлинно литературное произведение. К большому моему сожалению, это была не песнь любви, а песнь хвастовства. Если Ламех и любил кого-то, то лишь самого себя.
