Флориан Иллиес - 1913. Лето целого века
9 сентября, в день, когда умирает Герхарт Фишер и звезды явно говорят о катастрофе, два невролога обследуют тридцатиоднолетнюю Вирджинию Вулф, жалующуюся на «неспособность чувствовать». С августа, когда она сдала свой первый роман «По морю прочь», она начала так стремительно терять в весе и буквально таять на глазах, что оказалась нетранспортабельной и зависела от постоянного ухода двух медсестер. Обследование у неврологов столь унизительно, а ее ощущение бессмысленности столь велико, что спустя несколько часов после осмотра – у медсестер как раз перерыв – она пытается покончить собой с помощью снотворного веронал. Муж Леонард спасает ее в последнюю минуту, в клинике ее реанимируют.
Он посылает ее отдохнуть в Далингридж-Плейс, поместье ее сводного брата Джорджа Дакворта. Что само по себе абсурдно, так как срыв Вирджинии Вулф, очевидно, не в последнюю очередь ведет к непреодоленному домогательству к ней в детстве со стороны того самого сводного брата. Надо быть совсем слепым, чтобы не видеть этой проблемы, но, тем не менее, муж Леонард еще в сентябре пишет о своем шурине: «В юности он, должно быть, был Адонисом». Вирджиния Вулф не находит иного способа себя обезопасить, кроме как выздороветь. Она начинает снова есть, так что может осенью покинуть Далингридж-Плейс.
7 и 8 сентября в Мюнхене, в гостинице «Баварский двор», проходит IV Международный конгресс психоаналитиков. Та самая встреча, которой боялись Фрейд и Юнг с тех пор, как разорвали отношения. Напряженная атмосфера угнетает, все настороже. В первый день собралось восемьдесят семь участников, на второй день осталось лишь пятьдесят два. Когда К.Г. Юнг выдвигает свою кандидатуру на перевыборы президента, двадцать два члена общества воздерживаются от голосования. Фрейда уговорили сделать 7 сентября небольшой доклад «О проблеме выбора невроза». К.Г. Юнг читает на следующий день «К вопросу о психологических типах». Атмосфера, сообщает Фрейд, «утомительна и малоприятна», главным событием оказываются не доклады, а порядок размещения участников. «Стол Фрейда» на одной стороне, «стол Юнга» на другой, в промежутке – ледяное молчание. Фрейд (отец) и Юнг (отцеубийца) практически не смотрят друг на друга – после 8 сентября 1913 года они больше никогда не увидятся. Фрейд нарадоваться не может, когда в зале заседаний появляется Лу Андреас-Саломе, да еще и приводит с собой Райнера Марию Рильке – поэта, которого он знает только по стихам. Фрейд бросается в объятия обоих, чтобы сбежать от царящего на конгрессе настроения; едва закончился последний доклад, как все трое, не переставая говорить и даже пошучивать, уходят вместе ужинать. Лу парит над вещами, Рильке находится по ту сторону добра и зла. Фрейд, сверх-отец, великий археолог бессознательного и вытесненного, внимает каждому слову из уст Рильке. Узнав об этом, Анна, дочь Фрейда, в эйфории пишет отцу: «Ты действительно познакомился в Мюнхене с поэтом Рильке? Но как? И какой он?»
И правда, какой он? На следующий день после разговоров о бессознательном, в которые Рильке с Фрейдом углубились во время совместной прогулки, Рильке отправляется с Лу, женщиной, в преклонном возрасте лишившей его девственности, а теперь вновь ставшей ему материнской защитой, сперва к своей матери Фие, живущей в Мюнхене, а потом к Кларе и Руфи, забытой жене и забытой дочери, помочь им обустроиться в новой квартире на Трогерштрассе, 50. Затем Лу Андреас-Саломе и Рильке садятся в поезд, чтобы поехать в горы, и она анализирует его сны. Со всей серьезностью они обсуждают символические различия между фаллосом и обелиском.
Гуго фон Гофмансталь лежит в постели своего номера в «Четырех сезонах» и видит сон, в котором его дом стал тюрьмой Французской революции – «и я осознаю, что это последний день моей жизни: я приговорен к смерти». Вокруг него писари, занятые оформлением смертных приговоров. Тут появляется жена: «Но лица этого создания я никогда не видел, однако во сне оно мне было так хорошо знакомо, как может быть знакома лишь женщина, с которой прожил десять лет. Мы быстро говорим друг другу, что больше нам не обняться». Жена оставляет его с писчими, приводящими в исполнение смертный приговор. «Я чувствую, что не могу посмотреть ей вслед, отворачиваюсь от окна, через которое проникает резкий солнечный свет». Гофмансталь просыпается. Измученный, он одевается и думает оправиться ото сна прогулкой по Английскому саду. Но образы не выходят у него из головы, телу все еще кажется, что оно приговорено к смерти. Еще очень рано, в парке едва ли встретишь гуляющих. Теплое осеннее солнце сияет над деревьями. Он идет по мостику через Айсбах, как навстречу ему – и это уже не сон – движется человек, с виду напоминающий великого толкователя сновидений Зигмунда Фрейда. Это и есть Зигмунд Фрейд. Он любезно приветствует венского знакомого, интересуется самочувствием, хорошо ли тот спал, а то вид у него какой-то изможденный. «Все как нельзя лучше, уважаемый доктор», – говорит Гофмансталь. А когда из-за угла появляется Рильке, договорившийся с Фрейдом здесь о прогулке, у Гофмансталя окончательно складывается ощущение, будто он все еще грезит. Но это, как и все в этот особенный год, реальность.
В статье об оказании первой медицинской помощи венская «Нойе фрайе прессе» пишет 6 сентября 1913-го как ни в чем не бывало: «Как от качества первой перевязки на поле боя зависит судьба раненого, так и оказание первой помощи при бытовых несчастных случаях имеет решающее значение для клинического прогноза».
Клиническую картину неврастении, синдром «бёрн-аута» 1913 года, включают в одиннадцатитомный труд «Специальная патология и терапия внутренних заболеваний». К.Г. Юнгу поручают написать о неврастении, но он отказывается, потому что «я слишком мало в ней понимаю и даже вовсе в нее не верю».
В начале сентября Франц Кафка уезжает из Праги лечить отчаяние и «неврастению». Его цель – санаторий Хартунгена в Рива-дель-Гарда. Вообще-то он хотел ехать вместе с Фелицией, но ее отец еще не ответил на его брачное письмо, так что он отправляется в дорогу, потому что сначала надо в Вену, по делам. Там с 9 по 13 сентября вместе со своим начальником Кафка посещает Второй международный конгресс по спасательному делу и предотвращению несчастных случаев. Затем поездом в Триест, портовый город Австро-Венгрии на Средиземном море, в те годы переживающий неслыханный расцвет. Порт способствует неповторимому смешению народностей на улицах и в кофейнях, и это город, в котором Джеймс Джойс ведет уединенную жизнь учителя английского и день за днем сидит над материалами к «Улиссу». Итак, 14 сентября Франц Кафка и Джеймс Джойс в Триесте. Роберт Музиль в эти дни тоже здесь, по пути из Рима в Вену. Можно представить себе, как все они после обеда выпивают в порту по чашке кофе перед тем, как продолжить путь.
Кораблем Кафка отправляется в Венецию, там, в отеле «Пляжный», после более чем двухсот писем и открыток этого года, он пишет свое пока последнее письмо Фелиции Бауэр. Он понял, что не сможет творить великое искусство, если отдастся любви и жизни. В дневнике он пишет: «Коитус как кара за счастье быть вместе. Жить по возможности аскетически, аскетичней, чем холостяк, – это единственная возможность для меня». И двумя днями позже: «Я запрусь от всех и до бесчувствия предамся одиночеству. Со всеми рассорюсь, ни с кем не буду разговаривать» [38]. А 16 сентября на фирменном бланке отеля с видом на канал он, в бесчувственном состоянии и «бесконечно несчастный», пишет Фелиции: «Но что мне делать, Фелиция? Нам надо расстаться».
Кафка, внезапно освободившийся от груза необходимости становиться супругом, продолжает путешествие, а когда 22 сентября прибывает в Риву, то чувствует в себе пустоту, смущение, но и облегчение. Братья Эрхард и Кристль фон Хартунген, еще совсем недавно лечившие Фрейда в своем филиале в горах, берут на свое попечение следующего великого пациента. Проводится вступительная терапевтическая беседа, врачи советуют диету, много воздуха и много гребли. В первую же неделю – тепло, солнечно – Кафку переводят в одну из «воздушных хижин» на пляже, чтобы кислород окружал его со всех сторон. Кажется, что терапия начинает действовать, и 28 сентября он совершает небольшую вылазку в Мальчезине, откуда шлет сестре Оттле веселую открытку: «Был сегодня в Мальчезине, где с Гёте случилось приключение, о котором ты знала бы, если б читала „Итальянское путешествие“, что советую тебе в скором времени сделать».
В тот же день – стало прохладнее, на вершинах гор показывается первый снег – Кафка перебирается из пляжного домика в главный корпус санатория. За столом, как сообщает он своему другу Максу Броду, «сижу между старым генералом и маленькой швейцаркой, похожей на итальянку». Эта маленькая швейцарка возвращает Кафку к жизни. Они придумывают перестукиваться между комнатами, а в парке играют в салочки. Вместе они выходят на веслах на озеро, и их времяпрепровождение в лодке составляет: «Сладость печали и любви. Ловить на себе ее улыбку в лодке. Это было самым прекрасным. Желать лишь умереть, но еще держаться, одно это – любовь». Обоим ясно, что на любовь у них только десять дней. Потом они разъедутся. Кафка – в Прагу, швейцарка – в Геную, где живет ее семья. Впервые Кафка не думал о Фелиции ежечасно. На десять дней он отдал себя на волю ни к чему не обязывающей простодушной влюбленности.
