Инженер Петра Великого (СИ) - Гросов Виктор

Как-то раз послали меня в контору за какой-то бумажкой. Пока ждал в приемной, туда заплывает девица. Не простая работница, сразу видно. Одета богато, по-городскому — платье шелковое, темное. Личико симпатичное, хотя и бледненькое, как у всех питерских барышень. Оказалось — дочка одного из конторских чинуш, не самого мелкого пошиба. Пришла, видать, папашу проведать. Она окинула взглядом приемную, увидела меня у стены, и улыбнулась. Не насмешливо, а как-то с намеком, что ли.

— Вы, никак, тот самый мастер Петр, что машины диковинные строит? — спросила она тоненьким голоском, подходя ближе. — Батюшка про вас рассказывал… Говорит, голова у вас светлая, сам Государь вас приметил…

Я пробормотал что-то невнятное, не ожидал такого внимания со стороны барышни. А она стоит рядом, зыркает на меня своими большими глазами и щебечет про то, как интересны эти машины и не мог ли бы я как-нибудь показать ей свою мастерскую. Я еле дождался, пока ее папаша выйдет, и быстро свалил, чувствуя на спине ее любопытный взгляд.

Другой случай был еще чуднее. Возвращался я как-то поздно вечером с завода к себе в каморку. Шел мимо нескольких добротных домов, где жили купцы, которые снабжали завод всяким барахлом. У калитки одного дома стоит женщина, лет тридцати, а то и больше. Одета просто, но добротно, темный платок, ладная фигура, лицо строгое, но красивое. Вдова, как я потом узнал, купца-подрядчика, который недавно ласты склеил. Муж ее то ли лесом барыжил, то ли пенькой — хрен знает, но дела с заводом имел.

Увидела меня, не отвернулась, как положено приличной бабе, а наоборот, шагнула навстречу.

— Ты, никак, Петр-мастер будешь? — спросила она низким, грудным голосом.

— Я, сударыня, — ответил я, тормознув. — А вам что угодно?

— Да вот, слыхала я про тебя… Говорят, человек ты мастеровой, головастый… А у меня тут… хозяйство после мужа осталось… Порядок навести надо… А без мужской руки сам знаешь, каково… Может, зашел бы как на досуге? Посоветовал чего? Аль помог чем? Я б в долгу не осталась…

Она смотрела на меня без тени смущения, и во взгляде ее было что-то такое, явно обещающее. Я задавил в себе хмык и сообщил о том, что делами заводскими по уши занят, времени свободного нет, вежливо кивнул и поспешил дальше. Но ощущение ее пристального взгляда еще долго жгло спину.

Что это было? Простое любопытство? Желание подмазаться к человеку, который, по слухам, был «на хорошем счету» у начальства? Или что-то другое? Я, Алексей Волков, разведенный инженер из 21 века, который к женскому вниманию особо не привык и в амурных делах был не дока, тут вообще охреневал. А уж в шкуре этого молодого Петрухи я и подавно не знал, как на всё это реагировать.

Одно было ясно, что мой новый статус «умельца» и «человека с головой» делал меня заметной фигурой не только для мастеров и начальства, но и для женского пола. И это внимание могло быть не только приятным (хотя кому я вру?), но и опасным. Дочка чиновника, богатая вдова… За такими всегда тянется шлейф сплетен, интриг, а то и проблем посерьезнее. Мне же сейчас не до амурных приключений было, мне работать надо было спокойно. Надо было довести до ума сверлильный станок, наладить производство надежных замков, может, даже замахнуться на что-то большее… А бабы… бабы могли и подождать. Или нет? Этот вопрос я пока оставлял без ответа.

Я старался держать дистанцию, особенно с дамами «непростыми». На улыбки дочки чиновника Лизаветы Петровны (кажется, так ее звали) отвечал вежливым кивком и тут же сваливал по своим делам. Мимо дома вдовы купчихи Аграфены Ивановны старался ходить другой дорогой, хотя пару раз она меня всё-таки «ловила» у ворот, опять заводила шарманку про «помощь по хозяйству» и пристально пялилась своими глазищами. Я вежливо отмазывался, ссылаясь на государеву службу и дикую занятость.

Но совсем игнорировать женское внимание было невозможно, да и, если честно, не хотелось. Тело-то у меня было молодое, здоровое (спасибо моим тайным тренировкам и тому, что жрать стал лучше), и оно настойчиво напоминало о своих желаниях. После долгих месяцев воздержания и каторжной пахоты иногда так хотелось простого человеческого тепла, ласки, чтоб женщина рядом была…

И случай такой подвернулся, хотя и не совсем там, где я ожидал. На Охтинской слободе, где жили работяги, была своя жизнь — с праздниками, гулянками, посиделками. Как-то раз, под какой-то церковный праздник (я в них не шарил), народ гулял особенно шумно. Вечером у реки костры запалили, заиграла музыка, молодежь хороводы водила, песни орала. Меня туда силком притащил Федька, мой самый бойкий ученик.

— Пойдем, мастер Петр! Чего в каморке киснуть? Народ гуляет, весело! Девки там наши… Глядишь, и тебе какая приглянется!

Я отнекивался — устал, дел по горло. Но Федька был настырный, да и мне самому осточертело сидеть в четырех стенах.

Пошли.

На поляне у реки и правда было людно и шумно. Горели костры, воняло дымом, жареным мясом (кто-то свинью завалил), брагой. Мужики сидели кружками, горланили песни. Бабы трещали о своем. А молодежь — парни и девки — отплясывали что-то дикое под музыку.

Я стоял в сторонке, наблюдал. Ко мне тут же подвалили несколько пацанов-подмастерьев, с которыми я был в нормальных отношениях. Предложили браги. Я отказался — алкашку я с тех пор, как сюда попал, не жаловал, помнил и свой армейский опыт, и пример алкаша Прохора. Но поболтать остался.

И тут я заметил девушку, стоявшую в стороне от шумного хоровода. Она болтала с подругами. Не расписная красавица. Лицо простое, чуть скуластое, веснушки на носу. Волосы русые, под платком. Фигурка ладная, крепкая такая. А вот глаза у нее были ясные, серые, и смотрели они прямо, смело, без всякого жеманства или кокетства. Звали ее Дуняша, дочка одного из мастеров-оружейников, не последнего на заводе.

Наши взгляды встретились. Она не отвернулась, как многие бы сделали, а чуть улыбнулась — просто, по-доброму. Мне это понравилось. Что-то давно забытое всплыло, еще из той, прошлой жизни, когда я был молодым.

Потом начались какие-то игры, парни ловили девок, те с визгом разбегались. Дуняша тоже побежала, и я, сам не зная почему, рванул за ней. Догнал легко — тренировки даром не прошли. Схватил ее за руку. Она обернулась, смеется, дышит часто.

— Поймал, мастер Петр! Быстрый ты, однако!

Я хмыкнул.

— А ты — Петр Алексеич? Про тебя все говорят… Мастер хитроумный…

— Можно просто Петр.

— А я — Дуняша.

Мы поболтали о какой-то ерунде — о погоде, о празднике, о работе. Легко так, просто, без всяких намеков или подвохов. Мне было хорошо, спокойно. Она не смотрела на меня с подобострастием или страхом. Она видела во мне не «колдуна» или «начальству угодного», а просто парня. И это было ценно.

Потом нас снова затянули в толпу, в хоровод. Мы оказались рядом. Ее рука в моей руке была теплой, чуть шершавой от работы.

Когда гулянка стала затихать и народ потянулся по домам, я проводил Дуняшу до ее калитки.

— Спасибо тебе, Петр, за вечер, — сказала она на прощание. — Весело было.

— И тебе спасибо, Дуняша.

Она снова улыбнулась и скрылась за калиткой. Я постоял немного, глядя ей вслед, потом медленно побрел к себе в каморку.

Что это было? Легкий флирт? Я не знал. И старался не загоняться по этому поводу. Вспоминался мой неудачный брак, боль развода. Лена тоже сначала смотрела на меня с восхищением, а потом работа сожрала всё. Смогу ли я здесь, в этом времени, построить что-то настоящее? И надо ли мне это? Не помешает ли это главному — моей работе, моим планам?

С другой стороны, Дуняша была другой. Простая, работящая, без столичного лоска и закидонов. Может, именно такая женщина и нужна здесь — не для балов, а для жизни? Чтобы был дом, куда можно вернуться после адского дня, чтобы было с кем поговорить по душам.

Я гнал эти мысли. Слишком рано. Слишком много дел. Слишком опасно. Но образ Дуняши с ее ясными серыми глазами и доброй улыбкой еще долго стоял у меня перед глазами. Осторожный флирт? Возможно. Прагматичные отношения? Вряд ли я на такое способен, даже в прошлой жизни не получалось. А вот что-то настоящее… Может быть. Но только если это не помешает главному. Или если станет частью этого главного.