Инженер Петра Великого (СИ) - Гросов Виктор

Конечно, геморроя предстояло море. Как обеспечить герметичность между слоями? Как такая конструкция поведет себя после многих выстрелов? Как ее потом обрабатывать — сверлить канал, нарезать резьбу для винграда (задней части)? Вопросов было куча. Но сама идея казалась здравой с точки зрения механики и сопромата. И главное — она была реализуема здесь и сейчас, не дожидаясь революции в металлургии.

Я схватил уголек и начал лихорадочно чиркать на доске эскизы составного ствола. Внутренняя труба, наружные бандажи, схема сборки… Надо было всё тщательно продумать, прикинуть (хотя бы примерно) напряжения, определить оптимальную толщину слоев. А потом — идти с этой идеей к Орлову и Шульцу. Убедить их будет непросто. Они наверняка решат, что это очередная моя «дичь». Но у меня теперь был не только «дедовский секрет», но и какой-никакой авторитет, заработанный прошлыми успехами. И главное — у меня было нестандартное, рискованное, но, возможно, единственно верное решение в этих условиях.

Прошло еще несколько недель тяжкого труда, споров, проб и ошибок. Уговорить начальство — то бишь, Шлаттера, через поручика Орлова — дать добро на изготовление опытного составного ствола было делом неимоверно трудным. Шлаттер долго морщился, называл мою затею «фантазией» и «пустой тратой казенного припасу». Но Орлов был настойчив, напирал на приказ генерала «изыскивать средства супротив шведской брони» и на удачный опыт с улучшенным чугуном. В конце концов, полковник махнул рукой: «Делайте! Но ежели сей… пирог… на куски разлетится — пеняйте на себя!»

Работа закипела с новой силой. Отлить внутреннюю чугунную трубу нужного размера и качества — это было первой задачей. Шульц ворчал про «немецкий орднунг» и «русский бардак», но взялся за дело с азартом. Мы вместе с ним колдовали над шихтой, добавляли известняк, следили за температурой. Отлили несколько труб, и одна из них, после тщательной проверки, оказалась вполне годной — без видимых раковин и трещин.

Следующий этап — обработка. Вот тут-то и пригодился мой токарный станок! Закрепив чугунную трубу, мы с Федькой и Ванюхой несколько дней обтачивали ее наружную поверхность, добиваясь максимально возможной гладкости и точности диаметра. Работа была кропотливой, требовала постоянного контроля.

Параллельно в кузнице ковали бандажи — широкие кольца из самого лучшего кричного железа, какое только удалось раздобыть. Их тоже потом обрабатывали на станке, растачивая внутренний диаметр чуть меньше, чем наружный диаметр чугунной трубы. Это было самое тонкое место — нужно было обеспечить плотную посадку с натягом после нагрева.

И вот настал день сборки. В кузнице разожгли большой горн. Бандажи нагревали до вишнево-красного каления. Чугунную трубу установили вертикально на специальной подставке. Когда бандаж раскалился до нужной температуры, его быстро выхватили клещами несколько дюжих кузнецов и с криками «Давай!», «Ровней!» насадили на холодную трубу. Сел плотно! Потом следующий бандаж, и так — пока вся чугунная труба не оказалась закована в железную «рубашку». Все прошло на удивление гладко, без перекосов. Оставили ствол медленно остывать прямо в кузне, чтобы снять внутренние напряжения.

Через пару дней, когда составной ствол окончательно остыл, его перетащили в мою мастерскую. На вид он получился… необычным. Массивный, с ясно видимыми стыками между бандажами, но чувствовалась в нем какая-то скрытая мощь. Оставалось просверлить канал и нарезать резьбу для винграда. Сверловка — по-прежнему самое узкое место. Мой сверлильный станок еще не был готов. Пришлось снова обращаться допотопной машине, какая была у старого Еремеича в Туле. Но так как внутренняя труба была из моего улучшенного, более однородного чугуна, сверловка прошла на удивление чисто, без особых уводов сверла.

И вот — день испытаний. На том же полигоне за цехами установили наш опытный ствол на лафет. Собралось все заводское начальство — Шлаттер, Орлов, Шульц, даже некоторые рабочие приковыляли из кузни поглазеть. Солдаты-артиллеристы суетились вокруг, заряжая орудие.

— Начнем со штатного заряда, — распорядился Орлов, который взял на себя руководство испытаниями.

Зарядили. Фейерверкер поднес фитиль…

Грохнул выстрел! Мощно, чисто.

Ствол откатился на лафете. Осмотрели — все в порядке.

— Заряд двойной! — скомандовал Орлов, и в голосе его слышалось волнение.

Снова зарядили. Снова выстрел — еще громче, отдача сильнее! Ствол снова выдержал! Толпа мастеров и чиновников, стоявших поодаль, одобрительно зашушукалась.

— Заряд тройной! — крикнул Орлов, уже не скрывая азарта. — Ну, Петр, держись! Сейчас либо пан, либо пропал!

Это был предел. Тройной заряд для такого калибра — верный способ разнести обычную пушку. Солдаты заряжали с опаской, оглядываясь на ствол. Фейерверкер поднес фитиль, отскочил…

Грохот был такой, что заложило уши! Земля под ногами дрогнула. Дым окутал орудие. Все замерли в ожидании.

Дым рассеялся…

Ствол стоял! Целый! Невредимый!

Только откат был такой силы, что лафет отъехал на несколько саженей.

— Выдержал!!! — заорал Орлов, бросаясь к пушке. — Выдержал, дьявол! Смирнов, да ты волшебник! Твой пирог тройной заряд держит!

Шульц подошел, покачал головой.

— Гут… Ошень гут… Крепкий машина…

Даже Шлаттер подошел, потрогал еще горячий ствол. На его лице появилось нечто вроде удивления.

— Однако… Не ожидал… — пробормотал он. — Значит, не врал ты, Смирнофф… Действительно, способ годный…

Толпа вокруг зашумела. Мастера переглядывались, качали головами. Мой «пирог», моя дикая идея с составным стволом — сработала! И не просто сработала, а показала невиданную здесь прочность. Это была победа инженерной мысли над косностью и рутиной. Я чувствовал огромное облегчение и тихую гордость. Путь был открыт. Теперь можно было думать о настоящих корабельных орудиях, способных пробить шведскую броню.

Глава 14

После того, как мой «пироговый» ствол (в здравом измышлении решил назвать его композитным) выдержал тройной заряд, да еще на глазах у всего заводского начальства, жизнь моя опять круто поменялась. Не, я не стал вдруг барином или какой шишкой. По-прежнему гонял в своей рабочей одежде (хотя и почище прежнего), жил в своей каморке при складе, да и работы не убавилось — наоборот, теперь на меня повесили не только допиливание сверлильной машины, но и присмотр за изготовлением новых пушек по «моему методу». А вот отношение людей оно стало другим.

Мастера и подмастерья теперь при встрече шапку ломали ниже пояса, заговаривали уважительно, звали не иначе как «Петр Алексеич» (какой я им на хрен Алексеич, сам не знал). Некоторые «косонаменясмотрящие» перестали зло зыркать и иногда подходили посоветоваться по литейным делам, хотя и с таким видом, будто делали мне великое одолжение. Начальство заводское — Шлаттер, новый обер-мастер, приказчики — тоже стало смотреть по-другому, как на человека нужного, полезного, от которого зависит выполнение государева заказа.

Но самое дикое и непривычное было другое. На меня на меня стали обращать внимание женщины. Бабы. Раньше я был для них пустым местом. Грязный, забитый пацан Петруха в рванье — кто на такого посмотрит? Разве что кухарка какая пожалеет да корку хлеба сунет. А теперь всё изменилось.

Когда я шел по заводскому двору или по улочкам Охтинской слободы, где жили работяги с семьями, я стал ловить на себе девичьи взгляды. Уже не любопытные или насмешливые, как раньше, а какие-то оценивающие, что ли, типа товар разглядывают. Молодые бабы, жены мастеров, которые прежде прошли бы мимо, фыркнув, теперь останавливались, провожали глазами, шушукались за спиной. Девчонки-подростки, которые работали на подсобных работах, хихикали при моем появлении, пялились в пол, краснели.

Сначала я не парился. Ну, судачат про «умельца», который пушки новые делает, и ладно. Но потом стали происходить вещи и постраньше.