Андрей Валентинов - Ола
Эх, жаль, что не знаю я, где тот сеньор Кебальо, о котором терафим мне сказал! Послать бы весточку, может, и помог бы.
Вывел!
Сверху камень, снизу камень,
Темнота, тошнит от чада.
А в глазах – башка на стенке
И железный крюк, что рядом.
Я зажмурился покрепче,
Прогоняя страх и одурь,
Не убили – есть надежда,
Если жив еще, не помер.
Лучше вспомню, как по морю
Мчатся белые барашки,
Как летит шебека наша
Под косыми парусами.
Ветер в скулу, чайки рядом,
За кормой – корсар алжирский,
И смеется Калабриец:
«Погуляем нынче, Бланко,
Вспорем брюхо сарацинам!
Раз еще мы не пропали —
И сейчас не пропадем!»
ХОРНАДА XIX. О том, как Дон Саладо скорбел о погибели рыцарства
– Поистине, Начо, невозможно найти должных слов, дабы описать радость мою, что жив ты и что вновь я тебя вижу!
Да какие уж тут слова? Схватил я идальго моего за плечи, тряхнул, снова тряхнул, по спине хлопнул. А у самого – бес знает что в глазах. Неужто плачу? Отвернулся я, чтобы его не смущать – да и себя тоже.
В саду мы встретились, все на той же скамейке каменной. Ввек бы нам не увидеться, но рыцарь молодцом оказался. Уперся, что Куло ушастый: подавайте, мол, эскудеро моего, иначе ни есть не стану, ни пить. Болен – к больному ведите, даже чума у него если.
Вот молодец дядька!
Конечно, не одни мы тут. Слева мавры, справа мавры, на нас поглядывают, зубы свои мерзкие скалят. Но все-таки!
– Велели мне не расспрашивать тебя ни о чем, – продолжал идальго, – да и самому от рассказа воздержаться, ибо мнится лекарю, что нам двоим сие вредно будет.
– И мне велели, – усмехнулся я, все еще глазам своим не веря. – Дайте-ка, рыцарь, погляжу я на вас!
А посмотреть и вправду было на что. Из всего прежнего остался на Доне Саладо только шлем его мятый. Ну, это я и раньше видел, зато теперь на носу у моего идальго окуляры появились со стеклышками толстенными, чуть ли не в палец каждое. А в придачу к ним – книжка, большая, как сундук. Еле-еле на коленях его худых уместилась.
– Экий вы стали, сеньор, – хмыкнул я. – Никак в Саламанку собрались, в университет тамошний?
Смутился дядька, по скамейке заерзал.
– И верно, Начо, негоже рыцарю странствующему окуляры цеплять, однако же счел я сие возможным ради книги этой, прочесть которую за истинное счастье почел.
– И что за книжка такая? – подхватил я тут же.
Думал я, в погребе проклятом сидючи, что, коль встречу идальго моего, тут же все ему расскажу. Ведь ясно – не только моей башке беда грозит, но и его тоже. Но как только увидел его, Дона Саладо, решил – не стану. Что толку? Дядька неглупый, сам уже что-то понял. А лишние страхи ему ни к чему. Лучше уж о книге поговорить.
…Да и что за вид у меня будет? Дон Саладо мне про великанов с драконами рассказывал, а я ему про дуэнью глиняную с пергаментом под языком и про голову на крюке. Еще решит, что спятил я!
– А помнишь ли ты, Начо, – с важным видом возговорил рыцарь, палец худой вверх поднимая, – как познакомились мы со спутником нашим, высокоученым сеньором Рохасом? Был между нами спор на дворе постоялом, что «Император Трапезундский» именуется…
– Именовался, – возразил я. – Угольки там сейчас. Черные!
– И верно, – кивнул мятый шлем. – Говорили мы тогда о рыцарстве, и вспомнил сеньор Рохас некую книгу, именуемую «Смерть Артуро», написанную англичанином сеньором Мэлори. И будто бы перевели книгу эту на кастильское наречие и напечатали ее способом книжного тиснения в городе Мадриде…
– Неужто она? – подивился я.
– Истинно так! – подтвердил Дон Саладо не без гордости. – Нашлась она в доме этом, и дали мне ее, и даже окуляры подарили…
– Лекарь подарил? – поинтересовался я.
Ох, понял я, что за лекарь рыцаря моего пользует! Благородного виду лекарь – и только по ночам приходит…Занят он днем – булькает.
– Верно, Начо, – согласился Дон Саладо. – И поскольку провожу я дни свои в непривычной праздности, то решил я провести время с великой пользой. И хоть не успел я прочитать ее всю, но просмотрел немало, особенно же начало и конец. Веришь ли, Начо? Написал эту книгу сеньор Мэлори, будучи в узилище, может, оттого и столь грустна она…
Вздохнул рыцарь – невесело так. То ли о неведомом сеньоре Мэлори сожалея, то ли о нас, грешных.
– И понял я, Начо, что в чем-то прав оказался спутник наш, сеньор Рохас. Видать, и вправду гибнет в мире этом славное рыцарство, а может, и погибло уже. И не в бомбардах дело тут, не в аркебузах и кулевринах. Сгинули обычаи благородные, и вежество, и обхождение, главное же – нравы добрые, вере христианской преданность. А без них – зачем же нужны мы?
И вновь вздохнул Дон Саладо, книжку раскрыл, принялся страницы листать.
– Послушай, Начо! Описывается тут прегорестная кончина благородного короля Артуро, смертельно раненного – увы! – своим собственным сыном. И вот отнесли славного Артуро в некую часовню у моря, и услышали вдруг крики на поле, где только что окончилась кровавая битва…
Наклонился мой идальго, окулярами чуть ли не самой страницы коснулся:
«– …Вдруг слышат они крики на поле.
– Пойди, сеньор Лукан, – сказал король, – и узнай мне, что означает этот крик на поле.
Сеньор Лукан с ним простился, ибо был он тяжко изранен, и отправился на поле, и услышал он, и увидел в лунном свете, что вышли на поле хищные грабители и лихие воры и грабят, и обирают благородных рыцарей, срывают богатые пряжки и браслеты, и добрые кольца, и драгоценные камни во множестве. А кто еще не вовсе испустил дух, они того добивают ради богатых доспехов и украшений…»
Покачал шлемом Дон Саладо, книгу толстую закрыл.
– Разве только о погибели Камелота пишет тут сеньор Мэлори? Не так ли погибло все рыцарство мира христианского во всех странах наших? И хоть до сего дня посвящают многих в звание рыцарское, и мечом плеча касаются, но мнится мне, что это грабители и воры друг друга возвеличивают…
Поглядел я на дом, что за садом спрятался. Если бы одни лишь воры и грабители!
– И вновь скажу: поздно довелось мне родиться, Начо! Не застал я времена славные, когда доблесть миром правила, когда сильный не обижал слабого и зло всегда встречало отпор.
Не стал я спорить (пробовал уже сеньор Рохас, да что толку?), хоть и сомнение на сей предмет имел. Уж больно невесел стал мой рыцарь.
– Чем же возвеличится Кастилия наша? Неужто черным ведовством, каждому доброму христианину мерзким? Не воздвигнется ли на месте славного королевства Град Антихристов, видом блестящий, внутренностью же богопротивный?
И вновь не стал я отвечать, только рукой до его плеча Дотронулся. Все понял идальго, даром что разумом недужный!
Понурил голову Дон Саладо, но внезапно выпрямился, очами сверкнул:
– Не бывать тому, Начо! Пока живы мы с тобой – не бывать! Не со мною ли мой славный меч?
– Не с вами, – вздохнул я. – Не с вами, рыцарь… Меч-железяку у него сразу забрали. Не иначе лекарь ночной настоял.
– Верно…
Задумался рыцарь, худыми пальцами бороду-мочалку потрепал.
– Верно, да только не меч – главное оружие рыцарское. Важнее меча – вера наша христианская, да доблесть, да смекалка, да хитрость воинская. Вот, смотри, Начо, пишет сей Мэлори…
Вновь зашелестели страницы.
– …Пишет сеньор Мэлори о двух рыцарях славных – о сеньоре Персианте и сеньоре Бомейне, истинное имя которого было Гарет. И должно было им поспеть к замку Красного Великана, дабы выручить некую даму. Времени у них не оставалось совсем, слуги же оного Красного Великана стерегли каждую тропку в лесу…
Уткнулась борода-мочалка в страницу.
«… – Поистине это безделица, рыцарь, – заметил сеньор Персиант, – ибо поскачу я между капельками дождя, и увидят враги наши лишь тень мою.
– И вправду безделица, – согласился сеньор Бомейн. – Ибо я поскачу между мгновениями, и не заметить им даже моей тени…»
– Отменно, ваша милость, – усмехнулся я. – Кто бы отказался, я не стану. Чтобы, значит, между капельками дождя, раз уж сквозь стены не выйдет.
…Про стены я уже много раздумал. Про стены, про ворота, про собак, что в ночь на субботу по двору бегают. Да что толку?
– И вот о чем я еще размышлял, Начо, – заявил Дон Саладо, окуляры с носа снимая. – Может, земля неведомая, что во сне мне привиделась, есть знамение Божье? Может, велено проложить мне туда дорогу не только ради славы рыцарской, но и ради тех, кому обычаи нынешние не по душе, кто верит еще в доблести старинные, в честь и верность, коими наша Кастилия славилась? Может, не зря я назвал ее Терра Граале, Земля Чаши Господней, ибо несет Святой Грааль спасение тем, кто его отыщет и благо всему миру нашему христианскому? Не основать ли там нам Новую Кастилию, не поднять ли над нею знамя с малиновым крестом и не созвать ли туда доблестных рыцарей со всего света, если живы они еще и рыцарями быть желают? И станем мы жить по заветам давним, по чести закону, и будем хранить веру Христову и обычаи наши.
