Господин следователь. Книга седьмая (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Вначале зашли в спальню. Чисто внешне — все на своих местах, ничего не раскидано. Кровать, платяной шкаф, зеркало и небольшой столик. А, еще комод у стены.

— Особо ценных вещей мы здесь раньше никогда не держали, — пояснил Никитский. — Они в имении были. Но, как мы с Липой разошлись, то шкатулку с драгоценностями она сюда привезла.

Подойдя к комоду, Николай Александрович выдвинул верхний ящик.

— Вот, шкатулка здесь, на месте. — сказал хозяин, доставая лакированную шкатулку. Потряс ее, хмыкнул, словно бы взвесил, потом открыл и озадаченно сказал: — А шкатулка-то пустая.

Шкатулка пустая. Пустая шкатулка.

— А куда Олимпиада Аркадьевна могла деньги убрать? — поинтересовался я.

— Так здесь они и лежали, в верхнем ящике, — пожал плечами Никитский. — Я Липе деньги на хозяйство давал, она их прямо сюда и складывала. От кого их прятать-то было? А тут ничего нет.

— На всякий случай посмотрите в других ящиках комода, — посоветовал я, хотя и не сомневался, что денег хозяин не обнаружит.

Итак, убийство с целью ограбления.

Или же сначала произошло убийство, а ограбление уже потом? Все-таки, у меня появляются кое-какие следы. Тут вам и драгоценности, тут вам и штука, под условным названием «троакар».

Еще с зубовным скрежетом (зубы, вы меня не слышали!) подумал о том, что мне сейчас нужно составлять еще одну опись — похищенных ценностей.

И что за украшения были у мадам Никитской? Обручальное кольцо убийца не снял, ни брат, ни бывший муж тоже не пожелали снимать, так и осталось на руке, а с ним Олимпиаду Артуровну в гроб положили.

Опять некстати мелькнула мысль — не раскопали бы могилу из-за колечка, но не должны.

Еще в шкатулке должны были лежать четыре кольца с драгоценными камнями, подаренные супругом в разные времена и по разным поводам, цепочки — четыре штуки, две брошки.

Серьги — три пары, одна просто золотая, в виде листиков, еще две пары с камушками красного и белого цвета. М-да… Белый камушек — это у нас что? Драгоценный камень или нет?

Колье с сапфирами и серьги с сапфирами же. Это у нас что? Гарнитур?

— Сапфир, он какого цвета? — поинтересовался я, отвлекаясь от бумаги.

— Синего, разумеется, — удивился Никитский. Типа — как это кто-то может не знать цвет сапфира? А вот я не знаю. И что?

Ага. Запишем — колье из металла желтого цвета с камнями синего цвета.

Ох ты, а времени-то уже пять часов, а я сегодня и пообедать не успел! Опись украденного можно и завтра составить, но раз уж взялся — доведу до конца.

Порадуюсь, разумеется, что имеются зацепки, но остается одно маленькое но. Или большое. Где это все теперь искать? В Кириллове? Или в каком ином городе?

Разумеется, список похищенных вещей, информацию о пропавших деньгах мы отправим и в Новгород, и в Санкт-Петербург, в сыскную полицию. Авось, как-нибудь и где-нибудь всплывут сережки в виде листиков, все прочее, а если нет? Если грабитель не дурак, да еще обладает терпением, он все добро пока припрячет, начнет продавать через год, а то и через два. К тому времени и пыль уляжется, и все позабудется. Появятся украшения, принадлежавшие госпоже Никитской через несколько лет, когда пройдут через разные руки, и концов не найти.

Так, сейчас можно сходить пообедать, плюнуть на службу.

План на завтра такой. Озадачу исправника розыском кузнеца, передам список украденных вещей. Что еще полезного можно сделать? А, пожалуй, есть смысл озадачить еще и канцелярию исправника — выписывал ли кто-то из жителей города или уезда паспорт? Ведь может такое быть, что убийца решил скрыться из города? Вполне. Опять-таки, вполне возможно, что паспорт имелся, и он у него бессрочный, как у меня и прочего служилого люда[1].

— Ваше высокоблагородие, разрешите обратиться? — спросил городовой.

— Обращайся, — кивнул я.

— Вы, давеча, говорили, что такой штукой — шилом в трубке, врачи станут лишнюю жидкость у человека выкачивать?

— Ну, говорил, — не стал я спорить, не очень-то понимая — к чему Звездин затеял разговор. Консультация нужна? Так я не медик, в таких вещах не очень-то разбираюсь.

— А если этой штукой корове бочину протыкают?

— Корове бочину? Или брюшину? — с недоумением переспросил я.

Коров я видел. В той, прошлой жизни, видел через окно автобуса или лобовое стекло автомобиля. В этой почаще. И в деревнях видел, и на пастбищах. Да что там, в нашем Череповце еще остались несознательные горожане, которые держат крупный рогатый скот на собственных дворах. И буренки, иной раз, шествуют мимо моего дома, а не так и давно у нашего Окружного суда едва не вступил в коровью лепешку!

Только зачем корове в брюшину тыкать? Помрет же.

— Не, не брюшину, а бочину. Я ведь, ваше высокоблагородие, сам деревенский, — принялся объяснять Звездин. — У нас у самих корова всегда была. Помню — Зоренку мы поутру с младшим братом в стадо выгоняли, да заигрались, а она, дуреха такая, в клевер зашла — мокрый был от росы, да так нажралась, что объелась, пузо у нее вздулось и бока.

— Точно, бывает такое, — подтвердил и помещик. — Корова — существо глупое, чувства меры у нее нет. Может так иной раз объестся, что и помрет. А если после еды еще и напьется — беда. Ее потом гоняют — чтобы все в норму пришло.

— Вот-вот, — кивнул городовой. — Можно, как следует погонять, а можно ей ножом бочину проткнуть. Пастух, если он дядька опытный, всегда при себе нож имеет. Бочину проткнет, гнилой воздух выпустит, так корова полежит чуток, а потом как новенькая. Вот, хорошо у нас в деревне дядька Матвей, старый пастух, очень опытный был — враз нашу корову поправил. Правда, Зоренка два дня молока не давала. Ох, лупил же нас потом тятька, два дня сесть на задницу не могли. А потом, как узнал, что клевер чужой потравили, а ему теперь деньги платить — опять лупил! Вот я и думаю — а может, этим шилом корове брюхо и протыкают, а трубка для того, чтобы воздух гнилой выходил?

— Но вряд ли пастух станет троакаром обзаводится? — подумал я вслух. — Кто у нас еще такие дела может делать? Ветеринар? Есть здесь такой?

— Имеется, — кивнул городовой. — Земский ветеринар господин Андреев.

— Я тоже знаком с Андреевым, — кивнул и сам Никитский. — Он раньше в гостях в нашем доме бывал.

— А с Федором Ивановичем Андерсоном, ныне покойным, он наверняка знаком? — поинтересовался я.

— Еще бы да не знаком. Они прежде даже одну квартиру снимали, потом поссорились, — сообщил городовой. — Ветеринар-то зарабатывает хорошо, свой дом купил, в очень хорошем месте.

Так, уже тепло, а может и горячо. Человек, хорошо знакомый с покойным землемером, да еще и вхожий в дом Никитского?

— Пойдемте- ка, господин унтер-офицер господина Андреева навестим, — решил я. — Встретимся, поговорим быстренько. Шило с трубочкой покажем, поинтересуемся, не он ли обронил? Если что — я его на завтра к себе на допрос позову.

Это я вслух сказал. А сам подумал, что еще лучше, если мы сейчас ветеринара в камеру определим, он там посидит ночку, а уж завтра я с ним и поговорю, и этот… самопальный троакар предъявлю для опознания. Сам не признает — кто-то другой узнает. Если Андреев преступник — превосходно. А если не он… Ну, извинюсь. Только что-то мне подсказывало, что я на верном пути. Не бывает таких совпадений.

— Господин Чернавский, а мне что делать? — подал голос Никитский.

Я-то уже «принял низкий старт», а тут…

— Во-первых, огромное вам спасибо за содействие. Во-вторых — походите по дому, может — еще что-то вспомните. То, что у вас было, но пропало. А в-третьих — я вам уже говорил, что мне нужно поговорить с госпожой Зуевой.

В азарте я даже позабыл, что собирался пообедать. Ладно, поужинаю и пообедаю сразу.

Когда мы вышли из дома, то обнаружился мой «камердинер», неспешно прохаживавшийся по улице. Кивнул — дескать, за мной!

Мы шли со средней крейсерской скоростью, но по дороге унтер-офицер Звездин не преминул спросить:

— Ваше высокоблагородие, а камердинер-то ваш — не из наших?