Ашер Лод - Призмы
Нынче Кафри пригласили на одну из телевизионных хануккальных программ. Не знаю, какой он скульптор, но рассказчик он великолепный. С большим юмором изложив описанную выше историю, он донельзя заинтересовал зрителей, и лишь затем перешел к разгадке. Показал три планшета аэрофотосъемки искомого склона Моисеевой горы.
Первый планшет был нечетким, без подрисовки ретушера. Кафри начал водить пальцем по снимку, и в рельефе горы зрители начали разбирать контуры исполинского лица. Да, действительно, вот нос, а вот рот и борода. Затем на экране появился второй планшет, где, благодаря ретуши, уже не требовалось напрягать воображение. Затем показали третий планшет, на котором Кафри вылепил лик Моисея точно по контурам рельефа.
Ведущий спросил, что нужно, чтобы воспроизвести эту скульптуру на самой горе. "Ровно ничего, — ответил Кафри, — кроме поправок в положении нескольких скальных глыб весом от пяти до пятнадцати тонн".
"У меня есть большая уверенность в том, что это мое место на Земле", — мог бы я отписать моему земляку в Америку, если бы полагал, что ему самому действительно не по силам открыть Америку.
Снаряды и миксеры
В газетах прокатились последние отзвуки пороховых дней и ночей на севере страны.
Мы, по-видимому, никогда не привыкнем к несправедливому отношению со стороны всего мира. Давно убедившись в том, что нам нечего искать сочувствия в его тоталитарной части, и, постепенно изжив иллюзии касательно свободных европейцев, мы еще чего-то ожидали от американцев. Но на Кирьят-Шмона упало 800 снарядов, а ни один из американских телевизионщиков — этих квадратных подбородков, готовых понюхать смерть, лишь бы щелкнуть ее крупным планом, — не отснял в Кирьят-Шмона ни единого метра пленки. Весь мир бегает сейчас за новостями к американскому телевидению, как местечко бегает за селедкой к своему единственному бакалейщику. Точнее, как местечко бегает к своему мяснику за хорошим бифштексом с кровью.
К одной из жительниц Кирьят-Шмона приехала дочь с детьми, забрать 16-летнего брата к себе в Ашдод — пускай перебудет у нее, пока стреляют. Собрались выходить. Брат, за ним мама с флягой (вдруг забудет взять, а по израильской жаре пить в дороге надо обязательно), за мамой дочь со своими девочками. Сын вышел, мать тоже, а дочь с девочками не успели: отбросило назад взрывной волной. Стало тихо. В этой тишине, противно отдающей газом, в клубах пыли, рассеивающейся на солнце, повис одинокий вопль.
Дочь выскочила во двор. "Спасите ребенка!", — кричала мать. Она ползла по земле к сыну, не выпуская из рук фляги и придерживая свободной рукой распоротый живот. Добравшись до него, она начала поить сына, не замечая, что вода выливается у него из горла пробитого осколком. Вода пополам с кровью. Этого американцы не засняли, кровь они снимали в Бейруте. Кинопленка на Западе превосходная, а влиятельнейшая "Вашингтон Пост", содрогнувшись от цветных кадров, показанных по всей Америке, советовала американскому народу и правительству проучить наконец Израиль, вступив с потерпевшим от него Арафатом в открытый дипломатический контакт в Бейруте.
Коль скоро Америка не прислала в Кирьят-Шмона ни единого из своих современных Хемингуэев, обойдемся собственным, не известным миру, Йонатаном Гефеном. У него тоже глаз наметан на ту страшную и странную правду жизни, которую обнажает смерть. Гефен описывает бомбоубежище в Кирьят-Шмона. Снаружи — грохот реактивных снарядов советского производства, рвущихся с интервалом в пять секунд. Внутри — тюремная вонь от пота и карболки. Пьют восточный самогон — "Арак", хохочут и поют хором. Реактивные снаряды, взрывающиеся снаружи, в Израиле продолжают звать по старой памяти "Катюшами". И Гефен пишет: "Вы знаете, какую песню любят больше всего затягивать в бомбоубежище эти добрые евреи из Марокко, Алжира, Ирака и Туниса? "Выходила на берег Катюша..."
Нарочно не придумаешь.
"У нас сейчас рассуждают о бегстве из-под обстрелов, — продолжает Гефен. — А я хочу поговорить не о страхе, а о мужестве; о тех, кто не бежал, о людях бомбоубежищ". А его главный редактор Шмуэль Шницер пишет в том же номере "Маарива" о людях из кабинетов "Вашингтон Пост".
Шницер находит оригинальное объяснение тому, что его американские коллеги приняли сторону террористов, давно и громогласно проклинающих и поносящих Соединенные Штаты как исчадие мирового империализма. Американцы просто устали от этого вечного клейма, полагает Шницер. Как и мы, американцы тоже стосковались по доброму слову. Хотя бы из Бейрута, раз на Москву или Тегеран надежды слабы.
Шницер подробно и даже очень интересно развивает эту мысль, чисто по-еврейски вылезая из своей кожи, чтобы влезть в чужую, то есть чтобы сочувственно отнестись к чужому враждебному отношению.
Повспоминав пороховые дни и ночи Кирьят-Шмона, газетам можно вернуться к текущим делам и проанализировать причины межобщинных трений. Достаточно ли сделано, чтобы восточные евреи, которые, кстати, составляют в Кирьят-Шмона большинство, не чувствовали себя ущемленными по сравнению с выходцами из Европы? Газета "Йедиот ахаронот" печатает таблицу, из которой видна сравнительная оснащенность сефардов и ашкеназов бытовыми приборами, в том числе электромиксерами. Увы, евреев и в этой области еще разделяет пропасть; электрическим способом сбивают сливки лишь 51 процент сефардов, в то время как целые 56 процентов ашкеназов уже перешли с вилки на миксер.
Может быть, и тем и другим не мешало бы есть чуть поменьше сливок, но это уже другой вопрос. В Израиле, как на всем Западе, обожают статистику. На Западе подсчитывают, обсчитывают и высчитывают все на свете в твердой валюте цифр, на которую якобы только и можно купить истину.
Так бы и продолжать. Но в день, когда была опубликована таблица пользования миксерами в общинном разрезе, в девять часов вечера телевидение показало автобус с разбитыми стеклами на иерусалимской дороге. Темно. Шофер рассказывает в подставленный микрофон о нападении. Лицо и голос вполне спокойные, лишь учащенное дыхание в паузах. Поглаживает затылок, едва не прошитый автоматной очередью. Ослепительно белые лампы иерусалимской больницы: столько-то раненых, одна — тяжело.
Тяжело ранена двадцатидвухлетняя Двора Арендт. Сама на седьмом месяце беременности, она везла на коленях годовалого ребенка. Пуля попала в живот. Успела передать ребенка соседу по скамье, тоже раненому. Врачи продолжают бороться за ее жизнь. Плод извлечен во время операции мертвым.
Кстати, большинство пассажиров пострадавшего автобуса составляли ашкеназы.
Алиса в стране чудес
Бывают разные способы преодолевать земные печали. В открытой продаже у нас появились легчайшие самолетики из четырех алюминиевых трубок, мотоциклетного мотора и деревянного пропеллера — от одного вида страх берет, а фирма гребет деньги лопатой.
Но речь сейчас о другом массовом способе не унывать в нашей трудной жизни, притом — без всякого отрыва от земли.
На Пурим, как известно, завещано резвиться, и план по этой линии у нас выполняют и перевыполняют. К бывшему москвичу, ныне несционцу, ученому лингвисту, преподающему в Тель-Авивском университете наречия Центральной Африки, пришли коллеги на пуримскую костюмированную вечеринку. У входа в дом ряженым пришлось увертываться от нищего, который, сидя на земле, хватал гостей за ноги и, тряся жестяной кружкой, показывал им голое колено с огромной синей язвой. В нищем нетрудно было узнать приятеля хозяина дома — профессора-физика из института Вейцмана. Тут интересно не то, что такую маскарадную роль придумал себе профессор, а то, сколько труда он положил на приготовление язвы из йода, чернил и гусиных шкварок.
Эстеты, вероятно, поморщатся от подобного натурализма, но строгий вкус никогда не был сильной стороной пуримских проказ. Вечерний телевизионный концерт, которым нас угостили наши эстрадники, оказался и вовсе пошлым. "Каждая гадость находит свою пакость", как говаривал мой покойный дядя, имея в виду рассказчиков казарменных анекдотов и их благодарных слушателей. Правда, и в этом концерте нашелся недурной номер: явление Хаима Явина народу, снятое скрытой камерой в тель-авивском музее восковых фигур. Явин, самый популярный диктор израильского телевидения занял место в музейных потемках среди восковых фигур других наших знаменитостей, а камеры снимали переживания посетителей от встречи с новым экспонатом. Провинциалки ахали и шептали: "Как живой!". Даже тертые тель-авивские калачи клевали на эту удочку. А когда Явин вдруг менялся в лице и заговаривал с публикой магнитофонным голосом, начиналась просто паника.
Другие работники того же телевидения в порядке такого же розыгрыша сообразили открыть накануне Пурима на иерусалимской станции техосмотра автомобилей дополнительный контрольный пункт. Он состоял из стола, над которым висело объявление: "Техосмотр водителей". За столом сидел инспектор в бравой шоферской кепочке. Копируя акцент немецких евреев, который в Израиле служит таким же признаком эрудиции, как в России пенсне интеллигента, "инспектор" предлагал испытуемым смерить себе портняжным метром ширину плеч и расстояние от носа до подбородка. Затем он задавал сложные вопросы, как-то: что может сказать водитель о терпимости своего автомобиля? То есть, терпит ли еще автомобиль своего владельца, или уже есть признаки того, что владелец машине надоел?
