Нил Стивенсон - Золото Соломона
За всеми этими впечатлениями он не успел разглядеть дом снаружи, как оказался внутри. Возможно, так было и лучше: ему смутно запомнилось множество статуй, скачущих по крышам и балюстрадам.
— Это называется рококо, — объяснила Катерина Бартон, вводя Даниеля в помещение, которое, вероятно, и было тем самым залом. — Все от него без ума.
Даниелю вспомнился отцовский дом: голые стены, добротная неподъёмная мебель — один-два предмета на комнату.
— Здесь я чувствую себя стариком, — брякнул он некстати.
Катерина Бартон одарила его чарующей улыбкой.
— Некоторые говорят, что этот стиль проистекает от избытка декораторов при недостатке домов.
«И отсутствия вкуса», — хотелось добавить Даниелю.
— Поскольку вы — хозяйка дома, мадемуазель, я не стану развивать мысль, высказываемую некоторыми.
Наградой ему стали игра ямочек. Сам того не желая, он нечаянно затронул её отношения с Роджером.
В такие мгновения Даниелю становилось не по себе. По большей части она нисколько не походила на Исаака — даже на того хрупкого, почти женоподобного юношу, с которым Даниель учился в Тринити-колледже полвека назад. Не знай Даниель заранее, он в жизни бы не догадался об их родстве. Однако в те секунды, когда она забывала спрятать свой ум, семейное сходство проступало, и Даниель видел Исааково лицо, как если бы шёл с автором «Математических начал» через тёмную комнату, и того на миг озарила блеснувшая за окном молния.
— Я бы хотела показать вам кое-что достойное вашего внимания, доктор. Сюда, пожалуйста.
Вулкан стоял в дальнем конце зала. В отличие от природных, грубых и ничем не украшенных, он являл собой идеальный конус с углом при вершине осевого сечения ровно девяносто градусов. Жерло или сосок венчали развалины античного храма с дорическими колоннами красного мрамора и полуобвалившимся золотым куполом. Гору из чёрного мрамора с красными прожилками украшали вездесущие золотые сатиры, нимфы, кентавры и прочий мифологический зверинец. Вулкан имел в высоту не более четырёх футов, но казался выше благодаря постаменту в половину человеческого роста, поддерживаемому кариатидами в образе Тифона и прочих земнородных чудищ.
— Если вы подойдёте ко мне, доктор, я покажу вам удивительный винт.
— Простите?
Мисс Бартон открыла неприметный люк с задней стороны постамента и теперь манила Даниеля рукой. Тот обошёл вулкан, осторожно присел на корточки и заглянул внутрь. Теперь он увидел цилиндр, идущий под наклоном от установленного на полу чана к жерлу.
— Роджер очень хотел, чтобы вулкан извергал потоки расплавленного серебра. Это было бы так эффектно! Однако мистер Макдугалл побоялся, что могут загореться гости.
— Что тоже было бы по-своему эффектно, — пробормотал Даниель.
— Мистер Макдугалл уговорил Роджера остановиться на фосфорном масле. Его изготавливают в другом месте, привозят сюда в бочке и выливают в ёмкость. Архимедов винт поднимает его вверх, так что оно изливается из кратера и бежит по склонам, обращая в бегство кентавров и прочих созданий.
— В бегство?!
— О да, ибо фосфор изображает потоки жидкого огня.
— Это я понимаю. Но как они бегут?
— Они заводные.
— И все сделаны Макдугаллом?
— О да.
— Я помню, что приглашал ювелира по фамилии Милхауз, но не припоминаю механика по фамилии Макдугалл…
— Мистер Милхауз подрядил мистера Макдугалла сделать хитроумные части механизма. Когда мистер Милхауз умер от оспы…
— Мистер Макдугалл сменил его, — догадался Даниель, — и не мог остановиться, придумывая одни хитроумные части за другими.
— Пока Роджер не сказал ему: «Хватит», боюсь, несколько категорично. — Катерина Бартон поморщилась, так что Даниелю захотелось погладить её по голове.
— Он ещё жив?
— Да. Работает в театрах, делает призраков, взрывы и ураганы.
— Ну, разумеется.
— При одном из поставленных им морских сражений сгорел занавес.
— Охотно верю. И как часто вулкан извергается?
— Раз или два в год, во время больших приёмов.
— И в таком случае мистера Макдугалла возвращают из ссылки?
— Да. У Роджера с ним договорённость.
— Откуда берётся фосфор?
— Его привозят, — сказала Катерина Бартон так, словно эти слова заключали в себе ответ.
— И как мне отыскать мистера Макдугалла?
— В Королевском театре, в Ковент-Гарден, собираются ставить новую пьесу под названием «Сожжение Персеполя».
— Благодарю вас, мисс Бартон, я всё понял.
Дом Исаака Ньютона на Сент-Мартинс-стрит в Лондоне. Тот же день, позже
— У меня для вас есть загадка, связанная с гинеями, — такими словами Даниель нарушил двадцатилетнее молчание между собой и сэром Исааком Ньютоном.
Разговор этот Даниель продумывал с того самого дня, как Енох Роот возник на пороге его дома: в каких выражениях передать значимость происходящего, сколько времени уделить воспоминаниям о годах в Кембридже, касаться ли их последней встречи, памятуя, что она закончилась наихудшим возможным образом (исключая смертоубийство). Словно драматург, комкающий черновик за черновиком, он вновь и вновь набрасывал в голове сценарий встречи, и всякий раз действие устремлялось к кровавой развязке, наподобие последнего акта «Гамлета». В конце концов Даниель рассудил, что, по словам Сатурна, ему остались дни или часы, а значит, жалко тратить их на формальности.
Когда дверь открылась, и он через комнату взглянул Исааку в лицо, то не увидел следов ярости или (что было бы куда опаснее) страха, только обречённость. Исаак сидел с видом герцога, которому неожиданно свалился на голову умственно неполноценный братец. Тут-то экспромтом и возникла фраза про гинеи. Слуга, открывавший дверь, глянул на Даниеля, как на труп висельника в жаркий день, и затворил тяжёлые створки.
Исаак и Даниель остались с глазу на глаз в кабинете. По крайней мере Даниель решил, что это кабинет. Он не мог представить, чтобы у Исаака имелись гостиная или спальня, — любая его комната была по определению рабочей. После дома Роджера тёмная обшивка стен казалась почти деревенской. Дверь тоже была дубовой; когда она закрылась, то словно исчезла, породив впечатление, будто Исаак и Даниель — два высушенных экспоната в деревянном ящике. Окна кабинета выходили на Лестер-филдс, резные ставни были открыты, но полузадёрнутые алые занавеси впускали лишь скудный свет. Исаак сидел за большим столом, какой мог бы принадлежать Дрейку, в длинном алом шлафроке поверх тонкой полотняной рубашки. Лицо его изменилось мало, хотя и отяжелело, белые волосы по-прежнему доходили до плеч, однако спереди появилась высокая залысина, словно мозг распирал череп изнутри. Привычная бледность за то время, пока Даниель пересёк комнату и протянул руку, сменилась сердитым румянцем, как будто Исаак позаимствовал краски у шлафрока.
— Ничто меня так не раздражает, как пустые головоломки, призванные испытать мой ум, — сказал он. — Бернулли — клеврет Лейбница — прислал мне…
— Задачу о брахистохроне, помню, — вставил Даниель. — Вы решили её за несколько часов. Мне потребовалось значительно больше времени.
— Но вы её решили! — прогремел Исаак. — Поскольку это задача на анализ бесконечно малых, имевшая целью проверить, насколько я в нём смыслю! Невероятная дерзость! Я был первым, кто мог бы её решить, а вы — вторым, потому что узнали о методе флюксий непосредственно от меня! И пешки барона смеют, через тридцать лет после того, как я…
— Вообще-то моя задача совершенно иного рода, — произнес Даниель. — Искренне сожалею, что невольно вас огорошил.
Исаак сморгнул. На лице его проступило невероятное облегчение. Возможно, он боялся, что Даниель оспорит слова: «Узнали о методе флюксий непосредственно от меня». Картина разом прояснилась. Исаак видел в Даниеле свидетеля, который подтвердит его приоритет, и любые досадные свойства гостя отступали перед этим соображением.
Даниель вздохнул свободнее, чувствуя, как расслабляются мышцы шеи и затылка. Всё будет хорошо. Он выйдет отсюда живым, даже если сболтнёт что-нибудь неподходящее. Для Исаака он не пешка, а ладья, придерживаемая на краю доски до конца игры, чтобы последним неумолимым ходом поставить сопернику мат. От ладьи Исаак готов стерпеть многое.
На миг промелькнула мысль: уж не Исаак ли — не иначе как в соответствии с принципом дальнодействия — повлиял на принцессу Каролину в Ганновере и подстроил его возвращение в Лондон?
— Так в чём ваша загадка, Даниель?
— Сегодня я встречался с человеком, который знает о деньгах много больше моего. Он пытался оценить гинею.
— Или монету, выдаваемую за гинею, — поправил Исаак.
— Согласен. Я сказал «гинея», потому что в конце концов она оказалась гинеей.
