Екатерина Лесина - Адаптация
- Шевелись!
Зачем? Глеб вытер кровь и огляделся. Люди суетились. Рвала воздух туша состава, скрежетали о рельсы тормозные колодки. Оседала пыль.
Работы было много. Раненых было много. И убитых тоже. А вот времени думать не хватало. Как-то очень быстро завизжали сирены, и люди в форме СБ анклава вытеснили посторонних с вокзала. Но уйти и тогда не вышло: Глеба и напарника зажали в плотное кольцо камер и микрофонов.
Вопросы летели, как шрапнель. Но напарник успевал принимать и парировать. Глебу оставалось лишь кивать:
- Да, мы уверены, что расследование выявит...
-...только нечеловек мог поступить с такой извращенной и бессмысленной жестокостью...
-...свой гражданский долг...
-...наши жизни принадлежат человечеству!
И напарник воздевает кулак. Камеры смотрят на него с обожанием. А вечерние новости подливают масла в пламя народного гнева. Обещанная утечка информации происходит более чем вовремя. И независимый канал выпускает в эфир фото смертника, а с ним и личный номер да дурную, но читабельную копию личного дела.
Корпорация оправдывается.
Корпорация не отвечает за использование имущества корпорации третьими лицами.
Корпорация готова компенсировать ущерб и обязуется усилить контроль.
Люди выходят на улицы, несут свечи, цветы и транспаранты.
"Мир - людям!"
- Видишь, - напарник чешет заклеенную пластырем щеку. - А ты сомневался.
Сомнения остались. И привычный ритуал полировки сабли их не унимает. Но Глеб продолжает методично натирать клинок. Пальцы соскальзывают, и острая кромка разрезает кожу.
Боль острая.
- Мы ведь тоже рисковали. Ты и я. Дай руку. Ты славный парень, Глеб. Ты наш парень, пускай и понтярщик. Главное, ты все сам понял. Эти - дело другое. Они спали! А мы разбудили их. Заставили открыть глаза и оглядеться, понять, в каком мире они живут. И теперь они наши! С нами!
Кровь на вкус сладкая. И Глеб, не вынимая порезанные пальцы изо рта, кивает. Саблю надо убрать. Нынешний мир требует иных методов воздействия. И напарник прав: главное - результат.
- Очнитесь, пожалуйста, - вежливо попросил кто-то, и Глеб открыл глаза. Он лежал. Лежанка была узкой. Сквозь искусственную кожу ощущался металлический каркас. На втором, выступавшем из стены, повисла троица ламп.
- Ева?
- Кира, - поправили Глеба. - Меня зовут Кира. Я исполняю функции медсестры.
- А Ева где?
- Ушла.
И почему это не удивляет? Но спасибо, что хотя бы до больнички дотянула. Глеб поднял руку, заслоняясь от яркого света, и попросил:
- Кирочка, убавь градус солнца, а? Раздражает. И что со мной?
- Множественные ушибы, не представляющие опасности для вашего физического существования.
Сбоку щелкнуло, и свет погас. Глеб повернулся, пытаясь разглядеть сиделку. Но пока перед глазами плыло, и Кира виделась размытым желтовато-белым пятном.
- Вероятно, легкая травма головы, - продолжало перечислять пятно. - Возможны трещины в ребрах. Наше диагностическое оборудование выведено из строя.
И говорила она об этом радостно.
- Я сделала перевязку. И капельницу с глюкозой поставила, - закончила отчет девушка.
- Капельница - это хорошо. Особенно, если с глюкозой.
Резкость зрения восстанавливалась, шум в голове утихал, и в конце концов Глебу удалось разглядеть Киру.
Она стояла у изголовья кушетки, скрестив руки на груди. Грудь была приличной, размера этак четвертого. И желтый свитерок плотно облегал ее. Из-под зеленого халатика торчал кружевной край юбки. На ручке виднелся широкий браслет мужских часов.
На ногах Киры были домашние тапочки с розовыми помпонами.
- Я рада, что вы чувствуете себя лучше! - произнесла Кира, старательно улыбаясь.
- А уж я-то как рад. Ты себе и представить не можешь.
Глеб ощупал ребра. Болеть-то они болели, но как-то приглушенно, точно через слой ваты. Небось, было в капельничке что-то, кроме глюкозы.
Кира ждала. Чего?
Волосы у нее светлые, волнистые. Лицо круглое, с пухлыми щечками и вздернутым носиком. Верхняя губа наплывает на нижнюю, а на мягком подбородке уже наметилась складочка.
Но пока девочка была хороша.
Куколка, а не девочка.
- Кира...
Встрепенулась и вытянулась.
- ...тебе, наверное, есть чем заняться...
Убитые. Раненые. Просто растерянные и не понимающие, что происходит. Все люди и всё сделанное было сделано для них. Только они вряд ли бы согласились с утверждением.
Но войны без потерь не бывает. И дверь, открытая Самантой Морган, лишь подтверждение тому. Она убила миллионы, а Глеб косвенно виновен в смерти девятнадцати человек. Так почему эти девятнадцать вдруг выползли из закоулков памяти в самый неподходящий момент?
Смотрят на Глеба наивными глазами Киры.
Глеб протянул руку - мышцы тугие, точно деревянные - и Кира доверчиво вложила ладошку в его ладонь. Пальцы у нее теплые, колечками унизанные. А часы чересчур велики, свисают. Может, отцовские? Или жениха? Мало ли кто у девочки потерялся. Не следует на нее злиться. Следует радоваться, что она есть, теплая и живая.
- Тебе пора идти.
Кира смотрела, не моргая.
- Ты просто чудо, Кира. А еще ты - медсестра, - медленно произнес Глеб. Кира кивнула.
- Там раненые. Ра-не-ны-е!
Она опять кивнула.
- Им помощь нужна. Твоя помощь.
Кира и вправду кукла, если не понимает. Люди же там. Любые руки нужны. Глеб знает.
- Солнышко мое. Иди к раненым. Понимаешь? - Глеб даже рукой помахал перед Кириными очами.
- А ты?
- А я тут посижу. Или полежу. Куда я денусь? И если увидишь Игоря, будь столь любезна, передай, что мне надо с ним встретиться. А лучше сразу с вашим... с главным вашим. С комендантом.
- С Команданте? - Кира просветлела лицом и радостно сказала: - С Команданте нельзя встретиться.
- Неужели. И почему?
- Потому что нельзя.
Дурдом какой-то.
- А ты все равно передай, хорошо?
Восстановление контроля над носителем требовало времени. Восстановление самого носителя требовало энергии. И гайто старался.
Таяли внутренние запасы гликогена.
Потреблялась глюкоза, поступающая в кровь извне. Все быстрей и быстрей вертелись колеса цитратных циклов. Окислительные процессы протекали стремительно, гайто лишь перенаправлял потоки энергии.
Реагировало на изменения тело.
Сосуды восстанавливали целостность, заращивая тканью временные пробоины. Надкостница латала переломы. Клетки мягких тканей всасывали плазму крови, уменьшая степень расслоения и величину опухоли. Распадался кровяной пигмент. Повысив порог раздражения, гайто избавил носителя от необходимости реагировать на боль.
Однако, гайто осознавал: данные меры носят временный характер. Требовалась кардинальная перестройка всего организма. Начинать следовало со скелета.
Измененные остеобласты стремительно проходили каскады превращений. Кальцинированные пластины облепляли гаверсовы каналы, восстанавливая систему вещества кости. Прорастала новыми сосудами надкостница, подключались к общей системе провода нервных клеток.
Гайто определял оптимальный вектор изменения мускулатуры.
Стучало сердце носителя.
Несло обогащенную кислородом кровь.
Жаль, что на весь цикл изменений глюкозы не хватит.
Пластиковый пакет на держателе почти опустел. В противовес ему раздулся, грозя лопнуть, мочевой пузырь. И Глеб, выдернув иглу из вены, согнул руку, для верности пальцем запечатав прокол.
Эмалированная утка стояла на подоконнике.
Глеб взял ее, повертел и отставил в сторонку. Не настолько он инвалид, чтоб девчонкам работы добавлять. До туалета как-никак, но доползет. Тем паче, что чувствовал себя почти нормально. Только ноги передвигать тяжеловато было, как будто одеревенели они вдруг.
- Раз-два, - в полголоса скомандовал себе Глеб. - Левой-правой.
Ботинки по-стариковски шоркали по полу, давление в мочевом пузыре нарастало, и Глеб понял: не дойдет. До туалета точно, а до окна - возможно.
Глеб раздвинул марлевые занавески и надавил на подоконник, проверяя крепость. Провернув ручку, он распахнул створки, забрался на подоконник и, перевалившись на ту сторону дома, повернулся лицом к стене. Неудобненько выйдет, если запалит кто. А с другой стороны - лучше так, чем в штаны.
