Братский круг. По самому краю … (СИ) - Юшкин Вячеслав

Уловив тоскующий взгляд грузина, бросил ему пачку сигарет, тот поймал налету и с благодарностью в глазах произнес:

— Душевно тебе, биджо, с самого централа не курил.

Вторую пачку кинул на широкий стол-«общак», рядом положил чай и сало. После этого обратился к зекам, копошащимся возле своих шконок:

— Братва, заварите чайку, хоть тоску разгоним.

— Вот это дело! — тут же откликнулся Утюг. — А ну-ка, Малой, поставь-ка кругаль кипятиться. — обратился он к «Ветерану карманной тяги», доставая литровую кружку.

За чаем познакомились, разузнали кто да что, да за что. Всего этапом вместе со мной пришло на шестерку десять человек. Когда наполнили первый кругаль чифиром, старый каторжанин Утюг стал сзывать всех к общаку. Уставшая за день от всевозможных коллизий братва, с удовольствием рассаживалась по скамейкам вокруг стола. Лишь один из зеков не торопился и продолжал сидеть на своем шконаре. Приметив это, я сделал три глотка и, запустив чифир дальше по кругу, поднялся и подошел к нему. Внешность у арестанта была впечатляющая — высокий, широк в плечах, гордо поднятая голова и смелый взгляд. Но больше всего поражали глаза — умные, с небольшим хитроватым и одновременно добрым прищуром, казалось, видят насквозь любого.

— Тебя как звать-то, браток? — рядом опустился я на его шконку.

— Звать Дима. Погремуха Демид.

— Демид, Демид… Я пытался что-то найти в памяти. Погоди-ка! Ты случаем не Кости Китайца подельник?

— Он самый. — зек смотрел на меня приветливо.

— А я Куба. Саня. — и протянул руку. Рукопожатие было крепким.

— Тоже наслышан о тебе. Костя за тебя говорил, вы вроде кентовались.

— В осужденке вместе сидели, он как будто на «Четверку» поехал. Ну пацаны, вы молодцы, что могу сказать! Друг друга не топили на слежке, да и на суде держались достойно, а это редкость по нынешним временам. Так что уважаю, брат! А что к столу-то не идешь? С дороги не грех и чифирку глотнуть. День-то нелегкий выдался.

— Да не хочу вам аппетит портить. Красный я. Козел. По восьмерке прошлым сроком завхозом был.

Я немного смутился. Костя Китаец за своего подельника говаривал много хорошего, а вот про эту деталь умолчал. Может стыдно было, а может просто забыл. Да и не важно это.

— Ничего страшного, брат, лишь бы человек не дешевкой был, а Костя с гнилью да гадьем общаться бы не стал. А братва поймет авось, режим-то как никак строгий. Айда со мной. — хлопнул я Демида по спине. Мы поднялись и подошли к остальным.

— Бродяги! — обратился я к арестантам. — Человек прошлым сроком на должности завхоза состоял на восьмерке. Из скромности к столу сам не подошел пока я его не пригласил. Хорошо знаю подельника его Костю Китайца, с одной чашки ели в осужденке. Поступков гадских за ним не ведаю. Костя мне как брат и меня предупредил бы. Посему считаю не зазорным разделить с ним кружку чая, тем более в карантине. Ну а что рога запилил в козлятник, так всяк дорогу свою сам выбирает, не мне его судить. У меня все. Кто не согласен пусть выскажется.

По лицам я видел, что зеки, в большинстве своем прониклись моей речью и не против сидеть за одним столом с завхозом. Утюг же после особого режима и вовсе считал, что мое выступление было излишним: «Садись да пей, не дырявый и ладно!» Но первоход Горгадзе, видимо наслушавшись на централе «старших товарищей», сразу взъершился. Речь его была путанной, с легким южным акцентом.

— Че эта я с Казлом с одной кружки буду чифир хлебать! Да никто не скажет, что Биджо с завхозом полоскался! Вы че, баратва?

— Глуп ты еще, генацвале. — вмешался Утюг. — Не видел жизни лагерной. Наблатыкался на тюрьме, а сути не ведаешь. Меж тем каждый бывалый арестант знает, что от иного завхоза пользы больше, чем от зажравшегося блатного. Главное, чтоб человек был, а не гниль болотная — вот что важно. А кто он, завхоз или блатарь это его дело. Садись за стол, мил человек, и не держи зла на молодого, не по злобе он это, а от неграмотности.

Демид сел за общак, а Биджо, что-то проворчав на родном языке, потянулся за сигаретами. Зеки гоняли кругаль по кругу, балагуря о своем, об арестантском…

Часов в одиннадцать вечера прибежал штабной шнырь Деревянный (от фамилии Деревянко), вместе с Лопатой они зашли в помещение карантина. Штабной назвал несколько фамилий, включая мою, сказал одеваться и следовать за ним в дежурку. Зеки настороженно засобирались.

По дороге в штаб я с удовольствием разглядывал морозное звездное небо. На Централе такой возможности не было почитай месяцев двенадцать. Казалось, мелочь. А как много значит, когда лишен даже ее…

Нас, (меня, Демида, первохода-карманника Малого и мутноватого зека Тюменца Мишу по прозвищу Комар) заперли в том же стакане, что и несколькими часами ранее. Чуть позже, зачем-то еще впихали в клетку Биджо-Горгадзе. Я оглядел присутствующих. Кроме зеков в помещении находилось пять мусоров, ранее мною не виденных, и старый знакомый прапор Алдабергенов, позже я узнал его кличку — Шлемка. Зеки всегда остры на язык, а этот прицеп как нельзя лучше описывал внешний, да и внутренний облики прапора, саму его гнилую суть. Судя по остальным ментам, их массивным туловищам, жестким лицам и несколько другим (более дорогим) цветом камуфляжной формы, перед нами был весь цвет «Безопасности» или «Режима», как говаривали раньше. Осталось только рукава закатать. Из дежурной смены не было никого, лишь казах прапор не мог отказать себе в удовольствии поприсутствовать на столь увлекательном мероприятии. Я знал, что будет дальше.

Штабной шнырь занес в помещение ведро с водой и плавающей в нем тряпкой, с грохотом поставив его на бетонный пол. Высокий безопасник с погонами капитана взял в руки первое дело из кипы, лежащей на столе.

— Кумаринов. — прочитал он и поднял глаза, выискивая в кучке зеков похожего на фотографию в деле, затем спросил, глядя на Комара. — Ты что ли?

— Я, гражданин начальник. — отозвался осужденный.

— А ну-ка выйти сюда! — вдруг сорвался на крик капитан. — Отвечать по форме! Фамилия имя, срок, и так далее! Вас там в Тюмени, не обучали что ли четкости доклада⁈

— Я, гражданин начальник, не местный. — зек торопливо выбрался из клетки, подбежал к безопаснику и вытянулся по стойке смирно. — Виноват, гражданин начальник! Осужденный Кумаринов Андрей Анатольевич 1965 года рождения, статья 158 ч 2, срок 4 года, начало срока 02.01.19… конец 02.01.19…

— Так ты у нас вор Кумаринов? — капитан, так же быстро успокоившись, изучал послужной список сидельца. — Сколько всего судимостей?

— Шесть, гражданин начальник.

— Не вор он, крадун. — захихикал Серик на заднем фоне. — Воров в Обске нет. К Комару приблизился другой режимник в звании старлея, с резиновой дубиной в руке, и с угрозой в голосе спросил:

— Кто по жизни?

— Дак это…мужик я, гражданин начальник.

— Молодец! — лейтенант легонько пнул по ведру ногой. — Помой пол, потом к прапорщику заявление писать. — указал в сторону Серика-Шлемки. — И быстрее давай, видишь сколько еще желающих. — кивнул в нашу сторону. — Ждут не дождутся вступить в Секцию Дисциплины и Порядка!

— Как же, гражданин начальник, а полы-то зачем? Я ж это… и так мужик, режим уважаю…

Дубина со свистом опустилась на спину зека. Изогнувшись, он припал от боли на одно колено, затем попытался что-то сказать, но второй удар сбил его с ног.

— Выполнять команду, мразь! Массивная фигура режимника черной тенью нависла над тщедушным телом арестанта. — Здесь тебе не Тюмень!

Зек, все еще перекошенный от боли, схватил тряпку из ведра и трясущимися руками стал мыть пол возле шмонального стола, ежесекундно ожидая нового удара дубиной. Безопасник расхаживал вокруг него и указывал носком начищенного сапога.

— Лучше мой, ты что сам не видишь, что ли?

Осужденные наблюдали за происходящим из клетки, и на их лицах отражались смятение, страх и растерянность, а у кого и ненависть. На лбу у Горгадзе выступила испарина, он оглядывался на меня, как бы пытаясь понять, что в этой ситуации ждет его и как себя вести. Уловив немой вопрос во взгляде, я прошептал зеку: