Борис Толчинский - Боги выбирают сильных
Лицо женщины светилось канонической античной красотой, оно одновременно казалось суровым и благожелательным, непроницаемым и удивительным живым. Женщина стояла, широко раскинув руки в стороны, ладонями вперед, словно приглашая всех в священную столицу, — эта поза и называлась «позой Астреи».
Астрея Фортуната, старшая дочь Великого Основателя, сменившая отца на Божественном Престоле, согласно писаной истории, не только мудро правила молодой Империей, но и заложила священный теополис;
Астрея считалась покровительницей божественного знания. Несмотря на это, народ любил Астрею, «Бона Деа», или «добрую богиню»; очень часто простые аморийцы, несведущие в высокой теологии и философии, поклонялись Астрее, искренне веря, что «добрая богиня», сама жившая на грешной земле, слышит и понимает смертных лучше, нежели далекие, загадочные, равнодушные чудища-аватары…
Моноплан беспрепятственно приземлился в Императорском секторе.
Тотчас он был взят в кольцо вооруженными людьми, числом не меньше полусотни, и непросто было разобраться, на что это похоже — на почетный эскорт или на конвой. Спускаясь на землю, кесаревич Эмилий подумал: «Им нужна одна секунда, чтобы выхватить бластеры и выстрелить в нас. И они будут правы, ибо мы сами отказались представиться!».
София спустилась следом, и тут же рядом оказались центурион и сопровождающие его солдаты астеропольской милисии. Суровая решимость, отчеканенная на лице центуриона, сменилась изумлением, когда он увидел пред собой мужчину и женщину в трехзвездных генеральских мундирах, военном и гражданском. София пришла ему на выручку, объявив:
— Центурион, вы имеете честь принимать Его Высочество кесаревича Эмилия Даласина, который соблаговолил посетить Город Астреи на своем личном моноплане.
Центурион отдал честь отпрыску священной династии и, на всякий случай, его спутнице. За годы службы в Астерополе центурион повидал разных вельмож, трижды ему доводилось встречать самого Божественного Виктора, но еще ни разу не видел он столь молодую и прекрасную женщину в калазирисе логофета. Возможно, он слышал имя Софии Юстины, но никогда не видел ее в лицо; гарнизон Астерополя был отдельным мирком, легионеры и милисы были ограждены от политической и светской жизни, от всего того, что могло нести угрозу суровой гарнизонной дисциплине.
Однако комендант аэропорта сразу узнал и Эмилия, и Софию. Приняв их со всеми возможными почестями, он осведомился, какова цель визита.
— Я отправлюсь в Мемнон, а Его Высочество подождет меня, — коротко ответила София.
— Ваше сиятельство покажет пропуск мне или его превосходительству губернатору Астерополя? — спросил комендант.
«Вот оно!», — пронеслось в голове Эмилия.
София устремила на коменданта суровый взгляд.
— Я министр колоний Аморийской империи, — напомнила она, — и имею право посещать столицу провинции, которой, равно как и моему министерству, покровительствует аватар Сфинкс, в любое время.
— Никак нет, ваше сиятельство, — возразил комендант. — Никто, кроме Его Божественного Величества, не вправе посещать Священный Город без пропуска, подписанного понтификом Курии. Если у вашего сиятельства нет разрешения его святейшества, ваше сиятельство не попадет в Мемнон.
Дальше случилось то, чего меньше всего ожидали комендант и кесаревич Эмилий. София надменно усмехнулась, стянула с правой кисти синюю перчатку и царственным жестом протянула руку коменданту.
На среднем пальце сверкал громадный белый перстень. …Никогда в жизни Эмилий не видел, чтобы человеческое лицо менялось столь пугающе стремительно. Могло показаться, что комендант увидел дьявола во плоти, или самого Творца, или иное нечто, способное внушить благоговейный трепет. Волосы его зашевелились, кожа побледнела и округлились глаза… А со стороны перстень казался заурядным, вот только прозрачно-белый камень выглядел несколько необычно.
— Вас устраивает мой пропуск, претор? — нарушила тишину София.
— Д-да, р-разумеется… — прошептал комендант.
— В таком случае вы будете сопровождать меня до теополиса, — распорядилась она. — Немедленно свяжитесь с губернатором. Дромос в Мемнон должен принять меня через двадцать минут или раньше. И предупредите губернатора, что я желаю избежать огласки.
— Слушаюсь!
Как только комендант отправился исполнять приказание, София снова надела перчатку, а Эмилий спросил:
— Что это было? Почему он…
— Какой, однако, любопытный ты!
— Я начинаю тебя бояться, Софи, — выговорил Эмилий. — Этот человек ежедневно просматривает сотни пропусков, но такой пропуск, который показала ему ты, он, я готов поклясться, ожидал увидеть лишь на суде небесных аватаров!
— Ты почти угадал, кузен, — улыбнулась София. — Но тебе не стоит меня бояться. Разгадка тривиальна: этот перстень дали мне святые риши.
— О, ну зачем ты такое сказала! — обхватив голову руками, простонал Эмилий.
— Послушай, — задумчиво молвила она, — а ты не помнишь, кто у нас губернатор Астерополя? Представь себя, забыла.
— Помню, конечно. Князь Ларгий Марцеллин, прокуратор.
— Что?! Это же отец Корнелия!
— Ну да, — кивнул Эмилий. — Почему это тебя удивляет?
София с досады прикусила губу.
— Меня ничего не удивляет, Эмиль. Меня даже не удивит, если дядя узнает о моем визите в Мемнон прежде, чем я сяду в дромос!
Глава тридцать шестая,
в которой читатель знакомится со священной столицей Аморийской империи и ее обитателями
148-й Год Симплициссимуса (1787), 11 января, окрестности Мемнона, затем Мемнон, Храм Фатум.
Из воспоминаний Софии Юстины
…Я нарочно приказала отправить специальный дромос по наземному пути, хотя подземным или подводным тоннелем было бы безопаснее и быстрее. Особо спешить я не видела смысла, ибо не сомневалась: первое, что сделал Ларгий Марцеллин, вопреки моим указаниям, это позвонил сыну в Темисию. И дядя не будет собой, если не попытается воспользоваться моим отсутствием. Внутренне я смирилась с тем, что Медея Тамина не будет назначена архонтессой Илифии, а князь Гектор Петрин, вероятно, выскользнет из сетей, в которые угодил благодаря неожиданной милости ко мне коварной Фаты. Еще я понимала, что Марс вот-вот вернется из Сиренаики, а, возвратившись, узрит своими глазами, какая беда приключилась с матерью. Он будет прав, если обвинит в этом меня… нет, он не обвинит, он слишком благороден. Благородные мужчины окружают меня; если бы я не была столь цинична, мне стало бы стыдно перед ними…
Однако я — это я, какая есть. Я презрела все и поспешила сюда, в Мемнон, за козырной картой, которую не побьет никто.
Я не была здесь почти пять лет — но ничего не может измениться в волшебном мире теополиса! Мемнон — это непредставимый феномен рукотворной природы, это зрелище, от которого захватывает дух. Признаюсь, меня никогда не впечатляли грандиозные постройки Темисии, Пантеон, Палатиум и даже сверкающий Сапфировый дворец, восьмое чудо света, но всякий раз в Мемноне я испытываю немыслимый подъем души, меня словно насыщает божественная энергия эфира, которая здесь столь интенсивна, что воздух кажется тягучим, насыщенным крохотными каплями светящейся взвеси.
Преодолев тоннель через горы Омфала, мой дромос пронесся по мосту над рекой Тефнут, единственной крытой рекой в мире. Зеркальный блеск алюминиевого покрывала ослепил меня, и я задвинула защитные занавеси на окне, тем более что стрелка эфирометра, прикрепленного к стеклу снаружи, давно миновала предельно допустимый уровень. Однако минуту спустя я снова раздвинула занавеси: желание насладиться видом Священного Города и Хрустальной Горы было сильнее страха перед губительным излучением; к тому же мне, проведшей здесь целый год, поздно бояться эфира…
Тем временем дромос пересек Кольцо Паломников. Так называлась железная дорога длиной в двести пятьдесят и радиусом в сорок герм, опоясывающая Хрустальную Гору. Каждый амориец, достигший двенадцати лет, обязан объехать Гору по Кольцу Паломников и поклониться Храму Фатума. Этот ритуал происходит так: паломники занимают места в специальном дромосе, становятся на колени лицом к Хрустальной Горе и в подобном положении остаются все время, пока дромос совершает свой круг; к счастью, дромос идет быстро, и стоять на коленях приходится не более двух часов. Следующий раз амориец должен совершить паломничество в двадцать четыре года, затем в тридцать шесть, и так каждые двенадцать лет, до самой смерти. Правда, он может уклониться от паломничества, но я таких не встречала: едут все, и дети, и древние старцы, тем более что государство полностью обеспечивает проезд. Расходов нам не жалко, ибо всякий, хотя бы раз увидевший Храм Фатума, хотя бы издали, не забудет этого зрелища никогда! К тому же человек, два часа простоявший на коленях, с меньшей вероятностью вырастет в бунтовщика, нежели тот, кто привык всегда стоять прямо.
