Марианна Алферова - Соперник Цезаря
Зато в толпе засмеялись.
— Галлы — это не германцы! — выкрикнул кто-то.
На помощь своему кумиру пришел Публий Красс:
— Я тоже собираюсь ехать в Галлию.
Ясно было, что в атаку на галлов молодой Красс пойдет бесстрашно.
— Отлично. Это же здорово! — Клодий дружески хлопнул юношу по плечу. — Я слышал, Цезарь затевает большую войну. Лет на пять. — Цицерон заметно побледнел. — Ничего страшного, воевать армия будет только весной, летом и осенью, а зимой в Галлии выпадает снега по колено, и лучше из лагеря не высовываться. Хотя можно устроить поход и в снежную пору. Оригинально, знаешь ли. Я за тебя переживаю, сиятельный. — Клодий нахмурил брови. — Ты ведь, насколько я знаю, не привык к военным лишениям. Хотя ради Рима чего только ни сделаешь!
— Честно говоря, я надеялся, — начал не очень уверенно Цицерон, — что я буду…
— Выступать с речами перед галлами? — бесцеремонно перебил его Клодий. — Спешу тебя разочаровать, сиятельный, они тебя не поймут, прежде всего потому, что не знают ни латыни, ни греческого.
Мальчишка, сын булочника, громко загоготал и получил от отца затрещину.
Цицерон поморщился, как будто оплеуха досталась ему:
— Разумеется, галлы не оценят моего красноречия, я на это и не рассчитываю. Хотя люди знатные наверняка понимают латинский, наш язык схож с их наречием. — Цицерон свысока глянул на наглеца-патриция.
— Ничегошеньки они не знают, — упорствовал Клодий. — Ну, допустим, в Нарбонской Галлии кое-кто и болтает по-нашему, но если ты отправишься в Косматую Галлию, то вряд ли там тебя поймут.
— Ты так говоришь, будто знаешь планы Цезаря! — вновь попытался вмешаться в разговор Публий Красс. Щеки его горели, он то и дело ерошил светлые густые волосы и поглядывал на остальных с упреком: что ж вы молчите, что ж не кидаетесь на защиту «Спасителя отечества». Экий дурачок. Таких желторотых бессчетно укладывают в галльские болота или африканские пески.
— Не надо знать планы, надо знать всего лишь, каков у человека гений, — смерив снисходительным взглядом молодого Красса, отвечал Клодий. — Гений любого из вас растеряется и придет в смятение рядом с гением Цезаря.
— Цезарь спал с никомедом! — хихикнул кто-то в толпе.
— Я рассчитывал, что буду помощником проконсула. Он — наместник провинции, я буду помогать ему в управлении, — сообщил Цицерон.
— Друг мой, проконсул не собирается управлять мирно. Цезарю нужна война, нужна добыча, золото и рабы. И еще — слава. Я беспокоюсь за твою судьбу и спешу предупредить.
— О да, твое беспокойство особого рода! — недоверчиво усмехнулся Цицерон. — Разве не ты хочешь отправить меня в изгнание! Лишь за то, что я спас Республику от Катилины.
— Кто тебе это сказал? — Клодий изобразил изумление. Вообще он лицедействовал великолепно, не только голос менял, не только вскидывал или хмурил брови, но и сам весь преображался, вот и сейчас надменность вмиг пропала, он был само сочувствие, сама доброта, и казалось уже, что лучшего друга, чем Публий Клодий, у Цицерона никогда не было. — Почему я? Разве казненные заговорщики — мои близкие родственники? Как ты помнишь, я был обвинителем Катилины. Это Марк Антоний из-за казни своего отчима затаил на тебя злобу, а я — ни чуточки.
Знаменитый оратор колебался — дружественный тон Клодия казался искренним. Еще полчаса назад «Спаситель отечества» был уверен, что новоиспеченный плебей хочет его уничтожить. Нынче многие враги мирятся. Даже Красс с Помпеем теперь друзья, хотя прежде даже не разговаривали. Цицерон с сомнением посмотрел на молодого патриция-плебея. Притворяется? Или правду говорит? Впрочем, ведь и Помпей намекал, да нет, не намекал, а говорил точно, что Клодий Цицерона не тронет, слово Помпея тому гарантия.
— Или ты думаешь, что я буду мстить тебе из-за того случая со свидетельством в суде? — Клодий продолжал разыгрывать простачка. — Это ерунда, сиятельный, все забыто. Я вообще человек не злопамятный. Я — весельчак. Неужели ты не заметил, что нрав у меня совершенно беззлобный? Нет? Друг мой, не будем спорить о козлиной шерсти. Кстати, мне тут в голову пришла странная мысль: уж не собираешься ли ты ехать к Цезарю легатом из-за того, что боишься меня?…
— Нет… Но… я бы предпочел…
— Во имя Судьбы! Какое недоразумение! Ты чуть не совершил роковую ошибку. Какое счастье, что все успело разъясниться.
— Думаю, это ты совершил ошибку, когда стал моим врагом. — Цицерон приосанился, бросил на молодого Красса многозначительный взгляд: «Мол, даже Клодий нынче ищет моего расположения. А все потому, что я друг Помпея». Клодий был уверен, что Цицерон в этот миг подумал о Помпее.
— Ну, конечно же! Я раскаиваюсь! Разве я похож на безумца, который лелеет в душе мелкие обиды? Друг мой Цицерон, я восхищаюсь твоими талантами. Доколе!.. — воскликнул он, удачно пародируя интонации Цицерона. — Доколе ты будешь считать меня врагом? Ну да, я немного обиделся, когда ты выступил против меня в суде, но это же мелочь, друг мой. Мы легко можем помириться. Как Цезарь помирился с твоим другом Помпеем. Мы теперь все друзья. Я, ты, Помпей, Цезарь, Красс!
— Я рад, что мы больше не враги, — сказал Цицерон сухо. — Хотя не могу сказать, что я в большой дружбе с консулом Цезарем. Его планы вызывают у меня опасения.
— А уж как я рад! — Клодий сделал вид, что не замечает оговорок, и полез обниматься. В толпе свистели и аплодировали. Кто-то кинул Цицерону изрядно увядший венок, бросил довольно ловко — венок очутился у Цицерона на голове. — Так ты откажешь Цезарю? Не поедешь легатом?
Цицерон снял венок и отдал Публию Крассу.
— Цезарь не обидится, если я откажусь? — «Спаситель отечества» колебался.
— Он поймет, как тяжела для тебя разлука с Городом.
— Нет, я, честно говоря, мог бы… — вдруг запротестовал Цицерон. — Хотя и…
— Цезарь не обидится, — заверил Клодий.
Неожиданно Цицерон ухватил Клодия за локоть и прошептал доверительно, торопливо, отчаянно:
— Скажу тебе честно: я обессилен до такой степени, что готов жить под властью тирана в покое, нежели сражаться, имея наилучшие надежды.
— Сражаться? С кем? Разве Риму кто-то угрожает? Может быть, галлы?… И о какой власти тирана ты говоришь?
Цицерон не ответил. В глазах его была такая печаль, такая безысходность, что Клодию стало не по себе.
— О чем ты? — проговорил Клодий растерянно. Дурашливая маска слетела.
Почему бы им не поговорить искренне друг с другом, как когда-то? Жаль, место неподходящее, слишком много посторонних ушей.
— Я боюсь тирании, — вздохнул Цицерон.
— Тирания? Это же абсурд, сиятельный!
Цицерон мягко улыбнулся:
— О, конечно! Пока что нас пользуют такими слабыми ядами, что мы можем погибнуть без страдания. Но это все равно яд.
— Ты слишком подозрителен. Будем великодушны, как герои Теренция, простим друг другу все подозрения и обиды, примиримся и заживем общим домом, снеся все ограды, все двери, все запоры. Ведь мы все — одна семья. Ты мне сам говорил когда-то: Рим — одна большая семья, и если мы об этом забудем, то погибнем.
Цицерон лишь вздохнул в ответ.
II
Уже после полудня Клодий появился у сестрицы своей Волоокой, вдовы Метелла Целера.
Положенный год траура еще не миновал, но вместо траурного — цветное платье на красавице, в ушах — дорогие серьги, на шее — жемчужное ожерелье, хотя во время траура не полагалось носить драгоценности. Но Клодия всегда нарушала запреты. Однажды Клодий сказал сестре, что безрассудные женщины выглядят в сто крат очаровательнее рассудительных. С тех пор она чудила непрерывно — так запали ей в душу слова брата.
Когда Клодий вошел в малый атрий, она поднялась ему навстречу, обняла и поцеловала в губы.
«Наверняка у нее новый ухажер. С месяц она будет вести себя как пятнадцатилетняя новобрачная, а потом сразу, без перехода, — как пятидесятилетняя брюзжащая матрона», — отметил про себя Клодий.
Скосив глаза, оглядел малый таблин, рассчитывая увидеть кого-нибудь из поклонников сестры. Но увидел молоденькую девицу — лет пятнадцати, не больше. Девушка сидела на стуле очень прямо, сложив ладошки на коленях, и во все глаза глядела на Клодия. Глядела так старательно, что даже голову склонила набок. Клодий подмигнул девчонке, та ничуть не смутилась, сложила розовые пухлые губки сердечком и в ответ подмигнула тоже.
«Вот же дрянь», — подумал Клодий одобрительно. Среди молоденьких девиц на выданье он подобной дерзости не встречал. Все они смущались и прятали глаза, все казались схожими на вид, не понять, что из них может получиться — примерная мать семейства или стерва вроде Квадрантии.
— Смотрю, у тебя гостья. — Клодий отстранил сестру и принялся бесцеремонно разглядывать девчонку. Та опять не нашла нужным смутиться. Напротив, облизнула язычком губы, чтобы ярче блестели, и поправила волосы на лбу.
