Марианна Алферова - Соперник Цезаря
— Фонтей, я сочла этот поцелуй знаком родственной симпатии. Но более так не делай.
Глаза ее блестели, как блестит расплавленный свинец, — Фонтей смотрел и не мог моргнуть, не то что отвернуться.
— Конечно, домна, как же иначе… конечно… — Он запутался в словах и замолк.
И вовремя. Ибо в тот миг заговорил Помпей:
— Эта удивительная история произошла довольно давно. Но я хочу ее рассказать. Мне как всаднику,[90] который служит с государственным конем, надлежало дать отчет по окончании срока службы, перечислить всех полководцев, под началом которых я служил, и рассказать о своих подвигах. И вот я совершаю такой маневр: спускаюсь к форуму, ведя коня в поводу. Цензоры сидят в своих креслах, и перед ними проходят всадники. Впереди меня идут двенадцать ликторов, ибо я в тот год как раз был консулом. — Помпей самодовольно улыбнулся и покосился на Цезаря. Тот был весь внимание. — Мои ликторы расчищают дорогу, обеспечивают мне с моим конем прорыв к цензорам, отрезая толпу. Все удивлены. — Помпей сделал паузу. Юлия вновь села, чтобы лучше видеть супруга. Лицо Клодия было невозмутимым — он с сосредоточенным видом разглядывал свою серебряную чашу. Глаз не поднимал. — Тогда цензор говорит: «Помпей Магн, я спрашиваю тебя, все ли походы, предписанные законом, ты совершил?» Я отвечаю громко, так, чтобы все слышали, будто командую легионами: «Я совершил все походы, и все под моим собственным командованием».
— Восхитительно! — Юлия захлопала в ладоши. Неужели она слышала эту историю впервые?
— Все вокруг удивлены сверх меры, все кричат, все повержены… — Помпей запнулся; кажется, он не знал, что еще добавить, чтобы передать восторг граждан на форуме. — Цензоры просят всех замолчать, но народ продолжает кричать от радости и пытается прорваться ко мне… — Последовала еще одна пауза. Цезарь открыл рот, намереваясь что-то сказать, но Помпей опередил его. — И тут цензоры встают со своих мест и провожают меня до порога моего дома в Каринах, чтобы угодить народу, — закончил свой рассказ Великий и обвел всех торжествующим взглядом.
— Тебя все так любят! — прошептала Юлия.
Круглое лицо Помпея залилось краской. Странно было видеть, как этот немолодой уже человек краснеет, точно мальчишка. Он взял женину ладошку и прижал к своей щеке. Непокорные светлые волосы, которые он обычно откидывал назад, упали ему на лицо, что придало Великому еще более мальчишеский вид. Правду, видно, говорят, что молодожены друг в друге души не чают.
— Дорогой зять, — заметил Цезарь, — вряд ли кому-нибудь из твоих современников доведется справить столько триумфов, скольких ты был удостоен.
— Хитрая лиса по имени Гай! — фыркнула Клодия и, оборотившись, шепнула Фонтею: — Говорят, чтобы угодить нужному человеку, он ел прогорклое масло на пиру и слопал столько, что его потом стошнило. Что уж говорить о баснях Помпея — их он готов глотать точно так же, как и вонючее масло. — И вдруг, повернувшись к Помпею, сказала вызывающе и громко: — Ведь ты, Великий, мог бы захватить в те дни власть в Риме, и толпа приняла бы это с восторгом.
— Власть в Республике нельзя захватить, ибо власть нельзя отсечь от народа, — проговорил триумфатор назидательно.
Кого он поучал — красавицу Клодию или Цезаря?
— Значит, все зависит от того, кто будет этим народом руководить, то есть от народных трибунов.
— От самого энергичного народного трибуна, — поправил сестрицу Клодий.
— Плебс обожает, когда кто-нибудь из наших развратных нобилей радеет за их права, — продолжала Клодия. — Они до сих пор чтят память братьев Гракхов. Эти аристократы вступились за них, обиженных. Что же на самом деле сделал Гай Гракх? Всего лишь начал продавать хлеб по низкой цене да переехал с Палатина на Авентин, чтобы жить среди бедняков.
— Ну, нет, на Авентин я переезжать не собираюсь! На такую жертву я не способен даже ради римского народа! — расхохотался Клодий.
— Гай Гракх умел смотреть вперед, — заметила Клодия. — Это редкая черта.
— Разве все мы, все, кого я вижу здесь, не мечтаем о переменах? — спросил Клодий.
— О каких переменах? — Цезарь очень ловко изобразил недоумение.
— Все предсказывают одно и то же: раздоры и мятежи. Я сверх меры удивлюсь, если наш хозяин напророчит что-нибудь другое, — заявил Помпей.
Тем временем дошла очередь до горячих блюд. Подали скворчащие, только что со сковороды, голубиные гузки, краснобородок с подливкою из полбы, целого кабана, начиненного паштетом из голубиной печени, и зажаренного до хрусткой золотистой корочки зайца.
Новоявленный плебей пожал плечами.
— «В конце концов, не скажешь ничего уже, Что не было б другими раньше сказано», — процитировал он стих из «Евнуха» Теренция.
Странная мысль вдруг пришла в голову Фонтею. Почудилось ему за шелухой колких фраз, что осыпали друг друга пирующие, в то время как рабы сыпали лепестки фиалок, скрытая и смертельная вражда, будто тлеющее пламя костра под слоем влажной дубовой[91] листвы. Как ни золоти листья, как ни плети из них венки — пламя не погаснет.
— Кстати, а кто не пришел сегодня? — Цезарь кивнул на пустующее место за средним столом, подле Помпея.
— Это место Цицерона. Возможно, он опять страдает гноетечением из глаз, — ответил Клодий небрежно. — Я хотел пригласить Красса, но потом решил, что разговор о деньгах мы отложим. Так что место Красса тоже пустует.
— Разве Цицерон не вступит в наш союз? — растерянно спросил Помпей и даже оглянулся, будто рассчитывал, что «Спаситель отечества» все же явится.
— Это слишком опасно, — заметил Клодий. — Цицерон сначала заговорит нас до смерти, потом расскажет всему миру о заключенном соглашении, затем поменяет свое мнение на противоположное и потребует, чтобы нас объявили врагами народа.
Все засмеялись, один Цезарь сдержанно улыбнулся. Консул лично просил пригласить на сегодняшний пир Марка Цицерона, и то, что Клодий не выполнил просьбу, пришлось консулу не по вкусу.
— Я бы предпочел иметь Цицерона своим союзником, — заметил Гай Юлий.
— Поверь, консул, это будет твой самый ненадежный союзник, как он оказался моим самым враждебным другом.
Клодий заметил, как мнет в пальцах салфетку Помпей. Нетрудно понять, что эти двое самых могущественных людей Рима выходкой новоявленного плебея обескуражены. Не тайна также, почему Цезарь хотел сегодня видеть здесь Цицерона: планировал, используя вражду «Спасителя отечества» и будущего народного трибуна, нейтрализовать и того, и другого. Но Клодий не собирался тратить время на игры, устроенные Цезарем.
— Я понимаю, — продолжал он, — что Цицерон мог бы обеспечить нам поддержку в сенате. Но Марк Туллий точно так же может обеспечить и вражду сената. В то время как нынешнее консульство Цезаря и Юлия… — Едва заметная пауза, кто-то должен был рассмеяться.
Рассмеялась Клодия. Молодец, сестричка! — … Показало, что все вопросы можно решать в народном собрании. Наша цель — парализовать сенат и через народное собрание проводить необходимые законы и править Римом. Мы должны отсечь власть от сената.
— Отсечь власть от сената, — повторил Цезарь. — И кому передать?
— Нам! — Клодий осушил свою чашу. — Тебе, консул, Помпею Магну и мне. Красс может присоединиться. Все наши решения будет утверждать народное собрание.
— Ты пробудешь в Галлии пять долгих лет, — напомнил Великий тестю. — О каких решениях может идти речь?
— Мы будем согласовывать наши действия, — ответил вместо Цезаря Клодий.
— Чтобы руководить народным собранием, мы должны каждый раз выдвигать своих народных трибунов, — сделал вывод Цезарь.
— Совершенно не обязательно. Достаточно получить трибунат на будущий год. После чего я… — Едва заметный нажим на это «я», ровно настолько, чтобы исключить всякую двусмысленность.-… Восстановлю коллегии, эти квартальные союзы. Через них можно руководить народным собранием и проводить любые законы. Можно сказать, что у нас будет одна большая партия, в то время как у наших противников не будет никакой.
— Коллегии — это шайки бандитов. Вымогательства и грабеж — вот чем они занимаются. Кто будет управлять этими сухопутными пиратами? — спросил консул. — Ты?
— Разумеется. — Будущий народный трибун постарался выдохнуть это «разумеется» как можно естественнее. — Это злобные псы, их можно натравить на кого угодно. Или, напротив, заставить охранять…
— Ты же станешь царем Рима, Клодий! — воскликнула Юлия.
Их глаза встретились — в первый раз за время обеда. Оба замерли. Клодию казалось, что он погружается в глубину ее глаз, и черная бездна, восхитительная бездна, раскрывается перед ним. Он вдруг услышал свой голос, будто со стороны.
