Алексей Шепелёв - За гранью
— Но однажды не повезло — сцапали?
— Я всегда возвращался, — обидчиво возразил мальчишка. — А сцапали меня в двадцать первом, уже после…
— Ну, про это как-нибудь в другой раз, — предложил Мирон.
— В другой, так в другой, — легко согласился парнишка. — А что еще в этот?
— Поподробнее все-таки о том, что ты еще умеешь. Карты, например, читаешь?
— Обижаете. Даже нарисовать план могу.
— А карту?
— Не… Топография — наука слишком сложная. Да и зачем? Карты у штабистов, а командиру сотни и плана всегда хватит… А в штабе с плана на карту офицеры зараз переносят всё, что надо.
— Добро. Минное дело вряд ли понадобится, да и опыт твой устарел. Прочее же в хозяйстве не помеха.
— Как это устарел?
— Саша… Ну, представь себе современную мину с установками на неизвлекаемость и самоликвидацией, реагирующую только на тяжелую бронетехнику, или горе-сапёра. Что ты с ней будешь делать?
— Изучать, — улыбнулся Сашка.
— Ага… Давай дальше. Какая у нас ближайшая задача?
— Наверное, встретиться с кем-то. Тропа подскажет.
— Подскажет… Давай думать, Саша. Какова цель операции?
— Кто ж его знает?
— Ладно. Слушай приказ.
Сашка рефлекторно вскочил и вытянулся в струнку.
— Сведения о противнике: обладает развитой системой базирования, по крайней мере, в нескольких мирах, не контролирует Тропу, похоже, не имеет доступа к таковой. Сбор информации и действия осуществляет через агентуру, современными способами прикрытия деятельности не владеет. Имеет собственные системы межмирового транспорта. Первым этапом действий является добывание и анализ сведений о противнике. Вопросы есть?
— Никак нет!
— Тогда садись и пей чай. Что имеешь дополнить к информации о противнике? А то даже, — Мирон улыбнулся, — и приказ нормальный не составить.
— А почему?
— Ага, ты не в штабах крутился, верно… Саша, приказ должен начинаться с информации о противнике и цели операции. Это придумали давно — и совершенно правильно. Пока ясно, что противник боится разглашения сведений о себе, ему проще ликвидировать базу, чем…
— Стойте! — Сашка явно переступал через себя. — Такое мне попадалось!
— Саша, спокойно. Что именно?
— Тогда, в Гражданскую… Мы встречали несколько раз что-то очень странное. Мне поручик Бочковский показывал мастерскую и остатки какого-то оружия… Мастерскую взрывали неясно чем, запах стоял незнакомый.
— Какие запахи знакомы?
— Пироксилин, динамит, аммонал, тротил, кордит.
— Ясно, Саша. Совсем не факт, что это то, что мы ищем, но давай, доложи точнее. Где это было?
— Между Невинномысской и Барсуковской!
— Добро. Что-то кроме оружия запомнил?
— Так точно! Свёрла и резцы с наконечниками золотистого цвета. Оружейник наш забрал: сказал, очень удобные и прочные.
— Добро. Что-то ещё?
— Никак нет!
— Нарисовать оружие можешь?
— Плохо получится, — Сашка застеснялся.
— Нарисовать, разведчик. Не начертить. Держи блокнот и ручку.
— Ага…
Сашка долго прикидывал и возился, но на листке возник вполне узнаваемый пулемёт Калашникова.
— Так, — критически обозрел эскиз Семен. — В общем, ясно. Это скорее выглядит так, это — вот так… Верно?
— Ага… Вы… Вы знаете это оружие?
— Встречал. Хорошая машина. Одна из основных у нас. Хорошо… Скажи-ка, вот это — прицельная планка. Она там сохранилась?
По памяти Мирон набросал крупный рисунок планки.
— Нет! Эти линии были по-другому!
— Неплохо, Саша…
Единственное, что нужно было переделать.
— И там была еще одна пластина: с надписью "1908"
— Как интересно, — сказал Мирон с глубоким отвращением. — Все понятно, Саша, все понятно. Очень удачное оружие, пожалуй — лучшее, что можно придумать под старый добрый российский винтовочный патрон. Даже под разные типы этого патрона. В производстве довольно прост, куда проще винтовки штабс-капитана Мосина, в эксплуатации — и того проще. Ясно?
— Как это: под разные типы патрона?
— У тебя какое оружие было? В смысле: за тобой числилось? Карабин?
— Так точно, кавалерийский карабин системы Мосина, номер…
— Не нужно номера. Так вот, русский винтовочный патрон разных модификаций отличался в основном типом используемого пороха. Поэтому прицелы тоже использовались разные. Здесь, заметь, мы имеем дело с прицелами, легко и быстро подгоняемыми под любой тип патрона. Думаю, планок было больше — под разные варианты. Ясно… Светлая голова работала! Попадалась мне в детстве повесть, автор которой поставлял красным бойцам автоматы ППШ, а воинам Отечественной — автоматы Калашникова.
— Автоматы?
— Сокращение такое. Полное название автоматическая винтовка.
— И что же, автор этот на Бородинском поле гренадеров автоматическими винтовками вооружил? — изумлению мальчишки, казалось, не было предела.
— Каких гренадеров? — машинально удивился Нижниченко, прежде чем осознал, что Отечественная война для Саши Волкова — это война восемьсот двенадцатого года. До Великой Отечественной он просто не дожил — целых двадцать лет. Почти столько же, насколько после Дня Победы родился сам Мирон Павлинович Нижниченко.
— Я имел в виду другую войну, Саша. В сорок первом Германия напала на Россию, немцы дошли почти до Москвы, Санкт-Петербурга, штурмовали Царицын, — память услужливо подсказывала дореволюционные названия городов.
— А Ростов?
— Ростов немцы взяли.
— И-и-и… Да у нас и в страшном сне никому не могло присниться, чтобы немец до Дону дошел.
— Вот потому-то война та тоже Отечественная… Так о чем я говорил-то…
— О патронах.
— Ага… Удивительно, что эти финты сходили главному герою с рук, поскольку ППШ был не способен стрелять револьверными патронами, как описывал автор, а винтовочный патрон в «калаша» и засунуть-то было совершенно невозможно. Примерно ясна ситуация, Саша?
— А когда эту штуку придумали?
— А ты у меня сообразительный, — улыбнулся Мирон. — Лет через тридцать после окончания твоей войны — это минимум. Так что сам понимаешь. Еще один объект, похоже, с нашими заклятыми друзьями. Молодец все же поручик Бочковский! Что с ним дальше было?
— Погиб через несколько недель на "Памяти Витязя".
— На чем?
— На бронеавтомобиле.
— Ясно. Вечная память…
ВИЛЬНЮС. 14 ЯНВАРЯ 1991 ГОДА НАШЕЙ ЭРЫ.
Диму по дороге домой он не увидел, хотя, пробираясь дворами к дому деда, постоянно проверялся, что было не слишком трудно. Шел третий час ночи, дворы словно вымерли, тут хвостом привязаться сложно.
Дворы вымерли, а в окнах горел свет: Вильнюс не спал. Балис понимал, что после этой ночи всё будет по-другому. И в огромном Союзе, и в отдельно взятой Литве и в его, Балиса, жизни. Но сейчас он об этом не думал: на это найдётся время и позже, а сейчас надо благополучно вывезти из города семью.
Рита открыла дверь почти сразу после звонка, увидев усталое лицо жены, он понял, что она в эту ночь так и не сомкнула глаз.
— Целый, — прошептала жена, прижавшись к Балису. Уткнувшись лицом в пальто на груди, всхлипнула. — Я за тебя так боялась.
— Ну что ты, маленькая, что ты, успокойся, всё нормально, — он осторожно гладил её по голове, пытаясь успокоить. — Видишь, я здесь, в порядке, всё хорошо…
— Хорошо… Я же видела по телевизору, что там творилось… Стрельба, танки… Ты же в форме уходил, почему на тебе пальто? Чьё оно? — подняла заплаканное лицо Рита.
— Форму придется новую в Севастополе покупать, — усмехнулся Балис, легонько отстраняя супругу. — А пальто… В хозяйстве пригодится. Кристинка спит?
— Спит… Мама твоя звонила, когда это всё началось…
— А ты?
— А я сказала, что ты выпил вечером со своими друзьями и теперь спишь.
— Ты у меня умница, — улыбнулся Балис, снимая пальто.
— Кофе хочешь?
— Ага… А пожевать у нас чего есть?
Здесь, дома, он вдруг почувствовал сильный голод, видимо, это была реакция на нервное напряжение.
— С поминок полно всего осталось, сейчас накрою.
Тихонько, чтобы не разбудить дочурку он зашел в ванную, глянул на себя в зеркало — вроде, всё в порядке. Побриться бы не мешало, но лучше он это сделает в поезде. Холодная вода отбросила вдруг наползшую сонливость. Крепко растерев лицо махровым полотенцем, он прошел на кухню, где Рита успела уже сообразить то ли очень поздний ужин, то ли ранний завтрак: индарити агуркай [14], якнине[15], сыр, колбаса, хлеб… На плите пофыркивал кофейник.
— Если хочешь, там есть гинтарис[16]. Разогреть?
— Да нет, не надо… Ты хоть ложилась?
— Какое там…
— Значит так, — уплетая фаршированный огурец, начал Балис. — У меня уже куплены билеты до Ленинграда, поезд отходит в семь двадцать два. Садимся, запираемся в купе — и ты отсыпаешься. А в Питере я сажаю тебя с Кристинкой на самолет, и Севастополь ждет вас. Ясно?
