Алексей Шепелёв - За гранью
Мирон похлопал себя по карманам джинсов, вытащил бумажник — какая-то совершенно смешная сумма в рублях Юго-Западной Федерации, нелепые «исторические» резаны Федерации Северной. Очень патриотически настроенные политики северного соседа никак не могли определиться с тем, как должна называться истинно русская денежная единица. Резаны ввели около двух лет назад, но уже собирались обменивать на гривны. А вот прагматики в Киеве сохранили привычное советское название «рубль», и хотя «самостийникам» из западных областей это очень не нравилось, но кроме дежурных всхлипываний у свободного микрофона они ничего поделать не могли. Впрочем, и те и другие банкноты Михаилу-Махмуду, похоже, было ни к чему. Как бесполезной была и электронная карточка Master Card — вещь удобная, при поездках в Европу, можно сказать, необходимая, только вряд ли где, за пределами мира Мирона доступная к применению. Да еще, не дай Бог, попадет лучший купец Межмирья за подделку кредиток, если счет Мирона давно аннулирован, вот неприятно будет. В масле, конечно, в цивилизованной Европе теперь не варят, но вот в современную и комфортабельную тюрягу лет на десять-пятнадцать укатают за милую душу.
— Может, еще расплатитесь, — добавил подросток, глядя на огорченного Мирона. — При следующей встрече…
— Может быть, — Мирон присел у костра.
Сашка подвинул ему два котелка — в одном была пшенная каша, в другом — чай. Протянул деревянную ложку с настоящей хохломской росписью.
— А это еще откуда?
— А это я ему еще год назад подсказал. Он хохломской посудой как предметами роскоши торгует, говорит, очень хорошо берут. Они красивые…
— Красивые…
Мирон поднял ложку на уровень лица, задумчиво стал вертеть ее пальцами, разглядывая, словно видел в первый раз в жизни.
— Знаешь, Саша, я давно не замечал, что ложка может быть красивой. Поесть бы быстрее — не до красоты.
Разумеется, генерал-майор Нижниченко в быту ел не с деревянной хохломской ложки, а с обычной, мельхиоровой. Но все-таки не алюминиевая штамповка из солдатской столовой, с узорчиком на черенке. Мирон попытался вспомнить узор — не получалось… На официальных приемах, куда его заносило несколько раз по долгу службы, приборы еще более украшенные, но приемов Мирон не любил: длинные ряды ложек, ножей и вилок напоминали ему операционную, а необходимость правильного выбора инструмента для еды вводила в тихое озверение.
— Понимаю, — Саша был серьезен. — Мне тот человек, которого я провел по просьбе Адама, тоже так рассказывал. Что вот в обычной жизни спешил-торопился, оглянуться вокруг некогда было. А на Тропе спешить некуда.
— Умный, наверное, человек, — с чувством произнес Нижниченко, принимаясь за кулеш. — Кстати, о спешке на Тропе. Что мы дальше будем делать?
— Ждать.
— Чего ждать?
Сашка пожал плечами.
— Не знаю. Адам же ничего не сказал. Значит — ждать. Тропа подскажет.
— Интересно получается. Ты говорил, что случайных встреч здесь не бывает. А вот встреча с Михаилом-Махмудом — зачем она?
Мальчик снова пожал плечами.
— Не могу сейчас сказать, но она была нужна. Может, для Вашего разговора с Михаилом-Махмудом, может того, чтобы я получил рапиру…
— Хм…
А ведь и правда, разговор с купцом привел его к маяку. Иначе — не получилось бы…
— Послушай, Саша, как-то я пока не очень понимаю. Есть Тропа, есть Адам, есть Михаил-Махмуд… Какая между ними связь?
— Я сам до конца не разобрался. Михаил-Махмуд и Адам знают друг о друге и помогают друг другу. Только вот цели у них, похоже, у каждого свои. А Тропа… мне просто кажется, что она тоже живая, хотя она никогда со мной не говорила.
— Так… Ладно, давай с другой стороны зайдем. Помнишь, вчера ты хотел мне рассказать про себя.
— Не особо хотел… — Сашка посмотрел на Мирона весьма хмуро, почти как тогда, в самолете.
— Саша, — как можно мягче попросил Мирон, — я понимаю, что тебе вспоминать все это особой радости не доставляет. Как ни странно, мне — тоже. Но мы должны что-то сделать, причем должны точно знать, что именно. Я не хочу, чтобы нас использовали втёмную, как патроны к оружию. Я не патрон, да и ты тоже.
— Другие такого не спрашивали, — пробурчал мальчишка.
— Другие что, попадали сюда так, как я?
— Не знаю… я же говорю, их Михаил-Махмуд приводил.
— Вот видишь… Сам понимаешь, я — не такой как они.
— Да уж…
— И потом, у меня другой характер и другая работа. Люблю я вопросы задавать.
— Да понимаю я, Вы — следователь.
— Еще чего, я — аналитик. Понимаешь?
— Нет, — искренне признался Сашка. — Вот помвопрмобначштаарматри один раз видел. Пленного.
— Ага… — Мирон призадумался. Хороший ребус… — Помощник начальника штаба Третьей армии по мобилизации?
— Ого! — Сашка искренне удивился. — Знали, или…
— Или. Так вот, моя задача собирать информацию, анализировать её, делать выводы и разрабатывать план операции.
— Так бы и сказали — штабной офицер… А то придумали — аналитик, — Сашка все еще бурчал недовольно, но гораздо более миролюбиво. — Видел я штабных, у генерала были… Вы, наверное, полковник…
— Генерал, — улыбнулся Мирон.
— Генера-ал, — от удивления мальчишка повторил звание как-то нараспев. — Честно?
Все так же улыбаясь, Мирон достал из внутреннего кармана ветровки служебное удостоверение и протянул его Сашке.
— А почему на двух языках?
— Потому что у нас в стране два государственных языка — украинский и русский. А в Крыму ещё и специальный вкладыш оформляется — на крымско-татарском.
— Зачем? — изумился мальчик.
— Затем, что это тоже государственный язык — в Крыму.
— А зачем столько языков?
— Чтобы людям удобнее жилось. Принцип такой у нас: работаешь на государство — изволь знать все языки, которые положено. Просто, с тех времен, которые ты помнишь, в мире многое изменилось…
— Это я уже понял. Даже писать по-другому стали: без ятей, без твердых знаков…
— Без фиты и ижицы, — механически продолжил Мирон, поднял взгляд от котелка — Сашка беззвучно смеялся.
— Ты чего? — не понял Нижниченко.
— Ладно, спрашивайте. Что вам рассказать?
— Давай по порядку. Значит ты Саша Волков из станицы Стародубской. Так?
— Ну… не совсем. Мы на хуторе жили.
— Хорошо. Когда ты родился?
— Шестнадцатого мая тысяча девятьсот седьмого года.
— Ага. Значит, в семнадцатом тебе было десять лет. Вообще-то маловато для участия в войне.
— Можно подумать, ваши меня спрашивали, — снова насупился парнишка.
— Вот что, Саша, может хватит из меня верного дзержинца делать, а? Если на то пошло, то я наследник традиции министерства внутренних дел Российской Империи ничуть не меньше, чем наследник ВЧК. Знаешь ли, контрразведка на Руси была чуть ли не со времен Михаила-Махмуда.
— Была, да сплыла, — не так-то просто было в чем-то убедить юного шкуровца. — Ваш Ульянов-Ленин был немецким шпионом, его из Германии специальным поездом привезли.
— Во-первых, не из Германии, а из Швейцарии…
— Один… хрен…
Парнишка явно собирался употребить другое слово, но не рискнул сквернословить в присутствии генерала, пусть и красного.
— Ну, если ты берешься судить, то, прежде всего, как ты говоришь, хрен — совсем разный. Швейцария была нейтральной страной и против России подрывной деятельности не вела. А далее, могу тебе сказать, что, придя к власти, часть большевиков остепенилась и начала служить интересам страны. К тому моменту, когда я стал офицером госбезопасности, немецких шпионов среди нас уже не было. По крайней мере, легальных.
— Ладно, — Сашка снова вспомнил, что решил отвечать на вопросы Мирона. — Что еще Вам рассказать?
— Как ты попал к Шкуро?
— Обыкновенно попал. Хутор красные спалили, тех, кто не успел сбежать или спрятаться поубивали. Мамку с сестренками в заложники взяли… Я утечь успел. Болтался, пока шкуровцы не подобрали. Там хорунжий был, дядя Степан Лютый с нашего хутора, он меня узнал. Остался я при сотне, только дядю Степана скоро убили. Стал учиться воевать…
— Многому научился? — полюбопытствовал Мирон.
— Многому. Стрелять могу из револьвера, из нагана, из карабина… Из трехлинейки тоже могу, только тяжела, зараза. Пулемет знаю. Штыком владею — русский способ, французский, английский, немецкий, австрийский…
— Ух ты, — не сдержался Мирон. Искусство фехтования на штыках в его годы было почти забытым, даже не каждый спецназовец владел этой довольно разнообразной техникой. Конечно, и штатные штык-ножи для АКМов довольно сильно отличались от старых добрых штыков для винтовки Мосина.
— Мину могу поставить, — продолжал Сашка. — Могу обезвредить. Даже сделать могу. А вообще, я не столько воевал, сколько в разведку ходил: мальчишка много внимания не привлекает.
