Александр Старшинов - Смерть императора
– И куда ты направляешься? – Было что-то прилипчивое в его манерах, в желании обнять, обхватить, удержать руку. Так что Приск невольно отступил.
– О, мне все равно, трижды великолепнейший, куда направиться! Я бы поехал куда угодно – лишь бы выбраться из пустыни!
– Нам далеко ехать, – уклончиво сказал Кука. При этом он внимательно прощупал взглядом старичка – нет ли под одеждой чего подозрительного. Кинжал у старика имелся – но висел на виду. Да и куда без кинжала в дороге?
– Замечательно, трижды великолепнейший! – не умолкая, бормотал старик. – Ты дозволишь бедному путнику поехать с тобой? Ослик мой вынослив и резв, и я не задержу вас в пути. И я заплачу – у меня есть несколько денариев. Я готов все отдать – лишь бы выбраться из этой ужасной пустыни!
Кто скажет «нет» безобидному старику?
И он щедро подбросил в огонь целую охапку дров – и пламя взвилось выше скал, что окружали стоянку.
– Откуда у тебя столько топлива? – прищурился Кука.
– Утром по холодку набрал. Тут полно засохших кустов. Что делать еще путнику, который сбился с пути? Только собирать хворост! Садитесь же к огню, великолепные. Сейчас дрова прогорят, и в золе я испеку вкуснейшие лепешки.
Когда пламя сникло, а угли подернулись седым налетом, старик развел муку в воде, раскатал лепешки и зарыл их в золу. Испеклись они почти мгновенно, старик палкой разворошил серое пеклище, кое-как отряхнул лепешки и разорвал горячие на части. Когда ели, зола скрипела на зубах. Но было необычайно вкусно – не обманул, старый.
– Если вкусишь с кем хлеб, тот становится тебе другом… – бормотал старик.
* * *– Ты его глаза видел? – спросил Кука, дергая подбородком в сторону старика. – Ну прям две мышки в норках. Туда-сюда… – Преторианец подозрительно прищурился. – И хворост он в огонь швырнул не просто так – знак подавал.
Уже все улеглись – только Проб, несущий караул в первую стражу, стоял на стене.
Приск на миг задумался. Он и сам ощутил какое-то беспокойство – старый вояка без такого звериного чувства – когда на затылке чуть поднимаются волосы и легкий холодок стекает вдоль хребта, предупреждая: смерть близка, – никогда не сделался бы старым.
– Надо уходить… – предложил Кука.
– Что? Ночью? Так вот и попадем в ловушку.
– Тогда, может, старичка расспросить?
Приск кивнул и направился к тому месту, где спал старик.
– А… режут! – взвизгнул и шустро вскочил на ноги старик, едва Приск до него дотронулся.
– Где твои дружки, старик? – сурово спросил Кука.
– Какие друзья, трижды великолепнейший? – заюлил старик. – Не с друзьями я вовсе ехал. Иначе не бросили бы они меня одного в пустыне.
– А знак кому подавал?
– О чем ты, драгоценнейший? Какой знак?
– Хворост кидал в костер.
Старик затрясся от смеха:
– Так чтобы тебе и твоим друзьям, драгоценнейший, удобнее на ночевке было.
Кука ухватил старик за бороду и, подтащив к костру, нагнул к огню.
Старик завизжал от ужаса:
– Клянусь Митрой, ничего я не замышлял… по-о-щади…
Малыш, проснувшийся от криков, подскочил к несчастному и буквально вырвал старика из рук Куки.
– Не смей! – рыкнул в лицо старому другу.
– Оставь его, мы ошиблись… – сухо сказал Приск и отвел товарища в тень – к убогой конюшне, где их лошади хрупали остатки зерна.
– Ошиблись? Да я клянусь Геркулесом… – вскипятился Кука и задохнулся от гнева. – Клянусь Немезидой, что этот хорек…
– Тише! – прикрикнул Приск. – Он нам ничего не скажет – не та скотина. Я уверен, что он лазутчик. Просто свяжем его и уйдем.
– И где мы будем ночевать?
– Найдем подходящее место. Наполняем бурдюки и уходим.
Но уйти им не удалось – Приск только-только оседлал своего Урагана, как сверху со стены донесся крик, и караульный скатился вниз. Щит Проба был утыкан стрелами – в дереве застряло как минимум штук пятнадцать стрел. Еще одна вонзилась в не прикрытую доспехами ногу.
– Круг! – заорал трибун. – Прикрыться щитами. Тарук – в укрытие. К лошадям! – Он указал на «конюшню» у дальней стены.
– Канес – в седло!
«Сколько же их там?» – мелькнула мысль.
Сам он в круг не стал становиться – вскочил в седло, и:
– Дионисий…
Но что делать Дионисию – приказать не успел – тот рванулся вон со стоянки – бегом. Навстречу своим спасителям. Кто-то, похоже Кука, метнул вслед беглецу свинцовый шар и угодил в затылок. Сам по себе свинцовый шар, брошенный рукой Куки, мог прикончить человека, но тут Дионисий очутился под копытами коней, и предсмертный его вопль сообщил, что беглецу пришел конец.
Связанный и брошенный около костра старик корчился и отчаянно мычал. Что он хотел сказать? Что он передумал? Что готов все рассказать? Теперь это уже не имело значения.
В следующий миг нападавшие ворвались внутрь ограды. Залп пилумов – и римляне тут же превратились в единую машину – щиты сомкнуты, наружу выставлены вторые пилумы на манер копий. Сразу же сделалось тесно. Всадники напирали на вставших в круг римлян. Но обучены они были биться в раздольной степи или пустыне, а в такой тесноте только мешали друг другу. Вставших в круг римлян им приходилось обтекать с двух сторон – и слева их встречал Приск, а справа – Канес. Построение походило на классическое римское: тяжелая пехота в центре – ну а по флангам – конница. Только уменьшена эта схема была до предела. Ничего подобного нападавшие не ожидали – противник Приска успел лишь замахнуться, когда трибун метнул свой дротик ему в грудь. Всадник в предсмертном движении рванул узду, и они оба – и конь, и всадник – опрокинулись на землю, причем смертельно раненный угодил прямиком в костер, во все стороны полетели искры, а дикие вопли умирающего огласили ночь. Скакавший за первым варвар замешкался, и второй дротик трибуна сбросил его с коня. Канес, похоже, не менее успешно орудовал на правом фланге. Спрятавшийся в «конюшне» Тарук неожиданно возник в проеме и метнул из пращи камень. Приск и не ведал, что у него праща. Выстрел получился точным – один из нападавших скатился на землю.
Круг тем временем постепенно сжимался – и нападавшим показалось, что они вот-вот сомнут римлян. На самом деле под прикрытием щитов Кука попросту соскользнул вниз. Старый прием – соскользнуть под лошадь и всадить клинок животному в брюхо. Когда неожиданно конь одного из нападавших зашатался и грохнулся на землю, варвары вдруг развернулись и умчались назад в ночь. Вслед им полетели пилумы – и еще двое покатились в дорожную пыль. Приск и Канес рванули следом. «Легионы» в центре выстояли – пора флангам атаковать. Светила луна, и поле сражения было как на ладони. Ураган оправдал свое прозвище – Приск легко настиг отставшего беглеца и смел с седла. Торжествующий вопль Канеса подтвердил, что и он смел с седла свою добычу. Однако легионер на своем коне сильно отстал. Теперь в пустыню удирало всего шесть или семь человек. Трибун нагнал еще одного. Тот внезапно развернулся и поскакал навстречу римлянину. Приску показалось, что издали долетел крик: «Берегись!»
* * *Приск открыл глаза и не сразу понял, где находится. Кажется, он лежал… лежал на земле. Боль в груди была невыносимой – при каждом вздохе. Он убит? Умирает?… Ощупал грудь… На нем по-прежнему была длинная хатрийская туника, и под ней – трибунский доспех, только, похоже, изрядно помятый. Удар невероятной силы, скорее всего, сбросил его с коня. Приск поднял руку и ощупал голову. Судя по всему, он лежал на камнях, и волосы были мокры от крови. Теперь он различал над головой свет звезд, и вдали черные зубцы скал – что скалили свои зубы слева и справа – насколько можно было разглядеть пустынный пейзаж ночью. Было холодно, судя по всему, но он не замерз, а как-то онемел. Будто тело уже не совсем ему принадлежало.
Он вновь ощупал себя. Пояс, кошелек. Все на месте. Кинжал и ножны меча. А вот спата – пропала. Жаль! Отличный был меч.
– Кука! – позвал Приск. Хотя практически сразу догадался, что рядом никого нет. И еще понял – во рту пересохло, нёбо и язык – будто акулья шкура, кусок которой Приск всегда имел с собой – полировать и подтачивать лезвие гладиуса или спаты.
Пить хотелось невыносимо. Хоть криком кричи.
Но что толку кричать – никто не откликнется.
– Канес! Проб!..
По-прежнему никого.
Трибун был один посреди пустыни.
Может быть, он все еще спит? Но нет… такой боли – какая сейчас сводила спину и грудь – во сне не бывает – это военный трибун знал очень хорошо.
– Кука! – Он попробовал закричать громче. Вышел невнятный сип.
Сколько же он здесь лежит?
Судя по всему – довольно давно. Один… Почему?… Где остальные?
Он не помнил, как очутился в этом месте, с двух сторон огороженном скалами. Вода? Здесь может быть вода? Боль потихоньку не то что отступала – а притуплялась.
Приск попробовал встать. Его потащило в сторону, он упал на колени. Наконец все же поднялся. Постоял. Где-то внизу – так ему показалось – слышалось журчание воды. Он двигался скорее на ощупь, хватаясь за камни. Шел на звук. В самом деле ручей. Трибун споткнулся и свалился в воду. Воды-то, воды – на три пальца. Он так и стоял на четвереньках. Пил жадно – как зверь. Хлебал воду вместе с камешками и песком. Выплевывал. Где-то за плечом мелькнула тень – из темноты уставились два светящихся глаза – отраженный свет звезд в хищной радужке. Приск схватился за кинжал и невольно охнул от боли, что отдалась под лопаткой. Тень скользнула за камни и пропала. Приск отполз от ручья, поближе к скалам, улегся – с трудом найдя положение, при котором мог более или менее спокойно дышать. Надо поспать – неведомо, что будет утром.
