Элоиза Джеймс - Герцогиня-дурнушка
Гизмонд, позволив себе нарушить правила, бестактно выступил вперед, чтобы лучше видеть (он сказал вечером своей жене, что это было «лучше любого спектакля»).
Бледная и недвижимая, герцогиня лежала на коленях миссис Пинклер-Рейберн. Она даже не пошевелилась, когда герцог склонился над ней. В следующее мгновение его светлость выпрямился, подхватив жену на руки.
(«Настоящий спектакль, – повторял Гизмонд уже ночью. – Ее голова – на его плече, если ты понимаешь, что я имею в виду. Все было, как в героической пьесе. Не считая, конечно, того, что ни один герой не выглядит так. Представляешь, в выражении его лица – ни капли волнения. Как будто подобные вещи случаются с ним каждый день».)
В ореоле уверенности в себе – словно в мантии, отделанной горностаем, – герцог широким шагом вернулся к помосту и остановился перед ним с женой на руках. Затем обратился к лорду-канцлеру:
– Я полагаю, мой кузен мистер Пинклер-Рейберн отзовет свою петицию.
– Да, конечно! – тут же воскликнул Пинклер-Рейберн, задыхаясь от радости. – Непременно! Ведь Джеймс вовсе не погиб!
Тут герцог запрокинул голову и громко расхохотался. Хотя снова стал виден этот ужасный шрам, Гизмонд вдруг обнаружил, что тоже готов рассмеяться. Но он никогда не нарушал церемонию подобным образом, поэтому и сдержался. А вот пэры… Внезапно раздался взрыв неудержимого хохота – такой обычно следует за долгим напряжением и дарит облегчение.
– У него такой чарующий смех, – сказал Гизмонд своей жене несколько часов спустя. – Выглядит как настоящий дикарь, но когда смеется… Это настоящий английский смех.
– Что такое английский смех? – спросила скептически настроенная леди Гизмонд. – И что он делал, стоя там и беседуя с людьми, когда его бедная жена находилась в глубоком обмороке? Я очень надеюсь и верю, что ты никогда не обойдешься со мной со столь высокомерной беспечностью, дорогой.
Гизмонд мужественно отбросил мысль, что вряд ли смог бы поднять жену (та была на несколько стоунов[9] тяжелее его), не говоря уже о том, чтобы пронести ее на руках хотя бы один шаг.
– Никогда, – торжественно обещал он. – Никогда.
Глава 23
«Бежать!» – именно это было первой мыслью Тео. Ужасный дикарь, загоревший под палящим солнцем верзила, стоявший на помосте… Он просто не мог быть ее Джеймсом!
Он так стоял перед всеми этими лордами… Стоял, расправив широченные плечи и спокойно оглядывая зал… а цвет его кожи, его татуировка и его волосы, едва прикрывающие затылок… Ведь Джеймс выглядел совсем не так. И действовал совершенно иначе. Хотя…
Может, она ошибалась. А этот ужасный шрам у него на шее… Тут сердце ее сделало скачок – и все расплылось словно в тумане.
Выбравшись из тьмы, она обнаружила, что Джеймс, сжимая ее в объятиях, широким шагом пересекает зал. А запах, исходивший от него, запах ветра и широких просторов… Именно так пахло всегда от Джеймса. Вот только голос у него был совсем другой.
Когда же в голове у нее прояснилось, она уловила знакомые язвительные нотки в голосе мужа – он сейчас разговаривал с пэрами. Однако в его голосе не было ни намека на беспокойство о ней, его жене!
Тео решила не открывать глаза. Меньше всего ей хотелось встретить сочувственные взгляды окружающих – увы, Джеймс самым возмутительным образом демонстрировал свое полное безразличие к ее состоянию. Такого она не пожелала бы и злейшему врагу.
Выходит, ее муж уже какое-то время скрывался где-то в Лондоне или в окрестностях, выжидая момент, когда сможет ворваться в Палату лордов… как мародерствующий вандал! Конечно, она вовсе не ожидала, что он бросится в ее объятия. Они расстались в гневе, в конце концов. Но ведь они все-таки были женаты… Мог бы хотя бы сделать вид, что беспокоился за нее. И мог бы сообщить ей, что жив, прежде чем заявить об этом в присутствии пэров. А такое публичное позорище… Это выглядело как наказание.
Стук сердца гулко отдавался в ушах. Она не чувствовала себя такой оскорбленной с тех самых пор, как в первый раз увидела карикатурные изображения «гадкой герцогини». И сейчас она вновь почувствовала себя нелюбимой и непривлекательной. Казалось, все годы ее превращения в лебедя были потрачены зря, были вычеркнуты из жизни тем фактом, что супруг даже не потрудился навестить ее, когда вернулся в Лондон.
Мучительная тоска и отчаяние, овладевшие ею после отъезда Джеймса, когда все сочли, что ему невыносимо было оставаться мужем столь уродливой женщины, нахлынули вновь. Некоторые карикатуры того времени изображали Джеймса, убегающего с закрытыми ладонью глазами. Тео чувствовала себя тогда бесконечно униженной. Теперь это чувство вернулось.
Она по-прежнему не открывала глаз. А Джеймс тем временем закончил разговор и вышел из Палаты лордов, после чего осторожно опустил ее на сиденье кареты. И он был таким огромным, что экипаж закачался, когда он протиснулся в дверцу.
– Теперь можешь открыть глаза, – сказал Джеймс. В голосе его послышались веселые нотки. Смех? Выходит, он счел это забавным – заставить любивших его людей пройти столь мучительную процедуру? Но ведь Джеймс никогда не был безжалостным, никогда не относился к людям с пренебрежением…
Тео перестала притворяться и резко выпрямилась, открыв глаза. После долгих лет разлуки ее муж снова сидел напротив нее. Но теперь все изменилось. Джеймс стал пиратом. Преступником. Его глаза были непроницаемы, но они каким-то непостижимым образом свидетельствовали о силе и самоуверенности этого человека. Такой действительно мог убивать и сбрасывать людей в морскую пучину.
Тео так крепко вцепилась в край кожаного сиденья, словно от этого зависела ее жизнь.
– Боже милостивый, – пробормотала она, глядя на мужа. Темно-красный цветок красовался прямо под его правым глазом, словно странное слово на чужом языке, которого она не понимала.
Загорелый, как дикарь, с этим ужасным цветком на щеке, Джеймс совсем не походил на англичанина. Он стал совсем другим – выглядел более живым, чем все эти белокожие джентльмены, оставшиеся в Палате лордов. А эта его татуировка… Вроде бы просто цветок, но он казался зловещим и устрашающим.
Пальцы Тео еще крепче вцепились в сиденье. Она даже представить себе не могла, что способна бояться друга детства. Но сейчас она испытывала страх. Да и кто бы не чувствовал страха в присутствии этого человека?
– Добрый день, Дейзи, – спокойно произнес он, словно они расстались совсем недавно.
Она не знала, что ему сказать. Мистер Баджер говорил, что подобная татуировка была у свирепого пирата по прозвищу Джек Ястреб. Следует ли ей упоминать это имя?
Тут Тео заглянула мужу в глаза, и ее страх мгновенно сменился яростью. Джеймс смотрел на нее, явно развлекаясь. В его глазах не нашлось ни намека на то, что он осознавал, как тяжело ей было присутствовать на церемонии, которую он только что прервал. А ведь она переживала!..
Ей с трудом удалось не расплакаться, вспоминая о том, как старый герцог время от времени появлялся у нее в Стаффордшире, чтобы узнать, нет ли каких-либо известий от его сына. Недостойно сыну относиться к отцу с подобным безразличием.
Но как ни велика была ее ярость, инстинкт самосохранения предостерегал Тео, советуя не терять спокойствия.
– Добро пожаловать в Англию, – сказала она наконец и, подняв руку, отколола траурную вуаль и положила ее на сиденье возле себя.
Джеймс только кивнул в ответ.
– Могу я поинтересоваться, что побудило тебя вернуться? – спросила Тео с таким видом, словно муж всего лишь вернулся из короткой поездки в Уэльс.
– Я едва не умер, после того как мне перерезали горло. Это, конечно, банальность, но встреча со смертью действительно заставляет человека задуматься. Вот и я, задумавшись, решил вернуться.
– Тебе удалось весьма театрально обставить свое появление, – заметила Тео, и в ее голосе не было упрека. Исключительное самообладание помогло ей перенести все унижения в прошлом и хорошо послужит ей теперь. Она не желала, ни в коем случае не желала, чтобы Джеймс узнал, как больно ее ранило его безразличие.
– Хм… Должен заметить, мне и в голову не приходило, что ты будешь присутствовать на церемонии.
– Мое присутствие для тебя что-то изменило?
Он склонил голову к плечу, и Тео впервые увидела хоть что-то, напомнившее ей прежнего Джеймса.
– Да.
– Где ты остановился в Лондоне, пока дожидался церемонии?
Джеймс нахмурился в явном недоумении.
– Мой корабль зашел в гавань только минувшей ночью. И я сразу же отправился в городской особняк, чтобы сказать тебе, что я жив. Дворецкий оказался достаточно любезен и сообщил, что мне лучше бы поспешить в Вестминстер, иначе я не успею вовремя, чтобы спастись от гибели, так сказать. По моим подсчетам, меня должны были объявить покойником шестнадцатого июня. Поэтому я думал, что у меня в запасе еще несколько недель. Вы, однако же, поторопились…
