Антон Требунский - Ганза. Книга 1
— Никому не двигаться! — заорал англичанин, выставив перед собой меч, — Все, что здесь происходит, происходит здесь по приказу императора Фердинанда!
Юнец тем временем расхаживал по таверне и расставлял людей:
— По стенкам, не двигаться! Повеление его императорского величества Фердинанда II, облава на мятежников!
Один из наемников из роты капитана Родерика Виндорта попытался возмутиться, но парень взмахнул мечом, рейтар сглотнул, когда клинок отпрыгнул от его горла, и прошел на указанное ему место.
Расставив всех так, как им это было для чего-то нужно, двое этих странных людей тоже нашли себе места. Юнец встал у стены напротив входа и принялся насвистывать веселую песенку, изредка бросая предостерегающие взгляды на тех, кто пытался пошевелиться.
Англичанин («Кто его господа?!» — с ужасом подумал Франц) затаился около двери в трактир так, чтобы его не было заметно поначалу, когда только войдешь в таверну. В руках он теперь держал пистолет, меч стоял рядом так, чтобы его можно было в любой момент подхватить и пустить в дело.
«Эти двое — безумцы!» — мысль вертелась в мозгах Франца.
«Старый Карл — сукин сын! Мозги завтра вышибу» — напрягая всю свою многострадальную голову, подумал племянник Франца, пострадавший от бюргера.
«… spititus sancti. Amen,» — было последним, что погасло в разуме Гейнриха Патера.
Сверху внезапно послышались глухие, не совсем разборчивые крики и удары. Потом прозвучал звон чего-то стеклянного, разбиваемого об пол. Потом там стали рвать что-то плотное, неподдающееся грубой физической силе.
«У меня был ковер в Большой комнате!» — с ужасом подумал трактирщик. Ущерб, нанесенный его таверне, заставил его пустить слезу, но поймав ледяной взгляд юнца с мечом, Франц после нескольких неудачных попыток слизнул ее языком. Лицо его выдавало небывалое разочарование в жизни.
Потом в Большой комнате начли что-то двигать с места на место, послышались громкие радостные вопли. Трактирщик узнал голос того коротышки, из благородных господ, взявших штурмом его таверну и приступивших к ее планомерному разграблению.
— Живы, — сказал англичанин.
Юнец согласно кивнул головой и, сняв с очага начавшее подгорать жаркое, оторвал от него зубами большой кус.
Именно тогда и произошло то, чего никто из простых посетителей таверны не ожидал. В «Мракобес» ворвались двое вооруженных людей. Закутанные в одинаковые серые плащи, они наверняка предполагали увидеть тот образцовый разгром, который был произведен в таверне, и поэтому ничему не удивлялись.
Оба они бросились к юнцу, который подавился куском жаркого, и, судорожно пытаясь откашляться, принял стойку, убрав свободную от меча руку за спину.
Англичанин разрядил в одного из незнакомцев пистолет, попав ему в ногу. Нападавший закричал от боли и попытался было ударить англичанина, медленно подбирающегося к нему с мечом. Иностранец отбил удар, нанеся свой. Раненому удалось парировать и отхромать немного назад, занимая более выгодную для себя позицию.
Тем временем юнец пытался отбиваться от наседавшего на него второго из нападавших. У него это получалось плохо — его душил кашель и слишком большой кусок мяса в горле.
За несколько ударов англичанин разделался со своим противником, оставив его лежать у самого входа, и ринулся на помощь своему молодому товарищу. Тот пытался прикрыться мечом, стоя уже на одном колене. Промедли иностранец еще секунду, и юнец расстался бы с жизнью.
Англичанин одним прыжком преодолел отделявшее его от места схватки расстояние и нанес удар в спину второму из нападавших. Пришелец выронил оружие и упал на колени, захрипев. Англичанин ударил еще раз и противник повалился на пол трактира, лицом вниз.
Юнец лежал, свернувшись клубком, держа себя за голову — у него было отсечено ухо. Англичанин оглядел шеренгу стоявших перед ним плененных посетителей. Взгляд его остановился на Марте, той самой трактирной девке, из-за которой начался погром в таверне.
— Ты, — свирепо произнес англичанин с жутким акцентом, указав на нее. — Помоги ему, перевяжи!
Та бросилась к юнцу, но растерянно остановилась над ним, рыская глазами по комнате:
— Чем?
— Что?! — рявкнул англичанин, даже не поворачивая головы в ее сторону. Он опять стоял у двери, зарядив пистолет.
— Чем перевязать? — испуганно пролепетала служанка.
— Да хоть платье свое порви, дура!
Марта начала рвать юбку на полосы и обматывать ими голову пострадавшего парня.
По лестнице начали спускаться люди. Двое тех, которого по началу Франц принял за благородных господ, и двое из друзей раненого юнца.
— Все, — отряхивая руки, произнес высокий «благородный господин». — Мы можем идти.
За спиной его раздавался вширь добротно набитый чем-то мешок. У его спутника, «благородного»-коротышки была перевязана левая рука. Несмотря на ранение, он шел улыбаясь.
— Что с ним? — спросил один из друзей юнца, который немного покачивался, словно изрядно выпил или его сильно ударили по голове. И указал на раненого парня, которого перевязывала служанка Марта.
— Ранил один из тех двоих, — англичанин указал на трупы.
Высокий «благородный» кивнул и ткнул пальцем во Франца:
— Сбегай до магистратуры, вызови сюда стражу.
Хозяин таверны было дернулся вперед, но затем остановился и спросил:
— А что мне им сказать-то?
— Скажи, что по велению императора Фердинанда поймали и казнили пятерых шпионов-униатов, — ответил вместо высокого тот, что поменьше. — Трупы пусть сожгут: среди шпионов был колдун.
Раненый юнец тем временем успел сунуть руку Марте за пазуху и что-то жарко шептал ей на ухо.
— Пойдем, Лойхте, — позвал его раненый.
Парень нехотя отпустил служанку и встал с пола, оправляя одежду. Поднял меч и, внезапно разозлившись, пнул ногой выроненный во время схватки остаток жаркого.
Выйдя на улицу, раненый невысокий «благородный» проорал в спину бегущему за стражей трактирщику:
— Мы еще заглянем к тебе вечером. Приготовь нам вина получше!
Пятеро остальных его спутников дружно захохотали и этот смех долго еще преследовал несущегося вприпрыжку через высыхающие лужи Франца Ринглера, хозяина таверны «Мракобес».
XVII
Несмотря на шум толпы на площади, в зале заседаний Верховного Магистрата Ганзы было тихо. Свет утреннего солнца проникал сквозь большие окна, украшенные цветными витражами. Они выходили во внутренний дворик и только поэтому имели право на существование. Тем не менее мастер Ульрих Дункель постоянно спорил с мастером Болем, твердя об опасности, которой может подвергаться жизнь выборных представителей из-за огромных окон.
Иероним Боль оглядел собравшихся в зале людей: все они были проверенные временем выборные мастера Ганзы, мастера своего дела: торговли, политики, управления. Мастер Ансельм Зольгер из Любека, мастер Николаус Ольдингер из Ростока, мастер Отто Кляйнергейм из Гамбурга. Не хватало лишь мастера из Киля, Андрея Пегнитцера, принявшего яд, когда войска Кристиана Датского ворвались в город.
Кроме выборных городских мастеров, присутствовали еще мастера Дункель и Штейнман. Первый был главнокомандующим войсками Ганзы, второй был верховным магом Союза.
Дождавшись пока все собравшиеся умолкнут, мастер Боль начал свою речь.
— Сегодня мы собрались здесь, чтобы принять ряд решений, могущих иметь огромное значение не только для нашего Союза, но и для всего христианского мира в целом. Мы, как одна из самых значительных сил, существующих в Европе, должны принять такое решение, которое наши потомки будут вспоминать с гордостью и которое обеспечит нашему союзу дальнейшее процветание, — мастеру Болю плохо давались речи, полные возвышенных слов. По его мнению, они больше подходили для дворян, священников и прочих пустобрех, не способных реально воспользоваться имеющейся у них властью, а умеющих лишь говорить, говорить и говорить. — Война угрожает нашему существованию. Уже пал Киль, один из пяти наших городов. Хвала господу, хоть и со значительными потерями, но войсками Католической лиги была снята осада с Любека и Гамбурга. В планах наших врагов взятие Бремена.
Присутствующие, особенно Ульрих Дункель, иронично улыбнулись. Мастера Зольгер и Кляйнергейм, выборные главы от осажденных городов, к счастью находились в Бремене, когда датская армия начали осаду. Но около недели назад Кристиан IV был вынужден отозвать своих солдат к себе, в центр имперских земель, обеспокоенный продвижением к Любеку и Гамбургу войск Католической лиги.
— Мы не можем вести войну самостоятельно, наш главный союзник — дом Габсбургов — постепенно сдает позиции, уступая мятежным князьям и иноземцам одни земли за другими. И сегодня, на этом заседании, мы обязаны выработать план действий, которые укрепят наше положение и приведут войну к победе. Нашей победе.
