Андрей Бондаренко - Страж государя
— Потом, когда Брюс вернётся из Европы, и он тебе поможет, я уже толковал с ним…
С другом-Яковом Егор говорил совершенно откровенно, ничего не скрывая, чётко обрисовав суть проблемы:
— Не могу я, Яша, допустить, чтобы Пётр Алексеевич Саньку мою… Ну, того самого! Не могу, и всё! Да, он царь, и всё такое… Но, не могу! Нужен мне этот доктор. Вдруг да и получится эта задумка моя?
— А если не получится? — серьёзно спросил Брюс, озабоченно поглядывая на Егора.
— Тогда мы с Санькой ударимся в бега. Так вот мы с ней решили. Только подготовиться к этому надо очень хорошо, чтобы не поймали. Я для этого и свадьбу отложил на год… Как, друг, поможешь?
— Он ещё спрашивает! — искренне обиделся Яшка. — Конечно, помогу! Дело-то благородное…
Обоз, наконец, медленно тронулся, противно и угрожающе заскрипели по весеннему снегу широкие полозья саней.
— Алексашка, не ленись, подбрось дровишек! — попросил Пётр, зябко кутаясь в медвежью шубу. — Знобит меня чего-то…
В задней части возка располагалась пузатая печка с бронзовой трубой, выходящей наружу. Егор, надев на руку толстую холщовую рукавицу, открыл печную дверцу, подбросил в топку, на розово-сиреневые угли, два толстых берёзовых полена из большой плетёной корзины, захлопнул дверцу на щеколду. Печка весело и бодро загудела, он вернулся на своё место — рядом с царём.
— Что это нашло на тебя, Алексашка? — задумчиво спросил Пётр.
— О чём это ты, мин херц?
— Да о том, чего это ты вдруг умничать начал? Вот, перенесли из-за тебя кампанию военную на целый год. А раньше ты всё молчал да князю Ромодановскому без устали поддакивал, мол: «Побьем татарву! Вперёд! Почётно это!»…
— Дык, Пётр Алексеевич, мин херц! — очень натурально засмущался Егор. — Я же нынче, почитай, человек почти женатый! И о росте карьерном пора натурально призадуматься… Когда молчал да всем поддакивал — в поручиках ходил обычных, а выступил всего только один раз — сразу же полковником заделался! А годовой оклад полковника — это уже серьёзно, мин херц, куда как серьёзно!
— Ну-ну, — недоверчиво покачал головой Пётр.
В Воронеже царь развернулся сразу и круто, продемонстрировав во всей красе свой организационный талант: орал, страшно угрожал, бил морды и лица — не разделяя провинившихся на родовитых и безродных, отправлял на бессрочную каторгу, силой отнимал у местных помещиков крестьян для нужд верфи корабельной…
По его Указам со всей России сгоняли в Воронеж рабочих и умелых ремесленников, безжалостно вырубались вековые дубовые и сосновые рощи. Строились амбары, погреба, склады, бараки, бани… Любое явное неповиновение и недовольство царь пресекал твёрдо и жестоко, без малейшей жалости.
Впрочем, через два с половиной месяца, когда в Воронеж прибыл царский «гарем», Пётр заметно смягчился, подобрел и перестал посылать всех провинившихся — без разбора — на пытошную дыбу и в сибирскую каторгу…
К поздней осени заложили на воронежских стапелях: три двухпалубных многопушечных корабля, пятьдесят гребных галер, пять брандеров, более ста пятидесяти стругов.
В августе месяце прибыли, даже не останавливаясь в Москве, долгожданные Франц Лефорт и Яков Брюс в сопровождении нанятых на службу морских и армейских офицеров, а также разнопрофильных инженеров и опытных корабельных мастеров, общим количеством — пятьдесят шесть человек. С каждым из вновь прибывших Егор провёл (пользуясь, естественно, услугами толмачей-переводчиков) продолжительные ознакомительные беседы. Настырно выпытывал, настойчиво выспрашивал, внимательно приглядывался…
Все пятьдесят шесть иностранцев произвели на него вполне даже благоприятное впечатление. Уже чисто страхуясь, Егор попросил Брюса:
— Яша, пообщайся ещё раз с вновь прибывшими иноземцами!
— На предмет? На что обращать внимание?
— Может, кто-то ведёт себя нетипично. Может, говорит странно — с нотками механическими…
— Понятно, всё шпионов ищешь! — усмехнулся Яшка.
— Ищу! — согласился с другом Егор. — Кому-то ведь надо и это делать — шпионов искать…
Через трое суток Брюс доложил:
— Со всеми переговорил, ни с чем подозрительным не встретился! Так что, Саша, если я тебе здесь не нужен, то поеду в Москву. Помогу Алёшке Бровкину доктора-супостата искать для тебя…
В первых числах сентября прилетела первая радостная весть: Борис Шереметьев разбил-таки турок и татар под Очаковом, захватил все мелкие крепости и городки укреплённые.
— Через два дня выезжаем в Москву! — решил Пётр. — Будем праздновать с усердием великим сию первую викторию! Здесь старшим оставим Картена Бранда, он малый честный и надёжный, хоть и медлительный — без всякой меры…
Москва праздновала победу Шереметьева жадно, шумно, со всей широтой души русской. Как же иначе? В кои-то веки отхватили реальный кусок от татарского Крыма! Все приближенные к царю получили различные награды, Егор, по согласованию с Петром, взял деньгами — на покупку хорошего дома, его ремонт и надлежащую мебельную обстановку…
Через неделю, когда в череде нескончаемых праздничных балов и хмельных пирушек образовался небольшой перерыв, Егор вызвал к себе Алексея Бровкина.
— Ну, отыскал мне врача?
— Нашёл, Александр Данилович, а как же! Яков Брюс здорово мне помог, дал наводку дельную, они с врачом искомым — соседями оказались! Настоящий душегуб тот лекарь, как ты и заказывал. Мерзавец законченный, такого и четвертовать мало…
— Подробней давай! Кто таков, чем запачкался так сильно?
— Прозывается Карл Жабо, из французов, года три как на Якиманке открыл большую аптеку, там же и больных принимает. Недавно умерших людей — по его указаниям — выкапывают кладбищенские мужики из свежих могил. А Жабо режет те мёртвые тела на части, записывает что-то в толстой тетради. Но с мёртвыми многие врачи иноземные так развлекаются, например, немец Александр Шварц, ты знаешь его… Но Жабо, сукин кот, он и живых режет!
— Как так — живых?
— А вот так! Представляешь, подобрал наш лекарь на улице бездомного бродягу, напоил до полного бесчувствия, специальным острым ножом вскрыл грудину, вынул сердце. А потом мужики по его команде забили взрослого хряка и принесли на тарелке ещё тёплое сердце свиное. Жабо этот орган свинский вставил бродяге в грудь, что-то там долго зашивал обычными толстыми нитками… Умер тот безвестный мужичок, понятное дело. Это ещё не всё! Другого нищего пригрел наш добрый доктор, безногого на этот раз. Отрезал у свежего трупа ногу, да и пришил нищему, предварительно опоив того хлебным вином. И безногий малый вскорости скончался… Ну, и по мелочам числится за этим доктором: с маленькими детьми сожительствует, говорят, даже с покойницами и лошадьми…
«Не иначе, наш Яша любознательный тоже принимал участие в этих экспериментах по пересадке человеческих органов! — предположил внутренний голос. — Но ради дружбы сдал-таки своего напарника-эскулапа! Молодец Брюс, учёный сукин кот! Только вот как бы не заигрался — с любопытностью чрезмерной своей…»
— Да, очень занятный фрукт — твой француз! — согласился Егор с Бровкиным. — Станет нашим попам про то известно — не жить лекарю! Особенно если узнают про то сердце свинячье в человеческой груди… Подвози его сегодня, ближе к вечеру, на нашу базу, на ту, что у Покровских ворот…
Уже давно, примерно через полгода после свержения грозной правительницы Софьи, Егор выбил у Петра денег и тайно купил несколько неприметных домишек, разбросанных по всей Москве. Как же действенной тайной службе обходиться без конспиративных квартир? Где агенты могут переодеться, загримироваться, перекусить и отогреться, допрос лиц подозреваемых провести оперативно, наконец…
Алёшка с Волковым набили доктору физиономию — сугубо на скорую руку, раздели, ловко вздёрнули на дыбу, громко и внятно зачитали обвинения. Минут через пятнадцать Жабо во всём сознался и покаялся.
— Снимите его! — велел Егор. — Водой окатите колодезной, дерюжку какую-нибудь набросьте ему на плечи, усадите в кресло, руки крепко привяжите к подлокотникам. Да, дерьмо-то смойте с пола, деятели… Ну, и свободны, соколы, погуляйте с часик по улицам, я с нашим добрым лекарем сам пообщаюсь…
Карл Жабо не отличался избыточным мужеством: его пухлые щёки мелко-мелко дрожали, на низеньком и покатом лбу выступили капли пота, глазки-щёлочки безостановочно слезились. Егор подошёл к французу вплотную, не обращая внимания на его нешуточный испуг, заботливо обтёр докторскую физиономию льняным белым полотенцем, вышитым красными петушками, уселся напротив — на край дубового стола, не торопясь раскурил свою вересковую трубку, выдохнул в лицо мсье Жабо ароматную струю табачного дыма, посочувствовал:
— Кашляете? Кости ноют, ссадины щиплет на спине? Ай-яй-яй, нехорошо-то как… Меня зовут Александром Меньшиковым, я — царёв охранитель. Узнали? Я польщён, право, сейчас вот заплачу — от умиления нешуточного… Объясните, как же вас, дорогой мой эскулап, угораздило вляпаться во всё это безобразие? А? Любознательность подвела чрезмерная? Ведь четвертуют вас за это: сперва кожу обдерут тщательно, ноги отрубят, потом — руки, повесят минут на пять-десять, после снимут и отсекут голову кучерявую… Что, страшно? А может, царь Пётр Алексеевич специально для вас, мон шер, придумает что-нибудь особенное. Он у нас — выдумщик знатный…
