Шайтан Иван 7 (СИ) - Тен Эдуард

— И стоило ли оно того? — тихо, словно самому себе, проговорил он. — Одно ярмо на другое менять…

Ибрагим внимательно посмотрел на юношу, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на отеческую жалость.

— Ну, не скажи, — мягко возразил он. — Ярмо ярму рознь. Быть ремесленником в Туретчине — не рай, конечно. Но это и не та беспросветная кабала, что ждала тебя в крепостной неволе. Там ты будешь зависеть от своего мастерства, а не от прихоти барина. Так что думай. Принуждать тебя не буду, Прохор.

Он помолчал, подбирая слова.

— Скажу тебе от души — по нраву ты мне пришёлся. Работящий, руки с того места растут. Из тебя выйдет хороший шорник, даже не сомневайся.

Ибрагим тяжко поднялся, отряхивая полы черкески.

— Ладно, давай спать. Завтра работы невпроворот.

Он устроился на бурке, отвернулся, давая Прохору возможность остаться наедине со своими мыслями.

Флетчер благоразумно умолчал о провалившейся вылазке против Шайтан Ивана. Вернувшись в ставку Абдулах-амина, он исподволь, но настойчиво подталкивал имама к скорейшему выступлению. На одном из закрытых совещаний его внимание привлек бывший поручик русской службы, поляк Ян Собеский. Он командовал всеми соотечественниками, собравшимися под знаменем имама, — пожалуй, самой боеспособной частью его войска: семью десятками пехотинцев и четырьмя десятками лихих всадников. Все они горели ненавистью к России за подавленное восстание и перенесённое унижение. «Великая Польша от моря до моря» — вот их мечта, их цель, ради которой они сражались с отчаянной яростью.

Именно поручик предложил на совете детальный план нового набега на Линию.

— Уважаемый Абдулах-амин, — начал Собеский. — Тактика, которую недавно применял Хайбула, мне кажется наиболее верной. Но мы должны развить его успех.

Все сделали вид, что не заметили как скривилось лицо имама при упоминании Хайбулы.

— Я предлагаю нанести не один, а четыре отвлекающих удара по новой линии: по двум недостроенным постам и трём станицам, лишённым защитных укреплений. Пятый, основной удар, следует направить через чечен-ауховские селения в сторону земель аварского хана, дабы покарать тех, кто переметнулся на сторону русских. Мы должны прорваться там, как можно глубже.

Хитрость в том, — голос поручика зазвучал увереннее, — что самый сильный отряд с артиллерией мы скрытно поставим в засаде у реки Асхал, там, где дорога из Грозной вплотную подходит к берегу. До ближайшего брода — не меньше пол версты. Наш берег лесист и порос густым кустарником, идеальное укрытие. Любой отряд, идущий на выручку, окажется у нас как на ладони. Главное — обеспечить полную скрытность, чтобы нас не обнаружили прежде времени.

— А почему ты уверен, что они пойдут именно этой дорогой на помощь? — с искренним интересом спросил Абдулах-амин.

Первым ответил Булат Темроев, мудир Чечни, внимательно слушавший план.

— Он прав. Эта дорога единственная, пригодная для быстрой переброски войск с пушками. Остальные тропы короче, но они трудны для обоза — сплошные овраги и мелкие речушки. — Булат задумчиво провел рукой по карте. — Мы разобьём выдвинутый на помощь отряд и тут же обрушимся на саму Грозную. Нам не нужно брать крепость штурмом, достаточно разорить её предместья, выжечь склады. Это уже будет громкая победа! Русские не рискнут послать слишком большой отряд, чтобы не ослабить гарнизон. А тот, что пошлют, мы сможем расстрелять в упор из пушек из нашей засады. Замысел хорош. Я готов возглавить отряд и лично подготовить засаду.

— На чеченцев-ауховцев пошлём Сайфулу с наёмниками. Под его начало отойдут восемь сотен, — твёрдо заявил Абдулах-амин, обводя взглядом собравшихся. — Усилим их чеченцами из горных тейпов и предгорий. Теперь нужно решить, кто поведёт отряды на Сунженскую линию. Я обдумаю ваши предложения. Благодарю тебя, Ян, за твой острый ум и смелый замысел.

Имам сделал паузу, и его взгляд стал тяжёлым, как свинец.

— Надеюсь, все здесь присутствующие понимают: наши планы должны оставаться в стенах этого дома. Малейшая утечка — и мы все сложим головы. Каждый узнает действия своих отрядов лишь в день выступления.

Совещание было окончено. Ставка опустела, но Абдулах-амин жестом удержал мудира Чечни.

— Булат, останься.

Когда дверь закрылась, имам повернулся к нему, и в его глазах читалась не радость от удачного плана, а привычная, изнуряющая подозрительность.

— Скажи мне как воин воину… Можем ли мы доверять этим русским и полякам? Не занесём ли мы змею себе за пазуху?

Булат внимательно выслушал, его лицо оставалось невозмутимым.

— Уважаемый имам, русским дезертирам дорога назад заказана. Их ждёт только виселица. Поляки… их ненависть к русскому царю — тлеющий уголь, что не остыл с тех пор, как было растоптано их восстание. Поляки горды и мстительны, они воюют не за нас, а против России. Я не вижу для них иной выгоды, кроме нашей победы. Но если опасения ваши не дают вам покоя, — Булат почтительно склонил голову, — мои люди будут их незримой тенью. Порядок будет обеспечен.

Абдулах-амин долго смотрел на трофейную карту, лежащую на столике. Сгущались вечерние сумерки. Наконец он обернулся, и его голос прозвучал с новой решимостью.

— Готовь главный отряд, Булат. Осмотри место для засады сам, всё продумай до мелочей. И готовься — я сам поведу ударную силу. Если всё исполнится, как задумано, мы не просто разобьём карательный отряд… мы заставим содрогнуться стены самой Грозной.

После совещания Флетчер пригласил Яна Собеского к себе в шатёр. Ужин остался позади, и теперь они беседовали на французском, потягивая густое вино.

Флетчер, которого здесь знали как Фарух-агу, сделал первый тост.

— Дорогой Ян, я должен выразить своё искреннее восхищение вашим планом набега на русскую линию. Блестящая стратегия. Впрочем, для поляка это неудивительно. Ваш народ рождён для войны — мужественный и отчаянно храбрый.

Ян с лёгкой, почти незаметной улыбкой склонил голову.

— Благодарю вас, Фарух-ага. Ваши слова для меня много значат. Вы правы, мы не смиримся с участью слуг русского царя. Мы будем бороться, пока не вернём себе былое величие.

— Похвальное стремление, — кивнул Флетчер, и в его глазах мелькнул расчётливый блеск. — Поверьте, я искренне хочу помочь вам в этом. Но скажите, как вы видите своё собственное будущее?

Собеский отвёл взгляд, уставившись на пламя свечи.

— Я не строю далёких планов. Для меня достаточно того, что сабля в моей руке направлена против русских. Это мой долг — мстить за отца и брата, павших во время восстания. — Он замолчал, а затем с внезапной горечью добавил: — Меня огорчает лишь одно: Абдулах-амин не доверяет мне полностью. Его люди не понимают, что упускают шанс нанести врагу сокрушительный удар. Единое командование, чёткое исполнение приказов — и мы могли бы добиться куда большего. Но за три года в их рядах я убедился: это невозможно. Единственный, кто мог хоть как-то управлять этой стихией, был Хайбула. Под его началом отряды действовали куда успешнее. И сейчас я не уверен, что Абдулах-амин прислушается к моему совету и решится привести план в действие.

Флетчер ободряюще улыбнулся и наполнил бокалы.

— Не сомневайтесь, Ян. Он прислушается. Ваш план безупречен. Просто потому, что других вариантов у него нет. — Он сделал паузу, изучая поляка поверх края бокала. — Но что-то мне подсказывает, что вы раскрыли далеко не все карты, дорогой Ян. — В уголках его глаз заплясали хитрые морщинки.

Ян оценивающе взглянул на собеседника, затем сделал большой глоток вина.

— Превосходное вино, — одобрительно протянул он, ставя бокал на стол. — Вы правы, Фарух-ага. Абдулах-амин, без сомнений, захочет принять командование на себя. Он видит, что шансы на победу велики, а ему позарез нужен авторитет «великого победителя русских». Пусть себе. Мне не нужна слава — мне нужен результат.

Он обвёл пальцем по краю бокала.

— Финал операции напрашивается сам собой. Я предусмотрел переправу кавалерии для нанесения завершающего удара по разбитой колонне. А дальше… — Ян многозначительно усмехнулся, — дальше — как вам будет угодно. Можно пройтись огнём по предместьям Грозной. Можно обрушиться с тыла на две станицы и всё, что есть в округе. Осталось лишь всё это осуществить.