Я – Товарищ Сталин 5 (СИ) - Цуцаев Андрей
Ханс кивнул, чувствуя, как его сердце колотится. Упоминание семьи было не случайным. Хансен знал, как бить по слабым местам.
— Жалко, — согласился Ханс, стараясь говорить нейтрально. — Но если человек выполняет свой долг, ему нечего бояться.
Хансен улыбнулся, но его улыбка была холодной.
— Именно так, Зейдлиц. Именно так.
К девяти вечера пиво закончилось, и Хансен предложил заказать ещё. Ханс согласился, хотя хотел уйти. Он знал, что уход слишком рано может показаться подозрительным. Хансен, казалось, расслабился, но его вопросы становились всё более личными.
— Скажите, Зейдлиц, у вас ведь есть семья? — спросил он, крутя кружку в руках. — Жена, дети?
Ханс кивнул, чувствуя, как горло сжимается.
— Да, герр полковник. Жена и трое детей.
Хансен улыбнулся, но в его улыбке было что-то хищное.
— Это хорошо. Семья — это то, ради чего мы работаем, не так ли? Ради их будущего, ради Германии. Но иногда приходится делать трудный выбор. Ради них.
Ханс почувствовал, как его рука невольно сжала кружку. Хансен знал, как бить по слабым местам. Упоминание семьи было не случайным — это был намёк, что Хансен может копать глубже, если захочет.
— Я всегда ставлю долг превыше всего, — сказал Ханс, стараясь говорить твёрдо. — Но семья… да, они дают силы.
Хансен кивнул, его взгляд стал чуть мягче, но Ханс знал, что это лишь маска. — Хорошо сказано, Зейдлиц. Долг — это то, что нас держит. Но иногда долг перед одним человеком может противоречить долгу перед другим. Например, перед фюрером.
Ханс почувствовал, как его сердце забилось быстрее. Хансен явно пытался вывести его на откровенность, но делал это так тонко, что любой неверный ответ мог стать роковым.
— Мой долг — служить Германии и выполнять приказы, — сказал Ханс, стараясь говорить ровно. — Фюрер и адмирал Канарис оба работают ради этой цели. Я следую их указаниям.
Хансен рассмеялся, но его смех был холодным.
— Вы дипломат, Зейдлиц. Это хорошо. Но помните: гестапо не любит дипломатов. Они любят ясность.
Разговор продолжался ещё около часа, но напряжение не спадало. Хансен задавал вопросы о работе, о коллегах, о том, что Ханс думает о последних событиях в Абвере. Ханс отвечал осторожно, стараясь не дать повода для подозрений, но каждый его ответ казался ему недостаточно убедительным.
Когда они наконец вышли из бара, ночь окутала Берлин. Улицы были пустынными, лишь редкие фонари отбрасывали тусклый свет. Хансен хлопнул Ханса по плечу, его жест казался дружеским, но Ханс чувствовал скрытую угрозу.
— Хороший вечер, Зейдлиц, — сказал Хансен. — Надо будет повторить. И не забудьте про отчёты.
Ханс кивнул, улыбнувшись.
— Конечно, герр полковник. Спокойной ночи.
Он смотрел, как Хансен уходит, его фигура растворялась в темноте. Ханс повернулся и пошёл к своей машине, чувствуя, как холодный воздух проникает под пальто. Разговор с Хансеном был как танец на минном поле. Он не знал, насколько глубоко полковник подозревает его, но одно было ясно: Хансен что-то ищет.
Вернувшись домой, Ханс тихо вошёл в квартиру. Клара спала, её дыхание было едва слышным. Он заглянул в детскую, где спали дети, их лица были спокойными, невинными. Ханс стоял в темноте, глядя на них, и чувствовал, как страх сжимает сердце. Он делал это ради них, ради их будущего, но с каждым днём эта цель казалась всё дальше.
Он прошёл в кабинет, закрыл дверь и достал из тайника под половицей маленький передатчик. Связаться с Москвой было рискованно, но он должен был сообщить о разговоре с Хансеном. Он знал, что ОГПУ ждёт от него данных, но теперь каждый шаг был под ещё большим контролем. Он написал короткую шифровку, используя код из «Фауста», и отправил её, молясь, чтобы сигнал не перехватили.
Закончив, он спрятал передатчик и лёг в постель рядом с Кларой. Её присутствие успокаивало, но сон не шёл. Ханс лежал, глядя в потолок, и думал о Хансене, о гестапо. Он знал, что должен продолжать, но с каждым днём это становилось тяжелее, а пропасть под ногами — всё ближе.
Глава 14
Рассвет 1 мая 1936 года озарил абиссинские нагорья багряным заревом, словно само небо предвещало кровопролитие. Солнце медленно поднималось над холмами в 30 километрах к северу от Аддис-Абебы, его лучи пробивались сквозь тонкую пелену утреннего тумана, освещая долину, где вскоре развернётся судьбоносная битва.
Итальянские войска под командованием генерала Эмилио Де Боно неумолимо наступали на столицу Абиссинии, их механизированные колонны с рёвом катились по каменистой местности, а над головой гудели бипланы Fiat CR.32, выписывая круги, словно хищные птицы в поисках добычи. Абиссинская армия, усиленная советскими солдатами, советниками и поставками оружия из Москвы, занимала оборонительные позиции. Их траншеи и укрепления были последним барьером перед Аддис-Абебой. Воины, измотанные месяцами войны, сжимали винтовки — их дух закалялся отчаянием, гордостью и верой в Льва Иуды.
Полковник Фёдор Иванович Вяземцев стоял на невысоком холме, его обветренное лицо, покрытое пылью, выражало суровую решимость. Льняная рубашка прилипла к потной спине, а Маузер C96, спрятанный под выцветшим пиджаком, оттягивал ремень. Его глаза, прищуренные от солнца, внимательно изучали поле боя через бинокль. Абиссинские траншеи, вырытые в красноватой почве и укреплённые камнями, брёвнами и редкими мешками с песком, тянулись вдоль восточного хребта, их зигзагообразная форма защищала от артиллерийских обстрелов. В них укрывались бойцы амхара и оромо под командованием Раса Кассы, чья высокая фигура в белой шамме, расшитой золотыми нитями, выделялась среди солдат. Их одежда была пёстрой: кто-то носил традиционные мантии, другие — трофейные итальянские мундиры. В тылу, за хребтом, укрывалась батарея из четырёх 76-мм советских полевых орудий, доставленных через Джибути неделю назад. Их экипажи, обученные советскими артиллеристами, проверяли прицелы. Рядом, в тени эвкалиптов, стояли ящики с боеприпасами — драгоценный груз, каждый патрон которого был на счету.
Миссия Вяземцева была ясна, но тяжела: координировать оборону, интегрировать советскую авиацию и артиллерию и удержать линию, чтобы вынудить итальянцев отступить с тяжёлыми потерями. Документы с виллы Мюллера, которые он представил императору Хайле Селассие, посеяли сомнения в британских союзниках, раскрыв их двойную игру. Но только победа в бою могла закрепить доверие к Советскому Союзу, убедив императора разорвать связи с Лондоном. Итальянцы, воодушевлённые превосходством техники — танками, артиллерией и авиацией, — стремились одним ударом сокрушить сопротивление и захватить Аддис-Абебу, завершив войну. Вяземцев видел в этом дне шахматную партию, где каждый ход мог склонить императора к Москве или к бегству в британское изгнание.
Долина, где развернулась битва, была широкой, окружённой зазубренными холмами, поросшими редкими кустами и эвкалиптовыми рощами. Каменистая почва, изрытая трещинами и усеянная валунами, затрудняла движение техники, но узкая грунтовая дорога, размытая недавними дождями, служила итальянцам главным путём снабжения. Её колеи, глубокие и вязкие, блестели от утренней росы, а вдоль обочин валялись обломки телег, кости мулов и ржавые обломки оружия, оставшиеся от прошлых боёв. На востоке цепь невысоких хребтов, поросших сухой травой, обеспечивала укрытие для абиссинских траншей, вырытых в форме зигзага, чтобы минимизировать потери от артиллерии. Глубина траншей достигала полутора метров, их стенки укреплялись камнями, а над некоторыми участками были натянуты ветви для маскировки. На западе мелкое русло реки, пересохшее, но усеянное валунами, создавало естественный оборонительный фланг, но ограничивало манёвры, заставляя войска полагаться на пеший бой. Склоны холмов, покрытые жёсткой травой, были изрыты воронками от прошлых обстрелов.
Итальянские силы состояли из двух дивизий — около 15 000 человек, — хорошо экипированных, но измотанных долгой кампанией. Их поддерживали 20 танкеток Fiat-Ansaldo L3/35 — лёгких машин с тонкой бронёй, вооружённых спаренными 8-мм пулемётами, способных двигаться со скоростью до 40 км/ч, но уязвимых для гранат и коктейлей Молотова. Дюжина средних танков M11/39 с их 37-мм орудиями и толстой бронёй представляла более серьёзную угрозу. Их гусеницы оставляли глубокие борозды в земле, а рёв двигателей разносился по долине. Итальянская артиллерия, включающая 75-мм и 100-мм орудия, занимала возвышенность в трёх километрах к югу, её стволы уже нацеливались на абиссинские позиции, а расчёты в хаки-униформах суетились вокруг, загружая снаряды. В воздухе господствовали 12 бипланов Fiat CR.32 — манёвренных истребителей с двумя 12,7-мм пулемётами, способных развивать скорость до 350 км/ч, — и шесть бомбардировщиков Caproni Ca.133, каждый из которых мог нести 500 кг фугасных бомб. Их гул, зловещий и низкий, был знаком каждому абиссинскому воину, пережившему бомбёжки Гондара и Дессие.
