Шарлатан 3 (СИ) - Номен Квинтус

Я, конечно, старался сделать морду кирпичом, но, похоже, подучалось у меня это неважно: Берия на меня смотрел, не скрывая улыбки. А когда я размешал у чашке сахар, долил сливки, отхлебнул и, не удержавшись, вопросительно посмотрел на «всесильного наркома», он, наконец, открыл рот и поинтересовался:

— Шарлатан, расскажи нам, зачем ты попросил товарища Косберга сделать реактивный мотор? И почему ты попросил это сделать именно его?

Глава 12

Лаврентий Павлович смотрел на меня с явным интересом, точнее даже с любопытством, как на какую-то непонятную диковинку: с тем же выражением лица на новый «золотой желудь» смотрел, допустим, и Юрий Исаакович. То есть лицо выражало одно: штука явно интересная, но ни фига непонятно, зачем она вообще такая нужна и что с ней можно делать. Но кроме любопытства в его взгляде я ничего не заметил, а на вопрос он явно ждал ответа.

— А что, товарищ Косберг уже мотор сделал?

— Сделал.

— Вот для этого я его и попросил двигатель сделать: чтобы он его сделал. А почему его… Двигатель керосиновый?

— Что? Ну… да. Тогда следующий вопрос: а почему именно керосиновый?

— Почему-почему… Любому школьнику понятно, что если у керосина теплотворная способность вдвое выше, чем у спирта, то делать мотор на спирте, то для такой же по мощности ракеты топлива потребуется тоже вдвое меньше. А делать ракету на спирту — это откровенное низкопоклонничество перед западом: вон, фон Браун на спирту делал и мы давай так же, мозг при этом включать не обязательно.

— Даже так? Тогда вернусь в предыдущему вопросу: почему ты пору… попросил его делать именно товарища Косберга?

— Это же очевидно: в моторе таком главное — это форсунки, причем очень непростые: с одной стороны керосин буквально комнатной температуры, с другой кислород с температурой в минус двести. То есть форсунки потребуются очень непростые, а Семен Ариевич в форсунках точно разбирается: он такие хорошие системы прямого впрыска топлива для бензиновых моторов придумал! И придумал, кстати, очень быстро — а теперь и мотор керосиновый тоже, как вы говорите, придумал. И даже сделал!

— Хм… понятно. А зачем тебе мотор такой?

— Мне он вообще не нужен, ракетный мотор нужен чтобы делать ракеты.

— Ты собрался ракету делать? — очень удивился Лаврентий Павлович.

— За кого вы меня принимаете? Ракеты делают инженеры-конструкторы, а я буду математиком… если все же университет закончу.

— А ты знаешь инженеров, которые с этим мотором ракету будут делать?

— Ну… зависит от того, какой мотор у Семена Ариевича получился. Я же не знаю, какой он сделать-то сумел.

— Как это — не знаешь? Ты же заказ составил, финансировал всю разработку…

— Я просто попросил его сделать мотор, а потом попросил Зинаиду Михайловну, если она, конечно, изыщет возможность, Воронежскому ОКБ финансово помочь в этой работе. И всё, а теперь я постараюсь узнать у него, какой именно двигатель он смог сделать и подумаю, кто на таком может нужную стране ракету построить. Нормальную ракету, а не нынешнее убоище с удельным импульсом в двести секунд.

— Ты даже такие слова знаешь… ладно. Товарищ Косберг предложил двигатель, керосин-кислородный с тягой около десяти тонно-сил и удельным импульсом в триста двадцать секунд. Тебе этого достаточно, чтобы опре… придумать, кто бы мог на таком двигателе построить нормальную, как ты говоришь, ракету?

— Десять тонн всего? Ну да, наверное ему Зинаида Михайловна денежек-то подзажала. Но и это уже неплохой результат, можно ракету сделать куда как лучше нынешних.

— На нынешних-то двигатели уже под сорок почти тонн.

— Значит, нужно четыре десятитонника ставить. Даже если четыре получатся тяжелее одного спиртового, то только за счет уменьшения массы топлива выигрыш все равно получится очень заметным. А что до того, кто такую ракету построить может, то тут и думать нечего: ракету нужно поручить делать ОКБ-51. А то то, чем они сейчас занимаются, приличным словом и не назвать.

— Это почему? И откуда ты знаешь, чем там занимаются?

На несколько секунд (или даже минут) я «забыл», что расспрашивает меня «самый страшный человек в СССР» и представил, что я просто разговариваю с потенциальным заказчиком, который на самом деле знает, что именно ему нужно, но не знает, как это толком объяснить. А такие заказчики очень редко встречаются, и с ними нужно общаться исключительно бережно и конкретно, так как с ним еще работать и работать — так что я не стал даже выдумывать какую-то «правдоподобную легенду»:

— Я же занимаюсь… занимался и сейчас периодически людям помогаю в разработке разных непростых систем управления. Тому же Вовке Чугунову… вы не волнуйтесь, все допуски у меня оформлены. И помогаю, бывает, и тем, кому Вовка сам по работе помогает. А чтобы систему управления хотя бы вчерне придумать, просто нужно знать, чем эти системы управлять должны. Не в деталях — детали пусть разработчики изучают, а хотя бы общую архитектуру представлять. Вот и нахватался несколько излишних знаний.

Лаврентий Павлович, когда я это произносил, «выразительно» посмотрел на Светлану Андреевну, но та лишь кивнула, подтверждая видимо, что да, допуски у меня уже есть. Тот несколько секунд подумал и задал, судя по всему, последний вопрос:

— То есть ты предлагаешь текущую работу пятьдесят первого ОКБ закрыть и переориентировать его на разработку баллистических ракет?

— Ну да, вы на этом сэкономите несколько лет и кучу денег не выкинете в помойку.

— А почему ты так уверен, что страна деньги просто выкинет, если ОКБ-51 продолжит нынешнюю работу?

— Потому что я уже сам делал беспилотные самолетики и прекрасно понимаю их возможности. Даже если на них поставить идеальную систему наведения, пользы он них будет чуть меньше чем нисколько. С пульсирующим двигателем средняя скорость у них будет в районе шестисот километров, восемьсот максимум — то есть его легко перехватит даже винтовой истребитель, не говоря уже о реактивных. А так как у беспилотника никакой защиты от истребителей нет и они даже маневрировать не могут потому что неизвестно, когда им нужно уклоняться от пулеметов, то сбить их — это задача для начинающего летчика-практиканта. А игрушки получаются все равно довольно дорогие, и получится, что мы будем просто делать учебные мишени для вражеских пилотов, причем очень недешевые мишени. Но и это лишь в случае идеальных систем нацеливания, а так… мы же даже ветровой снос отследить сейчас не в состоянии!

— Написать это словами на бумаге можешь? Сколько тебе на это времени потребуется?

— Ну, часа два-три, не меньше.

— Договорились. Ты все это на бумаге запиши… сегодня же запиши, вас сейчас в гостиницу отправят и там этим займись. Как закончишь — передашь написанное полков… Светлане Андреевне, а завтра утром полетишь домой. Рано утром, все же у тебя, как я наслышан, сейчас тоже дел невпроворот. Сейчас пять минут подожди в коридоре, я с товарищем полковником еще кое-что обсудить должен — и поедете в гостиницу. Все понятно?

Писаниной я занимался всю ночь. То есть то, что просил написать товарищ Берия, я на бумаге изложил меньше, чем за час — но в процессе написания у меня разные воспоминания всплыли, и до утра я развлекался, записывая свои «воспоминания о будущем». Ракетчик из меня, конечно, вообще никакой, но телевизор-то я смотрел, а потом и в интернете много разного интересного видел. Так что «наметить пути развития советской реактивной техники» мне большого труда не составило, да и писал я ночью уже не столько о ракетах, сколько о… да вообще обо всем, куда в баки заливается керосин. Или уже не керосин, или даже не заливается. Но все равно писал я в основном о системах управления, и не только управления разными летающими аппаратами. Бумаги я успел испачкать очень много, почти всю довольно толстую тетрадку исписал («прошитую и пронумерованную»), а около пяти, когда я решил, что уже хватит и можно слегка вздремнуть перед обратной дорогой, ко мне в номер постучала Светлана Андреевна и сказала, что пора на аэродром. Когда я вышел и передал ей свою писанину, она, глядя на меня, лишь головой покачала: