Вадим Сухачевский - Доктор Ф. и другие
«Дядя» и Снегатырев обменялись язвительными улыбками.
— Они не понимают, — пропел Орест Северьянович. И рявкнул: — А того, милостивый государь, что пора вам и честь знать! Погостевали незванно — хватит! — Он указал рукой в сторону двери: — Па-апрошу!
Козлобородый посмотрел на меня:
— Ну, коли так... — Он взял меня за руку. — Что ж, пойдемте, молодой человек.
— А вот это уж дудки! — воскликнул «дядя», заслоняя собой проход. — Размечтался он, понимаешь!.. Нет, племянник покеда останется с нами!.. Давай-ка, вали по добру по здорову к людоедам своим, а то, хоть мы люди и терпеливые, но можем, в конце концов, и — взашей!..
Его натиск, однако, лишь вернул козлобородому педагогу утерянное было самообладание.
— Интересно, как вам это удастся? — не стронувшись с места, спросил он.
— Та-ак!.. — произнес Орест Северьянович. — Уговоры не подействовали. Подчиняться старшему по званию, стало быть, не желаем... Что ж, в таком случае можно и по-другому... — И с этими словами он повернулся к открытой двери: — Эй, ребята! Давайте-ка помогите ему!
Послышался мерный стук — первым в кабинет вступил одноногий. За ним так же неторопливо следовал однорукий, щупая пальцем остроту своего кованого крюка.
— Объясните-ка товарищу, в чем он не прав, — сказал «дядя», посторонившись, чтобы пропустить инвалидов. — Только поаккуратней, а то знаю я вас. И главное дело — мне мальца не попортите.
С нехорошими ухмылками на лицах инвалиды молча продолжали надвигаться. Несмотря на их увечность, получалось это у них вполне впечатляюще. При своей малочисленности, они каким-то образом наступали широким фронтом, чувствовался боевой опыт этой старой гвардии. Уж не знаю, как там у моего Готлиба дело обошлось с африканскими людоедами, но тут ситуация была явно пиковая.
Однако и Козлобородый оказался не робкого десятка. Он вдруг стал меньше ростом — это оттого, что присел в восточной боевой позе, — зато руки его стали вдруг длинны как-то неправдоподобно, и ими он начал выделывать некие пасы, которые мне доводилось видеть лишь в фильмах о кунфу с Брюсом Ли.
Что произошло вслед затем, едва ли кто-либо успел заметить. Когда увечные были уже совсем рядом с Готлибом, он вдруг взвизгнул как-то по-кошачьи: «Кия-я!» Что-то мелькнуло в воздухе, что-то обо что-то ударилось... В следующий миг Козлобородый уже спокойно стоял в прежней боевой позе, только в руке у него теперь была деревяшка — обломок протеза одноногого, сам же одноногий был распростерт на полу и ерзал на спине, не находя дополнительной опоры, чтобы встать. Столь же беспомощен был и его однорукий боевой сотоварищ. Страшный крюк ветерана глубоко вонзился острием в корпус компьютера, прочно застрял там, инвалид отчаянно и безрезультатно силился освободиться, сыпались искры, пахло горящими хлорвиниловыми проводами.
Все подались к стенам. Лайма тихо ойкнула, взвизгнула Любаня Кумова. Афанасия вовсе не стало видно за маршальской спиной, он угадывался там лишь по доносившемуся запаху портвейна. Не было видно и Елизаветы Васильевны — то ли тоже спряталась за чью-то спину, то ли вовсе покинула место позора этой старой гвардии.
Одному только Оресту Северьяновичу, хотя и несколько побледневшему, каким-то чудом удалось сохранить самообладание.
— Та-ак!.. Вы, стало быть, так?.. — промурчал он. И добавил, обращаясь к Снегатыреву: — Пообучали их там, архаровцев, на нашу голову! Сколько говорил — свой спецназ давно надо бы завести!.. Ничего, ситуация под контролем. — И снова крикнул в дверь: — Эй, ребятки! Готовы, второй эшелон! Захо-ди! Не оплошай!
Раздался топот подкованных сапог, и в многострадальный кабинет недружно вбежало с дюжину офицеров. Двоих я знал — майора Евгень Евгеньича и молоденького лейтенанта, остальных видел только на работе по расчистке снега. Этот второй эшелон, однако, несмотря на свою большую многочисленность и физическую полноценность, оказался куда менее решительным, чем первый. При виде барахтающихся инвалидов и Готлиба, замершего в китайской боевой позе, — к тому же обломок деревяшки будто бы сам собой весьма внушительно крутился у него в руке, как самолетный пропеллер, — они, не дойдя до него нескольких шагов, встали как вкопанные и только переглядывались довольно робко.
— Ну! — подбодрил их «дядя». — Кругом его, ирода, обходи! Не робей! Всему учить?
Косясь на грозный пропеллер в руке у Готлиба, все набиравший обороты, офицеры образовали по фронту неровную дугу и начали ее замыкать. Наконец круг замкнулся. Меня при этом оттерли к книжным стеллажам, и Готлиб исчез из вида, за их спинами только слышалось, как гудит воздух, разгоняемый его деревяшкой.
Какой-то длинный, очень худой старший лейтенант первым отважился сделать более или менее решительный шаг — но тут же, громко ойкнув, отлетел в противоположный угол и теперь, корчась и мученически стеная, держась за живот, катался по полу.
— Эх, Двоехеров, Двоехеров... — только покачал головой Орест Северьянович. — А все эти твои посты! Лучше бы, ей-Богу, личной физподготовкой занялся.
— Двоехоров... — пересиливая муку, все же сумел выдавить из себя катавшийся старлей.
Однако, несмотря на выбытие из строя этого самого Двое... (как там его?), кольцо вокруг Готлиба с его пропеллером, хоть и еще более поробев, но под окриками «дяди» неуклонно продолжало сжиматься. К тому же однорукий инвалид наконец сообразил, как ему поступить — он обхватил свой крюк второй рукой и, подняв над головой, как палицу, сыпавший искрами компьютер, пристроился в их ряды. Почуяв такую мощную поддержку, кольцо стало сжиматься еще более слаженно, и я уж было подумал, что туго сейчас придется моему козлобородому наставнику...
Подмога ему подоспела совершенно нежданная...
...С диким возгласом «Кия-я!..» пролетев по воздуху, кажется, пройдясь по потолку, сделав сальто и таким образом перелетев через цепь окружения, черный вихрь материализовался в виде колобка-Гюнтера, мигом очутившегося возле Козлобородого. За ту долю секунды, что он пролетал, кольцо сразу же поредело, так что я теперь видел их вместе — Готлиба, стоявшего в боевой стойке непоколебимо, как утес, и Гюнтера в велюровой тройке, выделывавшего возле него какие-то акробатические кульбиты, совершенно невообразимые для такого круглого колобка.
Нанесенный им за время своего пролета по воздуху ущерб противнику был весьма ощутим. Ничего не понимая, лишь хлопая голубыми глазами, сидел на паркете майор Евгень Евгеньевич. Дрыгались ноги молодого лейтенантика, оказавшегося зажатым вверх тормашками между кушеткой и стеной. Еще три офицера лежали на полу, один, кажется, вовсе бездыханный. Однорукий ветеран с отрешенным взором вращался в кресле, компьютер, насаженный на его крюк, по-прежнему искрил так, что уже начинал тлеть, наполняя смрадом комнату, рукав его гимнастерки образца времен Первой Конной. «Свят, свят, свят!..» — слышался из-за маршальского плеча испуганный голос Афанасия.
Между тем, Готлиб и Гюнтер, как ни в чем не бывало, спокойно переговаривались:
— Ich melde gehorsam, Herr Oberst... [Честь имею сообщить, господин полковник... (нем.)] — начал было докладывать Готлиб.
— Raht! [Вольно! (нем.)] — перебил его Гюнтер . — Il me semble, nous donnions une bonne lecon а ces betaux. [Кажется, мы дали хороший урок этим скотам. (фр.)]
— А как же лорд Виндмайер? — осведомился Готлиб. — Он вас ждет.
— Подождет, — короткой ручкой отмахнулся Гюнтер, — не велика персона!
— Но — ваш рейс...
— Фигня! — снова отмахнулся Гюнтер. — Через полтора часа другой. Поспею. «Рефаим» сейчас — главное. Как он там, кстати, «Племянник»?
Готлиб обернулся в мою сторону и констатировал:
— Цел.
Пока они вели между собой эту неспешную беседу, в стане их противников Орест Северьянович первым обрел дар речи. Он окинул взглядом поле сражения и, видя, что подбадривать на подвиги своих больше, очевидно, нет никакого смысла, — их воля ко всякой борьбе была явно полностью подавлена, отовсюду слышались только стоны и всхлипы, — обратился к Гюнтеру.
— Та-ак... Замечательно, полковник Чебурыки! Прекрасно просто! Великолепно!.. Без санкции, на чужой территории!.. Мне, что же, теперь артиллерию прикажете вызывать? Имею, между прочим, полное законное право.
— Да хоть стратегическую авиацию! — запальчиво сказал Гюнтер и со свистом разрубил своей ручкой пустоту, показывая, что будет со всяким супостатом, даже и в воздушных пределах. — Кроме того, — добавил он, — еще надобно разобраться, кто тут в действительности самоуправствует. Бумагу из Совбеза, надеюсь, видели?
— Это ту, что без печати? — Орест Северьянович сызнова начал препирательства, но, видимо исчерпав запал, делал это теперь уже довольно устало. — Когда б с печатью — никаких бы возражений... К тому же — тайком, на режимный спецобъект... Да еще вон экий учинили погром... — Он окинул взором недавнее поле брани, на котором двое лежали бездыханно, человек пять все еще корчились, а однорукий, по-прежнему вращаясь в кресле, продолжал довольно вонюче тлеть. — Нет, увольте... Когда бы с печатью...
