Прыжок "Лисицы" (СИ) - "Greko"

Белл на палубе не появлялся. Оставался с Лукой. Еду им отнесли в каюту.

16 апреля, воскресенье.

Царило почти полное безветрие. Великолепная весенняя солнечная погода не радовала. Капитан заявил, что без крепкого попутного ветра нам не прорваться сквозь строй русских крейсеров.

Мулла предложил беспроигрышный способ. Написать на бумажке строчку стихов из Корана, прикрепить ее к мачте на самом верху, а с обратной стороны привязать томик со священным текстом, который нашелся у одного из пассажиров. Так и сделали. Турки совершили вечерний намаз. Ветер услышал их молитвы и усилился.

17 апреля, понедельник.

Весь день болтались в море, не продвинувшись и на милю. Все на борту погрузились в уныние. Даже звуки веселой мелодии, которую исполнил Хассан на своем похожим на примитивный гобой инструменте, не тронули мое сердце. Я не отрывал глаз от туманного горизонта в надежде увидеть берега Кавказа.

18 апреля, вторник.

Ночью поймали попутный ветер и продвинулись серьезно вперед. Утро выдалось туманным. В этом белесом мареве, где-то вдали, слева по курсу, раздались двенадцать выстрелов пушки. Все переполошились. Капитан решительно направил корабль южнее.

Утром заметили вершины гор. Разгорелся спор, куда мы вышли — к Анапе или Геленджику? Но особого смысла в нем не было. Поднялся сильный восточный ветер. Волнение, вызванное мощным течением, стало играть с кочермой. Кодер заявил, что возвращается в Синоп.

Я решительно возражал, жалея, что Белл не вернул мне кинжал. Он, словно почувствовав мою злость, прибежал на корму. Присоединился к моим уговорам. Как-никак, но профессиональный шиппер разбирался в навигации куда лучше меня. Совместными усилиями мы убедили капитана взять курс на юг. Стало очевидно, что, если ветер не переменится, о Пшаде Беллу нечего и мечтать. По моим прикидкам, мы приблизились к Туапсе.

19 апреля, среда.

Ветер снова стих, но сильное волнение стало сносить нас к северу. У нас не было ни возможности направиться к берегу, ни уйти от русских морских патрулей. Попасть в плен я не боялся. Но потеря времени! Когда счет идет на дни, если не на часы!

— Давайте возьмемся за весла! — вскричал юный музыкант Хассан, притворявшийся пастушком.

Проблема заключалась в том, что сильная облачность закрывала нам горные хребты, а туман над водой — сам берег. Приблизившись к нему, мы рисковали налететь на скалы или столкнуться нос к носу с вражеским кораблем. Выставили наблюдателя на мачту. Он периодически нас пугал своими криками о том, что видит что-то вдали. Мне хотелось его пристрелить!

20 апреля, четверг.

Восточное Причерноморье не зря прозвали ложем Борея. Ночью поднялся мощнейший северный ветер. Мы устремились на юг, выглядывая сигнальные костры черкесов. Но берег скрывался в ночной темноте.

Рассвет не принес облегчения. Мы отчаянно нуждались в каких-то ориентирах. Белл и Кодер склонились над своими картами, спорили и занимались каким-то вычислениями.

Зачем все? Что они выяснят? Я не понимал. Мы полностью во власти течения и ветра. Он снова переменился, задул от берега, и нам пришлось уходить в открытое море. Как же не было похоже это плавание на мои экспедиции на «Блиде» и «Виксене»! Теперь я на собственной шкуре испытал все тяготы турецкой контрабанды на черкесский берег! Тяжела и терниста жизнь турецкого контрабандиста! Бизнес — не приведи Господи!

21 апреля, пятница.

Восхитительное полнолуние, без единой тучки на темном небе, и легкий бриз позволили нам ночью значительно приблизиться к побережью, смещаясь на юго-восток. Все измучились от ожидания и напряжения. Спали на палубе вповалку. Рулевой, чтобы не заснуть, напевал какую-то песенку. Я дремал на диванчике рядом…'.

— Вижу парус! — прервал мои грезы крик наблюдателя. Он с рассвета дежурил на мачте. — Еще паруса!

— Это русские! — закричали матросы. — Мы пропали!

С севера на нас надвигались два корабля. Впереди шел трехмачтовый кораблик с шестью пушками. За ним поспешал бриг с вооружением помощнее. Мы разглядели эти подробности в подзорные трубы. Русские имели явное преимущество в парусной оснастке.

— Это куттер![2] Неплохой ходок! Нужно выбросить за борт все лишнее! — завопил Белл. — Карронаду! От нее никакого прока. Бочку с водой! Припасы!

Капитан Кодер выбросил лишь зеленый флаг Белла и приказал спустить на воду шлюпку. Матросы ставили все паруса, какие возможно. Черкесы и турки-торговцы бросились вниз, на гребную палубу, и, разобрав восемь весел, уселись по двое за каждое. Вскоре снизу стало задаваться знакомое: «Ки-ри-ра! А-ки-ри-ра!» Так черкесы подбадривали себя и задавали ритм гребле.

— Несите мои револьверы, Белл! И кинжал. Возможно, нам предстоит вступить в бой. И гоните Луку подменить уставшего гребца!

— Он недомогает по вашей милости!

— Могу его подбодрить! Для симметрии рожу располосую с правой стороны!

Белл кинул на меня злобный взгляд, но подчинился. Вскоре моя «прелесть» в виде двух револьверов оказалась у меня в руках.

Не успел я зарядить творения мастера Коллиера, русские корабли открыли огонь. Несколько выстрелов лишь вспенили воду, но один — самый удачный — разнес в щепки шлюпку.

— Нужно спускать паруса и сдаваться! — закричали турки-матросы.

Я пригрозил им револьверами.

— Никто не сдается! Ступайте вниз подменить гребцов! — крикнул непререкаемо. Даже Белл подчинился моему приказу.

На палубу поднялась парочка уставших черкесов. Они без долгих разговоров расхватали свои ружья и принялись их заряжать.

— Поберегите патроны! Если дело дойдет до абордажа, они пригодятся! — попытался я их остановить.

Но черкесы, не слушая меня, открыли огонь по куттеру, подходившему на дистанцию мушкетного выстрела.

— Кажется, я снял одного! — похвалился один горец.

— И чего ты добился? Только разозлил их! — я не скрывал своего раздражения. Ситуация выходила из-под контроля.

Он бесстрастно пожал плечами и снова начал заряжать свой древний карамультук.

Ядра все чаще пролетали над нами. В корму пару раз ощутимо прилетело. Одно ядро проделало дыру в парусе. Спасало то, что у куттера пушки были несерьезных калибров, а артиллеристы — явные новички. И он откровенно мешал бригу, перекрыв ему сектор обстрела. Видимо, сам нацелился на приз.

«Вот смеху бы было, — грустно подумал я, — если бы сейчас нас атаковал бы конфискованный „Виксен“. Белл бы этого не перенес!»

Капитан куттера совершал явные ошибки одну за другой. Вместо того, чтобы обогнать нас и отрезать от берега, он то шел на сближение, мешая своим пушкарям, то сбивался с курса, меняя галс. Тем не менее, на палубе «Ени» нарастала паника. Матросы плакали. Вставали на колени, умоляя капитана остановиться. Лишь горцы со мной во главе вынуждали их управляться с парусами. Но даже наши угрозы не спасали дело: один лисель оказался безнадежно запутан в снастях.

Казалось, ничто не могло нас спасти. Пробегая мимо открытого люка, я заметил отчаяние на лицах гребцов. Но, как ни странно, берег был все ближе и ближе. И уже было видно, как с гор к морю сбегаются толпы народу. Через короткое мгновение несколько полностью забитых вооруженными людьми длинных лодок рванули нам навстречу. Спасение было близко.

Капитан куттера решился на крайний шаг. Он хотел притереться к нам бортом и забросить абордажную команду на нашу палубу.

— Все черкесы — наверх! — заорал я что есть мочи и стал стрелять из револьвера поверх голов русских матросов, стягивающихся к месту атаки.

Они отпрянули. Кое-кто бросился на палубу. Я мог в деталях разглядеть белые, как мел, лица и растерянные взгляды. Когда я разрядил первый револьвер и поднял второй, матросы стали прятаться за фальшборт.

Русский офицер кричал на них и грозил мне кулаком. Момент был безнадежно упущен. Черкесские лодки приближались. Куттер не решился вступить с ними в бой и изменил курс.

Вскоре одна из длинных лодок горцев прижалась к нашему борту. С кочермы кинули канат. На нашу палубу легко взобрался молодой черкес с кривой саблей в руках.