Возлюбленный враг (СИ) - Грез Регина

— Да- да, я тоже размышлял об этом!

Так странно, у нас оказались схожими суждения по многим вопросам, даже религиозной направленности. Отто тоже считал, что «библейский бог» чересчур жесток и противоречив, а простые люди - маленькие, слабые, бесконечно уязвимые люди бывают гораздо терпимее и гуманней его.

Но особенно я удивилась и даже зауважала Отто, когда он вытащил откуда-то крохотную книжицу и с важным видом зачитал слова Ницше:

«Некий путешественник, повидавший много стран и народов и несколько частей света, будучи спрошен, какое свойство людей он находил повсюду, сказал: все они склонны к лености. Иному может показаться, что было бы правильнее и точнее сказать: все они боязливы. Они прячутся за обычаи и мнения.

В сущности, каждый человек хорошо знает, что он живет на свете только один раз, что он есть нечто единственное, и что даже редчайший случай не сольет уже вторично столь дивно-пестрое многообразие в то единство, которое составляет его личность; он это знает, но скрывает, как нечистую совесть, – почему? Из страха перед соседом, который требует условности и сам прячется за неё.

Но что же заставляет отдельного человека бояться соседа, мыслить и поступать стадно и не наслаждаться самим собой? Немногих и редких людей, быть может, – стыдливость. Но для огромного большинства это – изнеженность, инертность, – словом, та склонность к лени, о которой говорил путешественник. Он прав: люди еще более ленивы, чем трусливы…»

— Подожди-подожди, я поймаю мысль! Это сейчас тоже для нас актуально. Да, в романе Булгакова... Пилату снится сон, где Иешуа говорит о том, что трусость есть один из самых страшных пороков.

— Вот именно, - обрадовался Грау. - Нужно смело принимать все, что посылает жизнь, нужно черпать ее обеими руками, пока есть возможность. И ничего не бояться, даже смерти. Мне ли не знать...

Совсем стемнело и оставалась пара часов до полуночи. Я очень устала и желала как можно скорее оказаться в своей комнате на Евангельской. Больше-то некуда возвращаться. Отто, видимо, вполне разделял и эти мои запросы. Он рассеянно кинул на стол пачку рейхсмарок, и мы вернулись к машине.

Я предусмотрительно села на заднее сидение, Грау сразу загрустил или мне лишь почудилось? Мы ехали медленно, молчали, но я видела, что он бросает порой на меня долгие взгляды через зеркало заднего вида. Уж лучше бы на дорогу смотрел… Все удивительно и невероятно… дурной сон…

— О чем ты думаешь сейчас?

Его резкий вопрос застал меня врасплох, и я едва не ответила правду - этого говорить не стоило, ведь я думала о нем. А что именно? Просто вспоминала наши разговоры, его веселое, оживленное лицо, выразительную мимику, быстрые отрывистые фразы, его забавные шутки, даже ни капли не пошлые. Он мог быть хорошим другом. Но его лучшего друга Ганса через год или два убьют русские, и Отто об этом заранее знает.

А кто для него я?

Возлюбленный враг. А зачем нужно любить врага… Досадно, не помню, как продолжалась в Библии эта фраза. Не затем ли, чтобы заманить поближе и ударить в самое больное место? Боже, а если все это подстроено, если у них какая-то договоренность с Вальтером и нужно, чтобы я расслабилась, стала доверять Отто. Но какой от меня толк? Что я могу сделать важного для выполнения их боевых задач и целей?

Генералу я могу быть полезна лишь как компаньонка для его сына, не больше. Если первое время я тряслась каждую ночь, ожидая каких-то попыток с его стороны, то теперь даже сплю, не закрывая дверей, лишь изнутри приставив к ним стул, ключа - то нет. У Вальтера может быть куча всяческих женщин в городе, очень ему надо ко мне лезть, к прислуге. Хоть одна печаль миновала, надеюсь.

— А я думаю о тебе, - тихо признался Грау.

Вот и новая забота, Отто у нас расчувствовался и все так не вовремя - так неправильно сейчас. Тяжело… грустно до слез.

— Лучше не начинай! Смотри на дорогу, совсем темно, еще съедем в канаву.

— Мне все равно.

— Конечно! Ты же «бессмертный Отто». А оправлюсь ли я после аварии еще неизвестно.

— Все такая же ведьма!

— А с чего мне меняться?

Похоже, мои слова заставили его быть немного внимательней, и вскоре мы уже заезжали в ворота особняка на Евангельской. Прощание перед крыльцом и вовсе вышло неуклюжим и даже глупым. Грау хотел взять меня за руку и что-то сказать, но я вырвала ладонь и забежала внутрь, чтобы он не увидел, как я готова зареветь.

Жалко мне его стало, вот уж воистину заблудившаяся душа, страшнее наказания не придумать - второй раз пройти через ад, зная каждую ступеньку каждого его круга.

* * *

Я думала, что Франц уже спит, ведь было так поздно. Я хотела только заглянуть к мальчику и убедиться. Я приоткрыла дверь, поняла, что в комнате горит торшер и тихо зашла внутрь. Франц и правда спал. А рядом с ним на кровати лежал его отец, подперев голову рукой и задумчиво глядя на сына.

Я мраморной статуей замерла, увидев эту картину, глазам своим не поверила - Вальтер был в пижаме, с босыми ногами и его вид сейчас меня ошарашил. Мне отчего-то всегда казалось, что его форма срослась с телом, будто вторая кожа, будто он и ночью спит в своем кителе и черных сапогах. Чушь, конечно, но я не воспринимала генерала отдельно от его «сбруи», а сейчас он выглядел, как обычный человек, который прилег отдохнуть рядом со своим сынишкой. Идиллия!

Я опомнилась и уже хотела шагнуть обратно, спрятаться у себя, но Вальтер вдруг поднял руку, давая понять, что мне нужно остановиться.

— Как прошел вечер, Ася? Было много религиозных споров?

— Все прошло хорошо… начался дождь, мы сидели в машине, иначе приехали бы намного раньше.

Почему-то у меня возникло желание оправдаться перед ним за свое долгое отсутствие на рабочем месте. Генерал понимающе качнул головой, поджав губы.

— Я рад, что ты весело провела время. Однако мне доподлинно известно, что некоторые религиозные прения заканчиваются аутодафе. Надеюсь, с тобой не случится подобной неприятности, Ася?

— Простите, я же не сказала «весело», у меня не много причин для веселья… Вы… вы не позволяете мне встретиться с нужным человеком, не даете его адрес, такая мелочь, я не понимаю. А все это чрезвычайно важно для меня!

Я оперлась о дверной косяк, голова кружилась, хотя мы не выпили ни капли спиртного.

— Тише! Он только что уснул… ждал тебя. Он тебя очень любит, Ася.

Вальтер поднялся с кровати и направился в мою сторону. Он выглядел слишком непривычно, по-домашнему, что сбивало с толку, я не знала, как лучше всего с ним говорить, даже осмелилась напомнить о Барановском, а стоило ли?

Может, пустить слезу, она так близко сегодня весь вечер, но получится ли разжалобить Волка - одинокого и беспощадного зверя в человеческом облике. Вальтер был именно таким зверем, я это понимала шестым чувством и сейчас стояла перед ним, прижавшись спиной к стене, обреченно ждала нападения. А он отвел прядь волос с моей горячей щеки и аккуратно заправил за ухо.

— Теперь ты мне тоже очень дорога.

Я отодвинулась в сторону, сердце бешено колотилось… нет, только не это… И Вальтер будто бы услышал мои мысли, - оперся ладонями о стену, заключая в ловушку, не позволяя добыче ускользнуть, опустил голову, почти касаясь подбородком моей макушки, глухо продолжил:

— Там на столе я оставил для тебя деньги (вздох)... много - твое жалованье за месяц и остальное на развлечения для Франца. Завтра с вами в город поедет Курт, я так решил. Грау мне будет нужен здесь. Ты расстроена?

Взявшись за подбородок, он приподнял мое лицо к себе. Я старалась смотреть смело, но у меня плохо получалась и слова путались при ответе.

— Какая мне разница, кто поведет машину? Просто мальчик привык к Отто, но раз он будет занят… ничего страшного.

Вальтер попробовал улыбнуться, хотя он стоял спиной к светильнику, и я едва различала выражение его лица.