Юрий Корчевский - Пли! Пушкарь из будущего
– Я доволен твоей игрой, урус. Давно я не сражался с равным противником. Мне пора заняться государственными делами, но по моему велению ты будешь приходить ко мне на игру.
Я поклонился, памятуя наставления Вагифа. На стол между шахматными фигурами что-то упало. Я поднял голову – визирь сняв с пальца перстень, бросил его на шахматную доску.
– По этому перстню тебя будут беспрепятственно пропускать ко мне.
Бормоча слова благодарности, я склонился в поклоне.
С этого дня несколько раз в неделю, когда присылали гонца, я ходил во дворец играть в шахматы. С практикой восстанавливал старые навыки, вспоминались какие-то отрывки из партий Алехина, Капабланки, Карпова, Каспарова.
Окружавшие визиря приближенные наперебой приглашали к себе домой поучить их игре, причем за солидное вознаграждение. Несколько таких предложений я принял, и у меня в кармане впервые с момента пленения зазвенели монеты – серебряные дирхемы, ногаты и несколько золотых. Знатные вельможи не гнушались зазвать в свой дом пленного уруса, но мало кто знал, что основное мое умение во врачевании.
Глава 11
Путь домой
Однажды ночью, во внеурочное время, в ворота сильно постучали и зычно крикнули:
– Вагиф, по велению визиря тебя срочно вызывают во дворец!
На улице гарцевали на лошадях несколько татар. Вагиф быстро собрался, сел в свою повозку и отбыл.
«Видно, что-то случилось», – подумал я.
Немного поворочавшись в своей постели, стал придремывать, когда стук в ворота повторился.
– Именем визиря – откройте ворота!
Испуганные слуги бросились открывать. Во двор влетел всадник:
– Кто здесь лекарь Юрий?
Я поднялся с постели, накинул халат и вышел.
– Быстро собирайся и немедля во дворец визиря!
Я понял, что случилось серьезное, быстро оделся и, захватив сумку с инструментами, вышел. Гонец сильной рукой схватил меня за шиворот и помог подняться на лошадь, посадив за собой. Мы поскакали во дворец. Меня провели в большую богато убранную комнату, где я увидел Вагифа, визиря и его советника.
На широкой кровати под балдахином лежал подросток. Даже едва войдя, можно было предположить, что болен он серьезно: на лбу крупные капли пота, на лице страдальческое выражение, лежит на боку, прижимая руки к животу.
Я упал на колени и низко склонился, приветствуя визиря. В нарушение дворцового этикета визирь быстрым шагом подошел ко мне и поднял за руку.
– Я узнал, что ты не только умеешь играть в шахматы, но и умелый лекарь. Мой единственный сын и наследник, мой дорогой Мустафа тяжело заболел. Спаси его, и я выполню твое любое желание, иначе… – Он сделал красноречивый жест поперек горла.
Я подошел к Вагифу, тот был бледен, растерян. Поклонившись визирю, я сказал, что сделаю все, что смогу, а сейчас прошу покинуть комнату. Все, кроме Вагифа, вышли. После беглого осмотра и расспроса Мустафы стало ясно – у пациента острый аппендицит. Я сказал Вагифу – только срочная операция может спасти мальчика. Тот в страхе отшатнулся:
– Никто и никогда в Казанском ханстве этого не делал. Если парень умрет, нам обоим отрубят головы!
– Если операцию не делать, он все равно умрет, и мы умрем тоже, а так у нас есть шанс. Спасая его, мы спасаем себя!
После краткого, но мучительного раздумья Вагиф кивнул.
– Будешь мне помогать!
Придворный лекарь в страхе попятился, уперся спиной в стену, глаза его выражали страх.
– Ты только делай, что я скажу!
Он замотал головой.
– Распорядись, чтобы принесли стол и лучше осветили комнату, а также несколько зеркал и веревки.
Все требуемое принесли быстро. Зеркала на веревках я подвесил над столом, рядом поставил подсвечники с горящими свечами. Парня переложили на стол, напоили настойкой с опием, пока лекарство не начало действовать, приготовили инструменты и вымыли руки. Обработав хлебным вином живот, приступили. Разрезав кожу, начал шить кровоточащие сосуды, дальше рассек клетчатку и мышцы, снова начал перевязывать шелком сосуды. Парень стонал, напрягал живот. Долго он не выдержит; если будет кровопотеря или болевой шок, от которого он может умереть, мы надолго его не переживем.
Свет тускловатый, свечи мерцали, но моя придумка с зеркалами хоть как-то помогала осветить операционное поле. Наконец я добрался до аппендикса. Отросток был воспален, выглядел, как мешочек с гноем, слава богу, до перфорации дело не дошло. Осторожно наложил круговые швы и пересек аппендикс, вытащил его из живота и отбросил. Вагиф, широко раскрыв глаза, вовсю смотрел на ход операции, стараясь ничего не упустить. Его участие ограничивалось в подаче инструментов по моей команде.
Проревизировав брюшную полость, я послойно ушил рану. Еще раз протерли живот хлебным вином и наложили повязку. Отмыв от крови свои руки, осторожно перенесли парня в кровать. С его губ иногда срывался стон, но в целом парень держался молодцом. По моим прикидкам, на операцию ушло чуть больше получаса. Да больше парню и выдержать было бы тяжело. Теперь бы его выходить, сделано только половина дела. Это была моя первая аппендэктомия в новой ипостаси, даже в Рязани, в лучших условиях, мне не приходилось ее выполнять. Мы устало уселись по обе стороны кровати, помолчали.
– Юрий, ты великий лекарь. Я нигде даже не слышал, чтобы выполняли такое!
Я усмехнулся. Как приперло, так и имя вспомнил. Ночью мы вдвоем не сомкнули глаз, я посматривал – не кровит ли повязка. Вагиф промакивал пот со лба Мустафы. Намучившись, парень забылся беспокойным сном. С первыми криками муэдзина в комнату быстрым шагом вошел визирь. Свита, как я успел заметить, осталась за дверью. Кинув взгляд на спящего сына, визирь спросил:
– Будет жить? Ему лучше? Я вижу, он спит.
– Да, мы убрали гной из его живота, теперь его жизнь в руках Аллаха, – ответил я и показал на удаленный аппендикс.
– Если что-то надо, только скажите страже у дверей, а сейчас поешьте, вам нужны силы.
По хлопку ладоней в комнату вошли слуги, внося подносы с едой.
– Мальчику пока ничего не давать, даже пить, только когда я разрешу!
Визирь кивнул:
– Слуги будут делать только то, что скажешь.
Мы поели, и подносы унесли. Мы с Вагифом договорились меняться через некоторое время, он был уже достаточно опытен, чтобы почувствовать внезапное ухудшение. Что проку было сидеть вдвоем, если нам придется сидеть у кровати Мустафы не одни сутки. Без отдыха наших сил более чем на два-три дня не хватит. Не мудрствуя лукаво, я улегся на пол на ковер и тут же заснул – сказалась усталость и нервное напряжение. Поспать удалось часа четыре – разбудил Вагиф, я испуганно вскинулся – думал, с оперированным чего стряслось. Подошел к Мустафе – дыхание было ровным, лоб на ощупь обычной температуры, шов не кровил, парень спокойно спал – сказывалось влияние опиума. У Вагифа слипались глаза, и стоило мне указать ему на ковер, как он тут же упал и уснул. Так, по очереди меняя друг друга, мы провели трое суток. Парень явно выкарабкивался – меньше стал спать, просил кушать, потихоньку его стали поднимать на высокие подушки в полусидячее положение. На четвертый день на лице появилась улыбка, и мы осторожно посадили его в постели. Мустафа попросил книгу, и по нашей просьбе ему принесли какую-то книгу на арабском. Вообще, парень был спокойным, хлопот капризами не доставлял. Несколько раз на дню заходил сам визирь – вечером сидел дольше, утром несколько минут. Видно было, что улучшающееся состояние сына успокаивало отцовскую душу, на его властном лице, когда он разговаривал с сыном, мелькала улыбка.
Через пару дней я осмотрел рану и, признав состояние удовлетворительным, снял швы.
Еще медленно, сказывалась слабость, парень начал ходить по комнате. Я решил продлить наблюдение еще на два-три дня. Дела быстро шли на поправку, и к пятнице, дню отдыха мусульман, мы с удовлетворением доложили визирю, который успел проведать сына, что мальчик здоров, в нашем наблюдении не нуждается. Визирь слегка склонил голову и спросил Вагифа:
– Что желаешь за труды?
Вагиф, ничтоже сумняшеся, попросил дом. Визирь благосклонно кивнул и повернул голову ко мне:
– А ты, урус?
– Свободы!
– А разве ты не свободен? Я не вижу на твоем ухе серьги, ты свободно ходишь по Казани, с тобой рады сыграть в индийскую игру самые видные вельможи, одет ты почти как Вагиф. Что же тебе надо?
– Достойный визирь, даже если птичка сидит в золотой клетке и ест отборное зерно, это не заменит свободу. Я спас жизнь твоему сыну, и у меня тоже есть семья в Рязани, кто позаботится о моем сыне?
Упоминание о сыне подействовало. Видно было, что отпускать ему меня решительно не хотелось, но не сдержать данного слова – уронить честь.
– Хорошо, урус! Вот тебе золотой дирхем, мой перстень послужит тебе пропуском, я тебе дам тамгу, чтобы стража не задержала, отправляйся к себе домой.
Я низко поклонился и как мог поблагодарил визиря, тот усмехнулся и вышел. Ко мне подскочил Вагиф и стал уговаривать остаться:
