Юрий Корчевский - Пли! Пушкарь из будущего
Я низко поклонился и как мог поблагодарил визиря, тот усмехнулся и вышел. Ко мне подскочил Вагиф и стал уговаривать остаться:
– Ты же видишь, как к тебе относится визирь, я тебе отдам старый дом, мы вместе будем врачевать.
Я отказался и, попрощавшись с Вагифом, пошел к пристани. Сумка с инструментами была при мне, в кармане звенела ранее заработанная мелочь, а больше никакого имущества у меня не было, ни с кем здесь я близко не сошелся – чужой город, другое вероисповедание, – и прощаться мне было не с кем.
У причалов стояло несколько судов, в двух из них я опознал русские ладьи. Подошел поближе, на палубе бегали русские люди, перетаскивая в трюм бочки и тюки.
– Кто владелец или кормчий?
С кормы спустился мужчина с покрасневшим, продубленным солнцем и водою лицом.
– Почто кричишь, басурманин?
– Да русский я, русский. На судне домой хочу попасть.
– А одежда почто татарская?
– В плену я был, вот одежда ихняя, ты не волнуйся, деньги за провоз у меня есть.
– Да нет, паря, мы вниз по Итилю идем, к Астрахани. Не по пути тебе, вон вишь, ушкуй стоит, вот он вверх идет, к Москве-городу, у них спросись.
Я подошел к ушкую, навстречу по сходням быстро сбежал купеческого вида щуплый чернявый мужичок.
– Чья ладья, мил-человек?
– Моя, чего надобно?
– Да вот не возьмешь ли на Русь, вон с той ладьи сказывали, до Москвы идете.
– Завтра отплываем, а сколько вас да велик ли груз?
– Один я, все вещи со мной.
– Татарин, что ли?
– Русский, одежда только татарская.
– Ежели с харчами, то возьму монету серебром.
Купец помял в кулаке бородку.
– А не беглый? Мимо татарских застав проплывать будем, живо скрутят.
– Нет, у меня и тамга есть.
– Ну коли так, приходи поутру, к отплытию.
– Дозволь на судне переночевать, год в плену был, русского языка не слышал.
– Что ж, деньги вперед, и проходи.
Я достал из кармана – кошелем не обзавелся, хранить было нечего – дирхем и отдал купцу. Тот попробовал его на зуб и кивнул:
– Пойдем, покажу твое место.
Я подхватил сумку и пошел на судно. Ушкуй был невелик, метров пятнадцать в длину, пузат, под верхней палубой был трюм. Люки были открыты, трюм проветривался, груза было немного, расторговались, видно, удачно.
Сумку с инструментами я положил от воды подальше, в трюм, мне же дали место на палубе, под куском парусины. Мне показалось, что даже воздух на палубе пах как-то по-особенному, родиной, что ли? Я улегся на палубу и задремал. Так спокойно на душе давненько не было. Если все пойдет хорошо, через две недели обниму Настеньку, отосплюсь на мягкой перине, в баньку схожу, сальца поем. Соскучился я по салу с черным хлебом.
Солнце пригревало не по-весеннему тепло, и я заснул. Вечером меня растолкал купец:
– Эй, хороший человек, ужин готов, кушать будешь ли?
Я с готовностью поднялся, представился:
– Юрий, лекарь из Рязани.
– Петр, торговый человек из Пскова.
Мы подошли к мачте, у сложенного паруса сидела вокруг котла с варевом команда из двенадцати человек. Все ожидали хозяина, каждый держал в руке свою ложку. Вот незадача, ложки-то у меня не было. Плов татары ели руками, кумыс или похлебку пили из пиал, выручил купец, дав новую деревянную ложку.
– Я тут запас их держу, не все попутчики с ложками бывают, а для странствующего это первое дело!
С этими словами, перекрестившись, запустил свою ложку в котел, за ним по очереди остальные. Это был кулеш с мясом и салом, с ржаным хлебом. Наелся я от души. Запили ужин сытом, а не надоевшим кумысом. Сытый, довольный, я улегся спать. Утром проснулся от беготни команды и скрипа уключин. Под веслами ушкуй отходил от пристани, тихо журчала за бортом вода, все дальше и дальше удалялись мы от Казани. Мимо нас тянулись берега, покрытые свежей зеленой травой. По лугам паслись стада овец и коней. Прощай, Татария. Команда поставила парус, и попутный ветер увеличил ход. Весла уложили вдоль бортов, команда занялась своими делами, от очага, выложенного на листе железа, потянуло дымком и запахом варева. На небе не было ни тучки, я наслаждался покоем и бездельем. По большому счету это была большая удача, не многим удавалось вернуться из плена домой. Я стал у борта, облокотившись на поручни, и бездумно глядел на воду и проплывающие берега. Безмятежность поселилась в моей душе.
Позвали на поздний завтрак – каша и вареная рыба. После еды потянуло в сон, сопротивляться не стал. Встав отдохнувшим, я подошел к купцу, что стоял на корме, рядом с кормчим.
– Петр, не найдется ли кусок сала, заплачу отдельно.
Петр засмеялся:
– Все русские из Казанского али Крымского ханства об одном просят. Есть немного, но для тебя не жалко.
Я с такой жадностью вцепился зубами в кусок, что уже не мог оторваться, пока не доел.
– Ну, спасибо, Петр, уважил!
– А как ты в плену оказался?
Торопиться было некуда, и я рассказал о дороге из Москвы в Рязань, о разбойниках. При упоминании пузатого владельца ладьи купец и кормчий переглянулись:
– Э, так вот чем он промышляет. Были, были у нас нехорошие мысли. Давно ведь по Итилю да Оке плаваем с товаром, иногда встречаемся, только не видели никогда, как он товар на пристани грузит. Надоть в Тайный приказ обсказать – пусть с пристрастием поспрошают. Думал, людей в рабство в татарву али крымчакам – так и концы в воду.
Дальнейшее мое повествование выслушали с интересом. К концу рассказа недалеко от нас стояло полкоманды, прислушиваясь к разговору. И то – газет, радио нет, любая новость в охотку.
– Ничего, – похлопал меня по плечу купец. – Теперя домой возвертаешься, дома-то есть кто, ждут?
– Должны, коли худого ничего не случилось, сам понимаешь, год дома не был.
Поужинав, улеглись спать. На ночь ушкуй подгоняли к берегу, разводили костер и выставляли охрану. Меня пока никто к работам не привлекал. На третий день пути впереди, прямо на берегу, показался небольшой бревенчатый дом, рядом причал и лодки. Река во всю ширину была перекрыта цепью.
– Застава татарская. Сейчас шарить начнут. Эй, убрать парус.
Команда забегала, парус сначала захлопал, обвис и упал на палубу. Ход замедлился, и, почти уткнувшись носом в цепь, мы бросили якорь. Не спеша, вразвалку в лодку с берега сели трое вооруженных татар и погребли в сторону ушкуя. По веревочной лестнице взобрались на палубу, по-хозяйски прошлись по ушкую. На плохом русском, упершись в меня пальцем:
– Кито такой, э?
Я ответил на хорошем татарском:
– Еду на родину, вот перстень и тамга визиря Казанского.
Лица татар вытянулись от удивления. Молча прочитали тамгу, посмотрели перстень, также молча отошли. «Пронесло», – с облегчением подумал я. О чем-то переговорив с купцом, татары сели в лодку и отбыли. Через какое-то время цепь ослабла, провиснув ниже днища корабля, и мы вновь подняли парус. Все, теперь я уже на родной земле. Здравствуй, Русь, как я по тебе соскучился! Ей-богу, был бы не на ушкуе, поцеловал родную землицу. Проплыв около версты, на левом берегу показался такой же домик с лодками, правда, цепи не было.
– О, – указал Петр на берег, – теперича русская стража да мытари. Сейчас к нам подплывут.
И точно – из домика, что-то дожевывая, выскочили двое ратников в кольчугах и при мечах и с ними один в синем кафтане мытарь.
Мы снова спустили паруса, бросили якорь. Лодочка подплыла, и люди по веревочному трапу влезли на борт. Мытарь сразу полез в трюм, что-то записывая на листок, посчитав, подошел к купцу.
Дружинники сразу направились ко мне, видно, мое татарское одеяние не внушало доверия.
– Кто таков будешь?
– Русский я, из татарского плена возвращаюсь, вот пришлось татарскую одежду надеть, своя истрепалась.
Дружинники хмыкнули, переглянулись.
– А плывешь куда?
– Домой, в Рязань, семья у меня там.
– А давно ли у басурман в неволе?
– Год минул.
Один из стражников спросил:
– А кто в Рязани воевода?
– Онисим Пафнутьевич.
– Как звать митрополита Рязанского?
– Отец Кирилл.
Решив, что проверку я прошел, от меня отошли. Снова вдоль бортов потянулись берега, почти сплошь заросшие густым лесом. Изредка на берегу появлялись люди, вероятно местные охотники.
День тянулся за днем, движение против течения было небыстрым, хорошо, если дул попутный ветерок, а то команда садилась на весла.
Вечером, недалеко от впадения Суры в Волгу, подул ветер, небо потемнело, начало погромыхивать, и хлынул дождь. Команда спустила парус и на веслах подошла к берегу.
Дождь становился все сильней, переходя в проливной ливень. Быстро стемнело. Часть команды спустилась на берег, устроив из парусины вроде шатра для укрытия от дождя, часть, несшая службу, оставалась на ушкуе. До этого спокойная Волга покрылась барашками волн, ушкуй раскачивался, как ванька-встанька. Видимость упала до нескольких метров. Кормчий с ушкуя позвал несколько человек для откачки воды, трюм заливало. Парусина уже промокла сама и от дождя не защищала, костер потух. Люди промокли и озябли. Корабль направили к берегу. Якорь держал плохо, ушкуй разворачивало по течению. Вдруг кто-то из команды закричал:
