Чемпионы Черноморского флота (СИ) - "Greko"

— У меня есть к вам поручение. Можно неплохо заработать.

— Я весь внимание! — Лаван оживился.

— Хочу выкупить этих моряков. Плачу серебром или солью.

— О, у меня есть чем удивить большого вождя!

… Лаван не обманул. Он на самом деле смог меня удивить. В джуурском ауле, похожем на Цалку с землянками моих предков, в грязной норе, вырытой в косогоре и прикрытой плетневой загородкой, сидел худющий русский пацан с корвета «Месемврия». Всю его одежду составляли тряпка вокруг шеи и замызганные подштанники.

Сперва он мне не поверил, когда я назвал свое имя и звание. Потом задрожал. Обхватил себя руками. Сверкая лихорадочными голодными глазами, представился:

— Юнкер Филатов. Леша.

Я обнял его. Прижал к груди.

— Все в порядке, Леша. Ты в безопасности.

Паренек разрыдался. Утирая слезы, он шептал:

— В ауле Чуа остались наши. Их держат по двое в четырех ямах. Если идет дождь, дно превращается в болото. Вычерпывают грязь бадьями на длинных ручках. Вокруг ямы целый день сидят мальчишки. Издеваются. Камни бросают, мочатся сверху. Шашками детскими грозят. Кормят одними орехами. Пробовали от них отказаться, но голод не тетка. Матросы маются животами, но грызут. Они долго не продержатся.

— Все в порядке, Леша. Я уже занимаюсь их освобождением.

— Их спасать надо! — пацан меня не слышал.

— Юнкер! Отставить истерику! — повысил я голос и спросил, чтобы его отвлечь. — Ты мне лучше объясни, что значит «юнкер» на флоте. Сам я в армии в юнкерах побывал. Но флот…

— Примерно также. В Морской кадетский корпус не мог поступить, но море манило. Поскольку учился в университете, смог стать вольноопределяющимся в юнкерском звании. Когда сдам экзамен по программам специальных классов Морского училища, получу офицерский чин. Если выживу здесь…

— Теперь точно выживешь! Сейчас тебя накормят.

Я вышел на улицу.

— Лаван! Курицу парню сварите!

— Разорение! Чистое разорение!

— Кончай ныть! Сейчас будем говорить за то, как сделать Лавана бин Бэтуваля богачом!

Джуури не поверил, но пригласил в свой дом.

Аул не был похож на черкесский. Низкие землянки с плоскими крышами из веток, обмазанных глиной, возвышались над землей не более чем на полметра. Я сунул нос внутрь и сразу передумал. Солнце с трудом проникало в квадратную дыру под крышей. Земляной пол был покрыт тряпками. Стены замазаны глиной. В царившем внутри полумраке не разглядел даже очага. Для тепла окна на ночь затыкали поленьями.

— Давай на улице лучше посидим. Погода шикарная. Башибузук, скажи людям, чтобы постелили нам циновки и бурки. И начинайте разбивать лагерь. Готовьте пир. Угостим хозяев из уважения к их бедности.

Лаван вздохнул:

— Боялся, попрекнешь, что у нас нет кунацкой.

— Уважаемый! Я грек! Ты думаешь, наши в Грузии лучше живут? Вечные скитальцы, неужели мы не поймем друг друга?

— Звучит как начало торга, — остроумно парировал Лаван.

Мы расселилась на принесенных бурках.

— Расскажи, как к тебе урус попал?

— Обычно, — пожал плечами джуури. — Прибежал убых. Бери раба, говорит, за полшапки абазов.

— И сколько отдал?

— Ха! Две жирные овцы и пистолет трабзонской работы.

— Мне почем отдашь юнца?

— На урусов цена твердая. Двести рублей серебром.

— Не слишком ли большой навар? Куда ты его денешь, если откажут?

— Абадзехам отдам.

— Ой, вот не нужно мне заливать! Абадзехам… Насмешил, право слово. Был я в их краях прошлой осенью. Стонут, как купец оптового магазина, у которого товар залежался. Выходов к морю все меньше. Рынку у Туапсе — кирдык! Рабов девать некуда, а кормить нужно.

— Не знаю, что такое «кирдык». Зато знаю поговорку про то, что грек обманет еврея и самого шайтана. Сам в крепость отведу и получу свои двести целковых.

— А риски? Доставка? Будешь нанимать сопровождение? Даром с тобой черкесы поедут?

— Что ты с ним торгуешься, Зелим-бей⁈ Дай справедливую цену — и хватит ему, — вмешался Башибузук. — Или отдай ему бумажки, как в прошлый раз! Не зря люди говорят, что ты колдун! Не только от пули заговорен, но и людям глаза можешь отвести! Виданное дело, чтобы выкупить офицера за бумажный клочок!

— Что за бумажки? — заинтересовался Лаван.

— Билеты на получение соли в Анапе.

— А в сочинской крепости?

— Если сделаешь, как мне нужно, получишь и в Александрии!

Я вытащил билеты. Выбрал тот, в котором была прописана сотня пудов соли. Положил перед собой. Лаван замер, глядя на бумажку, как кролик на удава. Мне ли не знать гипнотическое влияние барыша, до которого можно дотронуться рукой⁈

— Пойдешь в крепость. Найдешь унтера Рукевича. Назовешь ему имя Коста. И он все устроит. Получишь свою соль.

— Договорились! — хрипло ответил Лаван. — Пацан твой!

— Не спеши! Сто пудов соли не позволят тебе купаться в роскоши.

Я развернул веером оставшиеся билеты. Выложил их на бурке перед собой.

— Смекаешь, Лаван?

— А что нужно-то?

— Выкупить у рода Чуа оставшихся восемь матросов!

— Ой-йо-йо! Это сколько же денег!

— Разве я не сказал, что Лаван бэн Бэтуваль станет богачом⁈

Джуури выскочил на ноги. Громко закричал:

— Амирам! Хаддиль!

На его зов прибежали двое необычных селян. В чалмах, халатах и босиком.

— Собирайтесь, друзья! Давайте съездим к убыхам! — просительным тоном заявил Лаван, а мне пояснил. — Местные. Давно живут. Уже пять поколений. Чуа их уважают.

— Не спеши хозяин. Не все с тобой обсудили.

— Ой-йо-йо-йо-йой! Ты на самом деле меня хочешь не облапошить, а обогатить?

— Еще как хочу! — я поплевал в каждую ладонь поочередно и потер руки. От такого страшного колдунства все вокруг замолчали. — Узнай мне, где содержат всех офицеров. Награжу серебром! А потом поедешь далеко в горы на границу убыхов и абадзехов. Найдешь аул, где держат лейтенанта Зарина. Запомни это имя! И договорись о справедливой цене. Тысячу рублей серебром — и ни абазом больше! Комиссию получишь за сделку. Сторгуешься еще ниже этой цены — все твое!

— Сегодня мой самый счастливый день! Я куплю себе золотые часы!

[1] Г. И. Тамамшев уже в ранге почетного гражданина города Тифлиса появился в Ставрополе еще в начале 30-х годов. Уже в 1841 году сделал столько для города, что и в нем получил звание почетного гражданина.

[2] Куба каспийская, район Азербайджана в северо-восточных предгорьях Большого Кавказа. До середины XIX в. там проживало много евреев-татов, как и в Дагестане. Кюринское ханство — Южный Дагестан.

Глава 12

Вася. Тифлис, конец июля 1838 года.

После того, как Бахадур прекратил жмуриться и улыбаться, словно кот, наевшийся сметаны, он принял серьезное выражение лица, уперся локтями в стол и наклонился к Васе. По всему его виду можно было предположить, что у него важный разговор к ученику. Вася даже напрягся, не понимая, чего ожидать от прославленного метателя ножей. Это, во-первых. Во-вторых, он прекрасно понимал, что предупреждение Тамары — «не шалите», — высказанное прежде всего Бахадуру, с последующей конкретной и недвусмысленной угрозой «убью» в адрес пирата, были не случайны. Тамара явно знала, что способности алжирца заключаются не только в метании холодного оружия. (Вася, уже имевший кое-какое представление о Бахадуре, был готов биться об заклад, что, как это обычно и бывает у мужиков, оставшихся наедине, речь пойдёт о бабах). Ну, и, в-третьих, самая малость, пустяк по сравнению с первыми двумя доводами: напротив сидел человек без языка, который собирался начать долгую беседу и жаждал понимания!

Разговор начался! Вася аж взмок от напряжения, а вовсе не от уже набросившейся на город жары. Может, времени заняло бы и меньше, если бы Бахадур так часто не «срывался в крик», понося Васину бестолковость. Вася, в свою очередь, тут же посылал Бахадуру ответку, призывая его понять, что он не Тамара, которая с ним нянчится уже год и поэтому все ловит на лету, понимает все его жесты. И русский словарный запас у нехристя слишком невелик, чтобы строить сложные беседы! Алжирец успокаивался, признавал правоту Васи, набирал воздуха и продолжал объяснять. В общем, шли маленькими шажками. Буквально по слову. Бахадур показывал, Вася говорил, что именно, по его мнению, пират хотел сказать этим жестом. Вскоре беседа, практически потекла! Вася оценил свою проницательность: речь, действительно, пошла о бабах, точнее, об одной.