Ольга Чигиринская - Ваше благородие
Аристократ, подумал он, истинный аристократ при прочих равных имеет одно преимущество: ему есть что защищать и тогда, когда пали все бастионы, которые занимает человек: общество, государство, семья, религия… Проще всего было бы назвать это честью, и, как всякое упрощение, это неверно, ну да ладно: пусть уже будет честь. “Жизнь — государю, сердце — даме, честь — никому” — этот девиз Афанасий Востоков получил от самого Петра Великого. Тогда он еще не был дворянином, он был купеческий сын, и наверняка отец его счел, что эти шесть слов — неважнецкая плата за бесценные сведения о землях Дальнего Востока, за истрепанные карты, доставленные в Петербург, за три цинготные зимы, состарившие двадцатишестилетнего Афанасия до срока и сведшие его в гроб на тридцатом году. Сохранился портрет, написанный вскоре после возвращения: дряхлый беззубый старец в мундире поручика. Шесть слов и удар шпагой по плечу от Государя Императора. За одну жизнь — это много или мало?
Афанасий Востоков счел, что достаточно. Удар шпагой был формальностью: отправляясь в этот поход с Берингом, купеческий сын Востоков уже был дворянином. Жизнь — государю, сердце — даме, честь — никому.
В разведке направо и налево приходится торговать своими принципами. Но не честью — хотя это трудно объяснить, многие полагают, что принципы и честь — одно и то же.
Реплика Андрея при их расставании свидетельствовала, что с ролью Востокова в этом деле ему все ясно. Нет, Андрюша, рыцарь Общей Судьбы, ясно тебе далеко не все. Да, Востоков не поморщился, когда его назвали предателем — но единственно потому, что был в двадцать раз большим предателем, чем думали все они, вместе взятые: Андрей, полковник Сергеев, Видное Лицо и иже с ними…
Он вел свою игру, странную шахматную партию, видимой целью которой был проигрыш белых, окончательный и бесповоротный разгром, но при этом игроки, склонившиеся над доской, должны быть уверенны, что он ведет свое костяное войско к победе.
Их было четверо, и один из них был уже мертв.
Когда они начали осознавать неизбежность аннексии? Год назад? Два? Три?
Они проигрывали вариант за вариантом, сопоставляли сведения, которые получали по своим каналам — разведчик, военный, промышленник, дипломат — и куда ни кинь, выходил клин. Все варианты были плохи — кроме одного, который был совершенно безумен…
За его осуществление и взялись. И тут же с размаху воткнулись в Лучникова и его Идею. В него нельзя было не воткнуться, как в Севастопольской бухте нельзя не заметить кита, окажись он там. Масштабный человек, оверман. Естественно, в него воткнулись и те, другие, с той стороны.
Идея Андрюшки, рыжего Луча с самого начала казалась именно тем, чем и оказалась впоследствии — чумой на корабле. Кто прозрел сейчас — а кому это с самого начала было ясно. Именно потому, что поначалу ее никто не воспринимал всерьез. Над Гитлером тоже хихикали, и что с этими весельчаками стало? Подтрунивали и над большевиками… И здесь высоколобые эксперты-политологи с умным видом вещали: да, интересная идея, забавный такой вывих карнавального сознания, не более того. Идиоты! Эта Идея не могла не иметь успеха в Крыму — шестьдесят лет в страхе перед СССР, передышка была отыграна “холодной войной”, с юга скалилась Турция — член НАТО, между львом и крокодилом Крым и выживал. Беготня по лезвию бритвы — национальный вид спорта. Шаткое равновесие неопределенности — усталость накопилась в трех поколениях. Как тяжко жить в подвешенном состоянии — знают преступники в бегах и солдаты перед боем.
И в семьдесят третьем дали по зубам крокодилу, да так, что он долго не мог откашляться. Радовались до беспамятства, забыв, что есть еще Север. Уже не тот Север, которого они боялись при Бароне и Лучникове-старшем, тот был молодым, голодным и агрессивным, а этот — разжирел, зажрался и стал туповато-злобен. Но не стоит, ей-право не стоит выплясывать на носу у постаревшего дракона. Ему же достаточно просто щелкнуть пастью…
А дракон приоткрыл один глаз и тихо, молча следил за этими ритуальными плясками, выбирая себе приманку, ибо летать и охотиться ему было лень. А лучшая приманка — рыцарь: он прет на дракона с копьем наперевес, а за ним прет толпа крестьян и горожан: поглазеть на зрелище и активно присутствовать при дележе драконьих сокровищ. Комплексный обед с подогревом.
Дракон выбрал, и на шее Лучникова щелкнул карабин поводка. Поводок был длинным, Луч мог резвиться на нем вволю, не чувствуя натяжения. Обкладывали справа и слева, умело: вот вам “Волчья Сотня”… А вот вам женщина Таня… Вот вам две пули в Париже… А вот вам одна — в колеса “жигули-камчатки”.
Дальнейшего успеха не предвидел никто, даже Востоков. Оккупация Острова была предрешена — он это знал. Но СОС не планировался как самостоятельная политическая сила, в его победу на выборах не верил даже Союз. И старичок Бакстер, как думали там, гонял свою красавицу “Элис” зря — Остров не был напуган ИОСом, не “поправел” и не дал формального повода для вторжения.
Еще круче: СОС так резко пошел в гору, что с некоторых зрителей слетели шапки. Как вводить войска в страну, которая присоединяется добровольно? Мировая общественность может не так понять. Востоков слегка замандражил: без военного вторжения их план рушился. Но только слегка: чтобы СССР не удержался от любимого аттракциона “танковая атака”? В это верилось с большим трудом.
Но он подстраховался. Осторожно продвигал наиболее экстремистски настроенные элементы советской верхушки и одновременно -подсиживал «партию мирного аншлюса» — и, в частности, Марлена Кузенкова. Смерть Марлена Михайловича была событием печальным, но случилась как нельзя кстати: к нему начали было прислушиваться, а мирное присоединение Крыма перехерило бы все планы.
И вот настало время вводить на шахматное поле новую фигуру: легкую, но подвижную и сильную. «Слона», которым нужно сделать решительный ход. «Слона», которого несведущие в шахматах люди называют «офицером».
* * *…В библиотеке особняка Берлиани было тепло и горел камин, далеко за дверью шумела вечеринка в честь храбрых восходителей, а за окном бесился декабрь.
— В Уэльсе теплые дожди
По крышам шелестят!
Подруга, ты меня не жди —
Я не вернусь назад!
Стакан зажат в моей руке,
Изломан песней рот:
Мы в придорожном кабачке
Встречаем Новый Год!
— …От кого прячемся, господин штабс-капитан?
— Так… От всех понемножку, господин полковник…
Рядом с ним на столике стояла бутылка «Солнечной Долины», на коленях лежала книга, которую он заложил пальцем, доставая из столика второй бокал. «Красная ракета над Нанга-Парбат» — прочитал Востоков.
— Я слышал, у вас проблемы, — полковник сел в соседнее кресло, вытянул ноги. — С финансированием новой экспедиции, — уточнил он, поймав неприязненный взгляд.
— Есть немножко, — Верещагин кивнул.
— Почему? Ведь предыдущие экспедиции были вполне удачными… Или я ошибаюсь?
— Нет, сэр. Вы не ошибаетесь. Но дело в том, что Южная Стена Лхоцзе — это маршрут на порядок сложнее всего, что мы делали до сих пор. А Министерство Обороны готово дать деньги только под гарантию успеха не меньше чем семьдесят процентов.
— Вы просили еще деньги под одиночное восхождение на Эверест, — сказал Востоков.
Верещагин смотрел прямо ему в глаза и молчал.
— Вы просили деньги под это восхождение, но вам не дали. Финотделу нужно паблисити. А труп, вмерзший в лед — очень плохая реклама.
— Да, сэр, — кивнул Верещагин. — С Лхоцзе то же самое.
— Ну, может, мы придумаем что-нибудь, — Востоков пододвинул к себе малахитовую пепельницу, постучал сигарой о ее край.
— Альпинизм всегда интересовал меня как спорт, требующий от человека странного сочетания качеств: оголтелого романтизма, и одновременно — почти бухгалтерского прагматизма.
— Нет, господин полковник, здесь нужно совсем другое сочетание качеств: ослиная выносливость и ослиное упрямство. Упрешься — и идешь. А какие качества нужны, чтобы работать одновременно и на ОСВАГ, и на Идею Общей Судьбы? Ведь сдохнете в какой-нибудь секретной каталажке, как партайгеноссе Мюллер…
Да, подумал Востоков. Да, черт возьми!
— Я не говорил вам, что я из ОСВАГ.
Верещагин не ответил на эту реплику.
— А вы не верите, что Советский Союз станет немножко счастливее и свободнее, когда мы к нему присоединимся?
— Вы же не спите с трипперной проституткой, чтобы заразить ее своим здоровьем…
— Хм! Очень образно и очень по-армейски.
— А я вообще большой бурбон.
— Двойной?
— Тройной.
— Мы с вами однокашники, — Востоков изобразил голосом ностальгию. — Третья Симферопольская… В старые добрые времена мы не очень-то жаловали отличников из простонародья… Всех этих старательных отпрысков вахмистров и армейских старшин… Знаете, как мы таких называли?
