Андрей Архипов - Поветлужье
— Все, дальше можешь не виниться, Михалыч. Главное, что ты сам о его безопасности думаешь, — этого достаточно. И говорю так не из-за того, что я такой дурной отец, просто мне лучше известно, что он может натворить по своему разумению... Кроме того, если мы с детьми нашими за чужими спинами будем прятаться, то как людям потом в глаза смотреть? А Тимка... Собственно, мы тут из-за него, не находишь?
— Ну... знаешь, а я тут более к месту, чем прежде, так что ему за это моя благодарность. А вторая за то, что он спас меня сегодня. Серьезно, жизнь спас... — посмотрел в глаза недоумевающему Николаю егерь.
— Да? Хм, новость... А что случилось? Я тут как-то закрутился...
— А говоришь, не дурной... Подойди потом, поговори с ним, а пока... — Иван хмыкнул и сразу решил брать быка за рога: — Когда начнете дела делать, мужи мастеровые? Когда печи начнете класть?
— Опять двадцать пять... Вишь, как дело обернулось, оружие теперь есть, можно идти в весь, помогать там... осажденным, — пожал плечами, как будто речь шла о само собой разумеющемся, Николай.
— Во-первых, приказа никто не отменял, — перешел на жесткий тон егерь. — Во-вторых, если кто и пойдет, то охотники. Вам же задача другая поставлена, за нее вы оба в ответе. Народу на болоте собралось по самое не могу — когда вы еще столько получите? А, Коля? Любим?
— Ну, это да... — озадаченно зачесал Николай в затылке. — Мы тут с плотниками и постройки для жилья сможем подготовить, и все наши задумки начать в жизнь претворять...
— Верно рек, Иван, — уважительно произнес Любим. — Да и словам Трофима Игнатьича отмены не было. По головке за это он не погладит.
— Да я, едрена Матрена, помочь хотел, — поднял голову Николай.
— Говорю в последний раз, — раздельно произнося слова, продолжил Иван. — Не поможете вы никак. Навыка воинского у вас никакого. Плотники-то еще топоры в руках держать умеют, да и этот навык никуда не годен в открытом поле, а уж вы... А в засаду больше вороги не сунутся, поэтому идите в лагерь, раздайте команды, выставьте дозоры из мальчишек и отсыпайтесь — дел у вас много. Кстати, по поводу стражи, Любим... Назначь старшим среди мальцов Мстислава. Парень с головой и бегает, как летает. А мы с Антипом пойдем сначала погутарим с Пычеем. Зело это интересно будет... А потом с очнувшимся буртасом, если тот калякает по-нашему. Только обсудим сначала кое-что, как у нас в привычку вошло. Да, Антип?
* * *
Иван пристроился напротив старосты отяков и несколько минут молчал, немигающе глядя на того. Когда морщинки на лице Пычея начали жить своей жизнью, а он сам стал ерзать и прятать взгляд, егерь повернулся к Антипу:
— Переведи ему мои слова...
— Нет нужды, воин... не знаю, звать тебя как, не видал прежде, — обтер ладонью вспотевший лоб отяк. — Обучен я языку вашему.
— А что же ты нам блекал и мекал, явившись торговать давеча? — возмутился охотник. — Ох, повыдергиваю я волосенки твои жидкие, ибо ты тварь бессовестная и лживая...
— Погодь немного, Антип, — вмешался Иван. — То, что он тогда прикидывался, это... простительно. Торговля ваша, как бы это сказать... Дети тоже в кармане фигу держат, когда меняются своими безделушками. Не об этом речь. Скажи лучше, Пычей, как жить далее будем?
— Жили как-то... Что не так, вой? — глянул тот исподлобья.
— Иваном зови. Воин я обычный, только один тут, кому уместно решать, что с тобой делать. То, что вздернуть могу тебя на ближайшей сосне, это ты понимаешь? Нет? Любым способом тебя казню, и не будет мне порицания ни от наших людей, ни от воеводы.
— Догадку имею такую, — обреченно кивнул спустя несколько мгновений отяцкий староста. — Токмо страха я не ведаю — душой уже простился со светом белым...
— Это я понимаю, Пычей... А сказал обо всем тебе, чтобы поделиться, какие мысли в моей голове бродят. А вот понимаешь ли ты, что и сына твоего хочется положить мне рядом с тобой, а? Чтобы семя ваше с этой земли с корнем выдрать...
Староста вздрогнул всем телом, неверяще поглядел на воина, однако опять наклонил голову в знак согласия.
— Это хорошо, что ты уразумел, — тихонько перекатывая в руках старую сосновую шишку, продолжил егерь. — Так вот, руку ты поднял на матерей и детей наших. И вправе мы требовать... крови с рода твоего. Однако не успел ты осуществить свое пагубное дело до конца, хотя и нет в том твоей заслуги. Поэтому я тебе хочу предложить мир, староста, мир и дружбу между нашими родами. В первый и последний раз. Руку свою открытую в том даю и слово, что все возможное сотворю, чтобы вражда не вспыхнула между нашими людьми и кровь не пролилась.
— Чего взять с меня хочешь али предложить что? — поднял блеснувшие надеждой глаза отяк.
— Не буду я ничего предлагать тебе, потому как любое мое предложение воспринимать ты будешь как угрозу и на все согласишься. Или торговаться будешь, что тоже не дело, потому что потом захочешь предать еще раз... Скажу я тебе, что и тебя мы отпустим, и сына твоего, если к нам попадет. В любом случае. И требовать виры за деяния пагубные не будем. Про обиду на род твой не скажу, потому как над сердцами людскими я не властен. Возьмем же мы от тебя только то, что ты сам дашь. А потом это же отдадим обратно. Помощь от чистого сердца получим, так от чистого сердца и тебе воздадим... Как тебе такое?
— Нет у тебя права слово такое сказать, то токмо община твоя может, — поник головой Пычей.
— Это верно. Мы с Антипом только слово за тебя и род твой перед своей общиной молвить можем. Но думаю я, что слово это веским будет после нынешнего боя. В этом тебе роту дадим, если потребуешь. А вот отпустить тебя я могу и сейчас, хоть ты дать от себя ничего не хочешь или не можешь... Иди, Пычей. Иди к разрушенному очагу, к побитым родичам, к полоненным девам... Иди, не хочу я крови между родами нашими, а мы как-нибудь сами справимся с бедой своей. И девок ваших освободить попытаемся, коли силы хватит, и за родичей побитых твоих отомстим, хотя и не должны. Мало нас, но дух у нас крепок. Этим и берем, сам видел... Вера наша сильна, оттого нам Господь и вложил в десницу гром карающий. И не так важно, что поклоняемся мы не твоим богам, зато верим неистово, готовы на все, чтобы справедливость отстоять. А разве небесам не этого от нас надобно? А вы сгинете, потому как слабы и телом, и духом. Жалко мне вас. Вот еды тебе собрали в котомку, возьми... А теперь иди, Пычей, с глаз моих.
Староста, вскочивший было в середине речи для гневной отповеди чужаку, в конце не выдержал и отвернулся, отойдя шагов на двадцать в сторону. Лязгнул зубами, запнувшись о корни молодой сосны, что-то выкрикнул на своем языке и примолк, прислонившись лбом к стволу березы.
— Мыслишь, проймет твоя речь его? — тихонько шепнул Антип.
— Не знаю, но мы не теряем ничего. А кровь между соседями нам в любом случае нельзя проливать, потому что в одиночку мы точно здесь не выживем, да и не по-людски это будет. Что решит, то решит...
— А верно ли ты сказывал, что Господь вложил в руки твои карающий э...
— Гром? Нет, Антип, это обычное оружие моей родины. Ружьем называется. Ты мне рассказывал, что доверчивы они слишком, вот я и приплел сюда Гос... — егерь запнулся, опасаясь задеть религиозные чувства охотника. — Короче, придумал я это все. Вот.
— Да откель ты ведаешь про замыслы Господни? Пришествие ваше к нам в весь и может быть его промыслом...
— И то верно, — взвесив последние события на весах своей неверующей души, согласился Иван, возразив про себя, что промысел сей можно было организовать как-нибудь попроще.
* * *
— "И слабость я проявил перед лицом ворога нашего, и бысть жалким аки пес смердячий, выпрашивая дать живот сыну моему в надежде спасти продолжение рода моего. И было мне знамение от Инмара небесного, ведущего меня по тропе и показывающего знаки, лишь мне одному доступные. Вороги же наши бысть слепы и глухи. И раздался гром небесный, и произнес Инмар слова заветные, и падал я ниц перед могуществом его, ибо виноват был перед ним и родом своим. Но поднял он голову мою, и увидел я, что повержены неисчислимые враги мои, а пред ними воин стоит, держащий в деснице слово Инмарово, и повергает оно врагов без счета, испуская из себя стрелы невидимые. И сказал этот вой, что один он может пойти против тех, кто разорил гурт наш, и повергнет тогда он всех их в прах. Но ежели смелость в воинах наших не угасла, то и их поведет за собой. И протянул он руку, в которой лежал хлеб, и поделил его поровну между мной и собой. И сказал он, что готов принесть мир роду нашему через повержение врагов его". И... — Тут Антип закашлялся в кулак и осиплым голосом закончил: — И дальше славит Пычей тебя и себя, преодолевшего свою слабость и получившего благоволение предков, кха-кха...
— Слушай, а они часом не христиане? Что-то мне слова эти проповеди наши напоминают... Слог вроде такой же, — с сомнением произнес Иван.
